Воин Ллос (ЛП) - Сальваторе Роберт Энтони

Браелин пожал плечами.

— Я ни на чьей стороне. Я всего лишь разведчик, информирующий своих начальников, которые, насколько мне известно, не принимали ничьей стороны в этом конфликте.

Голос Жиндии стал пронзительным:

— Ты убил жрицу Ханцрин и аристократа Дома Вандри!

— Я защищался. Разве любой дроу на службе Ллос не поступил бы так же? Поощряет ли Ллос подчинение тем, кто нападает?

Его предложение было прервано хлесткой пощечиной от матроны Жиндии, от которой у Браелина поплыли круги перед глазами.

— У меня есть свидетели, которые говорят, что драку начал ты, — сказала она ему.

Браелин пожал плечами и покачал головой.

— Если бы я начал драку, неужели ты думаешь, что я был бы настолько глуп, чтобы позволить жрице Ханцрин призвать глабрезу на свою сторону? Или, если бы рядом с ней уже был демон, ты думаешь, я был бы настолько глуп, чтобы…

Еще одна пощечина.

— Да, — сказала она, — Я думаю, что ты настолько глуп. Возможно, ты поймешь это, когда твои ноги будут четвертованы, а твое высохшее тело раздуется от гнили и зловония.

— Ты выбираешь сторону Джарлакса, — предупредил Браелин.

Жиндия рассмеялась над ним и кивнула стражникам.

— Джарлакс не простит тебя дважды, — съязвил Браелин, стерпев еще одну пощечину.

Ручка повернулась в комнату, и тяжелый люк над Браелином поднялся в камеру, встроенную в потолок. Двое охранников грубо схватили связанного мужчину за руки и применили магию эмблем своего дома, левитируя вверх и забирая заключенного с собой.

Они избили Браелина еще до того, как люк снова закрылся.

Раздетый до одной набедренной повязки, лежащий в грязи и собственных испражнениях, с гноящимися многочисленными открытыми ранами и с немногим большим, чем тараканы, которых он мог поймать, чтобы съесть, Дайнин До'Урден ничего так не хотел, как покончить с собой и лишить своих безжалостных похитителей удовольствия мучить его.

Они бы этого не допустили.

Он напрягся, услышав, как открылись наружные двери этого жалкого места, затем расслабился, когда в поле зрения появились охранники, которые тащили за лодыжки другого бедного заключенного, останавливаясь через каждые пару шагов, чтобы пнуть его.

— Хорошо, — подумал Дайнин, рассматривая вновь прибывшего. В этой тюрьме оставалась всего дюжина несчастных пленников, по крайней мере, в этом крыле (хотя захваченный Дайнин не удивился бы, узнав, что у Матроны Жиндии, которая с таким удовольствием применяла пытки, было гораздо больше тюремных коридоров). Три камеры в этой тюрьме были меньше и с двойной охраной, особенно та, в которой содержался Дайнин, в конце ряда и лицом к дверям. Похожие помещения примыкали к его камере с обеих сторон, их зарешеченные двери были обращены друг к другу прямо напротив его собственной. В маленькой камере справа от него содержались две женщины, в камере слева — одинокая женщина-воин, по слухам, принадлежавшая к Богохульству и захваченная в том же набеге, который стоил ему свободы. Однажды он попытался окликнуть ее, но за это получил взбучку, от которой у него распух рот и стало ясно, что такое общение недопустимо.

За этой камерой, дальше по коридору, слева от его двери, находилась игровая зона, куда охранники и некоторые случайные посетители отводили заключенных для самых изысканных игр с агонией и нанесением увечий.

Там остался один из пальцев Дайнина с руки и три с ног.

Напротив этой зоны находилась самая большая камера, общая клетка, полная негодяев с Улиц Вони, даже парочки иблитов, не-дроу. В какой-то момент их было по меньшей мере двадцать, но простое истощение из-за рвения мучителей сократило это число, и не менее четырех дроу были схвачены ради обращения Проклятием Мерзости, поскольку матрона Жиндия продолжала создавать армию драуков.

Таким образом, Дайнин был рад видеть прибавление, и еще больше обрадовался, когда понял, что это был еще один дроу. Его шансы быть следующим, кто пострадает от проклятия, уменьшились, если, как он боялся, сделка Жиндии с ним была просто насмешкой, чтобы сделать его еще более несчастным, когда она отдаст его Ллос в качестве драука. В конце концов, как он мог этого не бояться, учитывая пытки и увечья, которым он теперь подвергался? Какое бы сочувствие он ни испытывал к новому заключенному, это не имело значения.

Все, что угодно, лишь бы отсрочить эту самую ужасную участь.

— Этот важный, — сказал мужчина слева, который втаскивал новоприбывшего. — Мать Жиндия сказала, что унего должна быть своя камера.

— Все три меньшие камеры заполнены, — ответил другой.

— Исправь это, — сказал первый, и его напарник отпустил ногу заключенного и направился в заднюю часть тюрьмы.

Дайнин снова затаил дыхание, потому что перемещение, несомненно, означало бы еще один раунд пыток, если не визит к жрицам, делающим драуков.

Но нет, охранник направился к женщине слева от Дайнина. Он отпер дверь камеры и вошел.

Ее крики боли начали раздаваться почти сразу же.

Охранник вытащил ее за волосы, и каждый раз, когда она протягивала руку, чтобы попытаться схватить его запястье и облегчить боль, он останавливался, поворачивался и бил ее по лицу. Он двинулся, как будто собираясь поместить ее в следующую камеру по очереди, в которой теперь содержался только еще один воин-богохульник, но передумал и вместо этого отвел ее в игровую зону — практически пожав плечами, как бы говоря, почему бы и нет? Она слышала звон цепей и кандалов и могла представить, как она свисает с потолка или прикреплена к одному из их гнусных приспособлений, прикованная за запястья и лодыжки.

Новоприбывшего бросили в теперь уже пустую камеру и избавили, по крайней мере временно, от побоев, когда двое охранников подошли к прикованной заключенной в игровой зоне.

Дайнин попытался волевым усилием заглушить ее крик.

У него не получилось.

Браелин попытался призвать на помощь свои многолетние тренировки, ища какой-нибудь способ нанести ответный удар прямо здесь и сейчас. Он знал, что его положение вряд ли улучшится и что любой шанс на побег, который у него может быть, должен быть использован сейчас, пока они не сковали одно из его запястий.

Он отработал хитроумный прием, который мог украсть меч у охранника, приковывающего его цепью, и быстрое движение заставило бы этого дроу споткнуться, дав ему свободный проход ко второму охраннику, который все еще был на игровой площадке и пытал заключенную.

Умный ход, но невозможный в его нынешнем состоянии. Его мучители отлично с ним справились, эти змееголовые бичи наполнили его ядом, из-за которого казалось, что его руки обернуты тяжелым металлом. Он не мог двигаться достаточно быстро.

Он все равно решил попробовать — возможно, быстрая смерть была бы лучшим, на что он мог надеяться.

Но нет, он не мог заставить себя сделать это, не мог заставить себя отказаться от всякой надежды, каким бы логичным ни казался этот курс. Ему нужно было жить, чтобы помочь Азли, которая попала в страшную беду.

Или, возможно, это было не так, и это заставляло его злиться и бояться совершенно по-другому.

Он не хотел умирать, не зная правды, как бы сильно он этого ни боялся.

— Я останусь жив ради нее, — услышал он свой шепот, когда браслет защелкнулся на его запястье.

— Ради кого? — спросил его охранник, затем ударил его, когда он не сразу ответил.

— Ради Ллос, — солгал Браелин. — Она знает правду и будет недовольна…

Он закончил сбивчивым стоном, когда охранник ударил его коленом в живот.

— Матрона Жиндия — голос Ллос в Мензоберранзане, еретик, — сказал он. — Тебе не мешало бы это запомнить.

— На то короткое время, что тебе осталось жить, — добавил мужчина за дверью камеры.

— Не беспокойся о твердости пола, — добавил первый, ударив его по лицу и отступив назад. — Ты достаточно скоро наполнишь его своими свежими, мягкими отходами.

Браелин рухнул на пол, вытянув руку над собой. Он наблюдал, как охранник закрыл дверь, и обратил внимание, как ключ вошел в замок. Он внимательно прислушался, пытаясь определить, сколько тумблеров в замке.