Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560 - Александр Янов

Всё это, впрочем, абстракции, попытка задним числом объяс­нить самодержавную революцию Грозного. Как, однако, быть с кон­кретными фактами? С Европейским столетием России, например, случившимся, как мы помним, после свержения ига? Как быть с цар­ствованием Ивана III, с вполне европейским преобладанием денег над барщиной, с расцветом идейного плюрализма в 1490-е или с опередившей Европу стратегией церковной Реформации, которые уж никак не могли быть заимствованы у «восточных деспотий», сколь бы близко они ни располагались? Просто потому, что не было и быть не могло ничего подобного в этих деспотиях. Как быть, нако­нец, с реформами Правительства компромисса — с ограничением царской власти или с введением местного самоуправления?

Тут на помощь авторам тома VIII приходит другой, уже известный нам постулат Правящего Стереотипа — об однолинейности развития средневековой Москвы. Помните, Юрьев день как первый шаг кре­постного права или «тоталитаризм» Ивана III как увертюру к тирании Ивана IV?

Оказывается, что влиянием «близких восточных деспотий» мож­но объяснить, по мнению авторов тома VIII, не только революцион­ные события 1560-х, но и вообще «власть великих московских кня­зей, в первую очередь Ивана III, Василия III, а позднее Ивана IV Гроз­ного».14 Иначе говоря, ни расцвета идейного плюрализма при Иване III, ни стратегии Реформации не было, как не было никакой самодержавной революции при Иване IV. Все они одним мирром

14 Там же.

мазаны. И даже то удивительное обстоятельство, что при Иване III люди с Запада бежали в Россию, а в 1560-е они почему-то побежали в противоположном направлении, повисает вдруг в воздухе.

Что поделаешь, словно бы говорят они читателю, у Правящего Стереотипа свои законы и не нам их нарушать. Тем более на деньги ЮНЕСКО, спонсирующей наш том. И ведь правда, так делают мно­гие эксперты — и на Западе и в России. Особенно в России, где по­литики всех цветов спектра рутинно декларируют, что их родина всегда была «страной рабов». И что-то я не слышал, чтобы эксперты публично дезавуировали своих безответственных сограждан. Не­смотря даже на то, что политики эти регулярно ссылаются как на высший свой аргумент на «тысячелетнюю историю России». Иначе говоря, включают в нарисованный ими «холопский» ландшафт не только Европейское столетие России, о котором у нас речь, но даже три с половиной столетия Киевско-Новгородской Руси, когда, как знает любой эксперт, традиция вольных дружинников решительно преобладала над холопской.

Не буду голословным. Вот хоть два примера. Станислав Белков- ский, рьяный державник, не устающий проповедовать императив «возрождения в сегодняшней России Православия, Самодержавия и Народности», ссылается, как мы уже говорили, на всё ту же «тысяче­летнюю историю».15 Но на неё же ссылается и Борис Немцов, либерал и антипод Белковского. Он тоже уверен, что «Российское общество оказалось генетически не подготовлено жить без государственного па­тернализма, ибо тысячелетняя история России есть история рабства».16

Пусть авторы тома VIII делают вид, что не замечают этого торжест­вующего невежества, тиражируемого средствами массовой инфор­мации. Но никто ведь не обязывал их подбрасывать хворосту в огонь, утверждая, что в средневековой Москве «особенно ощути­мо чувствовалось влияние деспотических государств Востока».17 Или что «рабское подчинение монарху... перешло на всю систему отно-

15

■ AIF Press Center, February 8, 2005, www.fednews.ru

(обратный перевод с английского). Johnson's Russia List, March 18, 2005 (обратный перевод с английского).

17 «Том VIII», с. 143.

шений в России» и «князь или боярин падали ниц перед великим князем», требуя «такого же холопского подчинения от своих васса­лов».18 Сильно ли в самом деле отличаются эти утверждения от зна­менитой фразы основоположника евразийства князя Николая Тру­бецкого, что «так называемое освобождение от татарского ига» све­лось к перенесению ханской ставки из Сарая в Москву?19

Действительная проблема тома VIII, однако, в другом. В том, что его авторы отчаянно противоречат сами себе. Посреди всех их утвер­ждений о «холопском подчинении вассалов» они неожиданно замеча­ют: «Не надо думать, что... власть великого князя была абсолютно не­ограниченной. Существовала Боярская дума... Довольно значитель­ной была власть наместников на местах. При Василии III сложилась и система местничества, с которой было тяжело бороться даже вели­кому князю».20 Мало того, оказывается вдруг, что неизвестно каким образом сложилось в этой «евразийской державе» и сословное пред­ставительство. И объясняется, что это «когда монарх правит совмест­но с представителями сословий». В свою очередь это, оказывается, «говорило о зарождении первых признаков гражданского общества в России, т.е. такого общества, когда сословия получают доступ к влия­нию на решения властей».21 Как, однако, увязывают авторы «холоп­ское подчинение» с «сословным представительством» и тем более с «признаками гражданского общества» — для меня загадка.

Но и это ведь еще не всё. Под влиянием сословий «пришел ко­нец безобразиям кормленщиков, этих насильников, вымогателей и взяточников, кормления были отменены, а на место кормленщи­ков пришли органы местного земского самоуправления. Отныне все дела вершили выборные люди... черносошные крестьяне сами вы­бирали своих управителей — старост и целовальников. Такие же по­рядки были введены в городах, среди посадского населения».22

Там же, с. 146.

Цит. по: Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн, Мм 1993, с. 72.

Том VIII, с. 145.

Там же, с. 151.

Там же.

Это в какой же стране, помилуйте, происходило? Неужели в той самой, чью «холопскую» политическую культуру, заимствованную из «ближних восточных деспотий», только что так выразительно живо­писали нам те же авторы? Боюсь, читатель так уже безнадежно те­перь запутан этой фантасмагорической эклектикой, что придётся нам самим распутывать её в Иваниане.Правда, о главном, о пункте 98 Судебника 1550 года, на 8оо страницах тома VIII — ни слова. Но ссылка на позднейшую жалобу Ивана Грозного, адресованную уже не существовавшему Правитель­ству компромисса, каким-то образом уцелела. А в ней, между про­чим, упрек бывшим министрам, что сами они «огосударилися, как хотели, а с меня государство сняли. Словом яз был государь, а делом ничем не владел».23Ничего себе «царство холопов», где царь ничем не владел! Так чем же в таком случае была Москва до рокового момента, когда «Иван, прозванный Грозным, установил жестокую личную диктату­ру»?24 Была она «евразийской державой», где «князь или боярин па­дали ниц перед великим князем» или европейским государством с «сословным представительством» и «признаками гражданского общества»?Вот же где на самом деле загвоздка. Ибо не дает на неё ответа том VIII, в котором безнадежно смешано и то и другое — великий дед с «кровопийственным» внуком, сословное представительство с по­головным холопством, местное самоуправление с «восточным дес­потизмом». Исчезла динамика, исчезла борьба между традицией вольных дружинников и холопской, патерналистской, исчезла живая драма тех решающих лет.

Я понимаю, что том VIII — официозное, подарочное издание, (в нём даже нет именного указателя, но зато открывается оно порт­ретом президента Путина). Но ведь и честь надо знать. Все-таки мар­ка (или бренд, как сейчас сказали бы) академического института к чему-то обязывает. Можно ли представлять миру постсоветскую ис-

Там же, с. 152.

Там же, с. 146.

ториографию как невероятную мешанину, претендуя при этом на подведение итогов её первого десятилетия? Или они и в самом деле так печальны, эти итоги?

Как бы то ни было, давайте все же исходить из фактов.

Глава четвертая Перед грозой

Главная

Выполнить завещание Ивана III и отобрать,

наконец, земли у монастырей Правительство компромисса не суме­ло, хотя и пыталось. А.А. Зимин пишет: «Есть все основания считать творцом царских вопросов [Стоглавому Собору] Сильвестра... Ана­лиз идейного содержания... вопросов показывает несомненную бли­зость их составителей к нестяжателям, фактическим главой которых в середине XVI века был Сильвестр».25 На мой взгляд, это слишком сильное утверждение. Едва ли Сильвестр был главою нестяжателей. Бесспорно, однако, что он и впрямь был сторонником секуляриза­ции. Поэтому, продолжает Зимин, «назревало столкновение между правительством Адашева и Сильвестра, стремившимся использо­вать заинтересованность боярства в ликвидации земельных бо­гатств церкви, и иосифлянским руководством церкви, возглавляв­шимся Макарием»26

На Стоглавом Соборе противники встретились лицом к лицу. Можно сказать, что это и был тот самый второй штурм монастырско­го землевладения, который так и не успел провести в свое время Иван III. Но какже бездарно был он подготовлен!