Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

– Не перебивать!

И этот услужливый харизматик, галантный и эрудированный, а также благонравный, наотмашь ударил ее. Когда она летела на пол, думала лишь о том, чтобы после падения выжить. Удар был жестким, у нее в глазах потемнело от боли, а Толик навис над ней, потрясая кулаками, и договорил:

– Заикнешься о разводе – похоронишь маму с папой. Я останусь в стороне, а их посажу за мошенничество и воровство в особо крупных размерах. И за подделку документов, за связь с криминалом. Выдержат они многолетнее тюремное заключение? Не-а, даже суда не выдержат, когда на них свалится количество преступлений. Потом мы тебя похороним. С почестями. Будешь идти в своей прокуратуре по лестнице и случайно скатишься по ней. Ты поняла? Я спрашиваю: поняла?!

Куда уж доходчивей объяснить! Ксения зажмурилась и, преодолевая желание плюнуть в его перекошенную рожу, согласно кивнула несколько раз. Тогда он выпрямился, отер ладонью лицо и закончил излюбленной фразой, ставшей слоганом нового рыночного времени:

– Извини, ничего личного, только бизнес.

В данном случае чужие деньги забрали ее свободу, а родители об этом не подозревали. Как ни странно, его можно было понять: выпустив Ксению из лап, автоматически он подставлял себя под удар и правоохранительных органов, и сообщников. Пожалуй, сообщники пострашней органов, эти в статьи законов не будут тыкать пальцем, их не перекупишь, они попросту уничтожат.

Итак, она сдалась в плен и перебралась в отдельную комнату, с мужем впоследствии у них завязалась… дружба, как в пятом классе средней школы.

– Я тебя спрячу, – пылко воскликнул Шатунов.

– Найдут, – заверила Ксения. – Свидетелей не отпускают, я тебе полдня об этом толкую. И не предлагай убрать их – долго придется работать уборщиком, это бесперспективно. Да и у тебя невелики шансы дожить до старости. Но выход есть: обманывать. Мне четвертый десяток, поэтому от ребенка не откажусь, это не подлежит обсуждению…

– Как? Куда ты денешь живот?

Ему казалось, положение безнадежное, если только не исчезнуть бесследно. С другой стороны, человек всегда оставляет след, а тот, кто умеет искать, обязательно, по закону подлости, на этот след наткнется. Но Ксения пришла к нему с готовым решением, ее глаза азартно блистали, губы улыбались, значит, она не сомневалась в успехе. А он… он легко поддался ее настроению, потому что вера в успех душе ближе.

– Я сама денусь, – ворковала Ксения, забравшись к нему на колени. – Моя подруга терапевт, она сшила мне дивную историю болезни туберкулезом, я почти при смерти. Сейчас фиксируются новые вспышки этой болезни, в основном ее переносят зэки. А я по роду службы общаюсь с заключенными и подследственными, поэтому никого не удивит, что подхватила чахотку. Я поеду лечиться куда-нибудь, где есть хвойный лес. Лечение длительное, не менее полугода, а то и год, как раз уложусь в сроки. Сейчас три месяца, через пару недель нужно ехать, иначе будет заметно.

– А потом?

– Потом ты заберешь ребенка и усыновишь его, видишь, как все примитивно просто? А я буду выжидать, когда смогу нанести ответный удар Толику. Бить нужно всех разом и наповал. Но тобой, ребенком и родителями рисковать не стану никогда! Да и самой хочется жить, особенно теперь. Ленька, ты же потерпишь?..

– Ты не оставила мне выбора. А если Толик или твой муж захотят навестить тебя?

– Я уеду так далеко, чтоб одна мысль проведать меня вызывала у них хронический приступ лени. К тому же гомики трусливые, а туберкулез смертельное заболевание, по статистике вернулось в разряд плохо поддающихся лечению. Нет, Лева не рискнет собой, а Толику мое здоровье даром не нужно, у него же есть заложники – мои родители, тетя. Так что, Ленька, у нас впереди год свободы. Не возражай мне, ладно? Я так счастлива… Ты-то будешь ко мне приезжать?

В ответ Шатунов обнял ее крепко, как только мог. Не знал он, что ждать предстояло долгие годы, а финал у ожидания будет не тот, на который рассчитывали.

– Я поселил ее в прекрасном санатории, чтоб она была под постоянным наблюдением врачей, – заканчивал Шатунов. – Летал к ней на выходные и праздники. Павлика мы привезли уже в квартиру, которую я снял, они там прожили четыре месяца. Это было…

– Достаточно, – прервал Марин.

Теперь Шатунов мог говорить и говорить о Ксении, потому что возвращался в то время, когда был счастлив, несмотря ни на что. Но чужое счастье не всем интересно.

– Вы ее подруг знаете? – пришло на ум Марину. В следующий миг он вытаращил глаза, потому что Шатунов отрицательно покачал головой. – Как это – не знать подруг любимой женщины?!

Этот молодой человек ввиду прямолинейного характера не деликатничал, отсюда Шатунова некоторые его вопросы в краску вгоняли, потому что задевали. А задевало то, что не только вопрос правомочный, но и тон справедливый, вот и мямлил Леонид Федорович – не то оправдывался, не то каялся:

– Я просто ее любил, и… все. Друзья, родные, близкие, работа… зачем они мне? Знаешь, я не изменял ей. Никогда. Про моих баб – это все один треп. Я всегда ждал только ее, а в телефоне она у меня значится под буквой «Z». Зеро – это ничего. Столько лет мы были вместе и не вместе, остались на нуле…

– Я в ауте, – взялся ладонью за щеку Марин, глядя на шефа, как на нечто особенное, неземное и не поддающееся уму-разуму. Правда, следом он пожалел его, беднягу. – Ладно… Туберкулез, говорите? Будем искать по поликлиникам в архивах, раз была история болезни. Приготовьте бабки, даром никто не полезет в архив.

– Я помню дом и квартиру, в которой мы впервые с Ксюшей…

– Годится. Ну, хотя бы круг подозреваемых определился.

– Кто? – встрепенулся шеф.

– Да кто б ни был, вам незачем знать. Хм, преступником может оказаться совсем другой человек и с другими мотивами.

– А подруги зачем тебе?

– Мужчинам нужен друг, с которым поговорить под водку – кайф, а женщинам… у женщин потребность общения стоит острее. Надеюсь, подруга знает, за что была убита ваша Ксения. В общем, хватит пить, ложитесь спать.

Шатунов презрительно фыркнул: какой-то сопляк, которого он нанял, командует! Поставить на место Марина он поленился, мозг действительно изрядно затуманился, ибо спиртного выпито… лучше не смотреть в сторону, где стояли пустые бутылки.

Тем временем сопляк дошел до двери, однако повернулся к шефу и не отказал себе в последнем слове перед сном:

– Ваша сумасшедшая жизнь мне непонятна. А Пашку жалко. Вы оба лишили его матери, хотя ваши проблемы были решаемы, просто вам обоим нравилось жить в адреналиновом угаре. Тайна, связывающая обоих, встречи – опять же тайком, любовь дикая, страстная, сумасшедшая… все это кипятит кровь и держит на постоянном уровне взрыва гормоны, но не есть нормальность! Спокойной ночи…

В дверь, когда захлопнулась, полетел стакан, звон свидетельствовал, что разлетелся он вдребезги. Вот так и внутри Шатунова: все в осколках, а в них – горечь поражения, запоздалое раскаяние, элементарная тоска, которая теперь никогда не пройдет.

10

Утром часа три Сабрина валялась в постели, ворочаясь с боку на бок и думая. Такая разница в возрасте… но ее восхищал поступок Дубенича. К тому же он импозантный, представительный, симпатичен для своего возраста и безумно богат – это, безусловно, наиболее ценное достоинство. Нет, если б она была влюблена в него, то двадцать шесть лет разницы вряд ли смутили б, но не влюблена. Сие трепетное чувство дается не каждому, кого-то бог обделяет, обделил и Сабрину.

Она отбросила одеяло и соскочила с кровати, иначе будет бесконечно возвращаться к своему спонсору, этого делать не стоит, уж слишком велик соблазн.

Дом скоро развалится, лестница скрипит, будто состоит из трухи, окна пора менять, обои переклеить… Сабрина тряхнула головой, освобождаясь от бытовых забот, ведь сразу встает вопрос: где брать деньги? Неужто придется мамин ресторан взвалить на свои плечи? От этой мысли испортилось настроение, ибо вложений потребуется… И тут деньги, и там деньги – везде деньги.

На кухне она остолбенела. Мама не в омолаживающей маске на лице, которая зачастую отвратительно воняет, не с компрессом на шее, не в халате, а при параде. Перед настольным зеркалом Тата старательно прятала недостатки на лице за слоем пудры, одновременно затягивалась сигаретой и запивала глотком кофе. С чашкой растворимого кофе Сабрина уселась напротив и, громко размешивая сахар, недовольно произнесла:

– На этот раз кого идем брать?

– Твоего отца.

– Не смей! – взвилась Сабрина. – У него без тебя полно забот.

– Пусть займется и нашими, – пожала плечами Тата, выбирая губную помаду из десятка тюбиков. – Не умрет. Между прочим, мы его семья.

– Ты семья, ты? Очнись!

– Не я, так ты. Ради тебя пойду к нему, в конце концов, он обязан помочь единственной родной дочери.

Тата накрасила губы яркой помадой и стала похожа на маркитантку времен Первой мировой войны. Кидая в косметичку скорую помощь для красоты, она даже напевала, потом загасила сигарету и застегнула на все пуговицы облегающий жакет. Сабрина наблюдала за ней, взявшись за голову руками, нет, для маразма мама молода, но кажется, она с ним родилась.