Тайная жизнь - Паскаль Киньяр

Но куда они вместе идут в соитии? Этого никто не знает.

Соитие: путешествие с другим.

Уход: путешествие вовне. Смерть.

Coitus и exitus обозначают сексуальность и смерть.

Внезапный (sub-ire): который идет, оставаясь невидимым.

Про двоих любящих в просторечье говорят: «Они ходят вместе». Иногда в момент наслаждения случается, что любовник говорит любовнице: «Осторожно, сейчас улечу». Два самых расхожих выражения для любовной связи и сексуального наслаждения носят активный характер: уходить, выходить, улетать.

Со-итие связано прежде всего с глаголом «идти».

Любить — я когда-то видел это в Париже, в Люксембургском саду, в черноватой тени фонтана Марии Медичи, — это, возможно, следовать за тем, кого любишь, рискуя надоесть. Это быть не в силах отдалиться от предмета своей любви. От любви можно стать докучливым, назойливым. Это связь в ее чистом виде. Это та же изначальная завороженность, но к тому же еще и бродячая. Ходить как на привязи. Ходить вместе. Мы следуем за другим по пятам. Цепляемся за другого. Хотим взять его за руку. Мы не можем обходиться без его вида, запаха и т.д.

Аргумент II. Я сочетаю «ходить» и «улетать» и объединяю их одним более общим глаголом: «исходить». Надеюсь, это поможет мне обосновать асоциальность любви.

<…>

Я только теперь понимаю, почему должен был забыть Неми. И даже почему мне следовало опасаться о ней вспоминать. Она влекла к смерти. Была в этой дивной любви, в самой сути этой дивной любви, какая-то ошибка. Эта ошибка имела отношение к тайне. Неми была идолопоклонницей. Ее идолом была тайна. Она искала некое «здесь», которое надеялась обогатить тем, что прятала его. Всякое «здесь» — это смерть. <…> Только мертвые «здесь». Даже кошкам, или цветам, или облакам, или волнам неведомо это «здесь»: они приближаются, струятся, выгибаются, прыгают. Настоящая тайна не отрезает себя от мира, потому что не боится ни его взгляда, ни суждения. Настоящей тайне не нужна бдительность. Когда уже достаточно пожил, знаешь, что никто никого не интересует. Знаешь, что нет необходимости таиться, чтобы спрятаться.

Расщепленная шахматная доска — единственный знак, полученный королевой Гиневрой от рыцаря Ланселота.

Индия посвятила себя исходу.

Индийское общество — единственное из известных мне, в котором те, кто его избегал (изгои, отшельники, отступники, трудновоспитуемые, сумасшедшие), не подвергались преследованиям.

Более того, были уважаемы и почитаемы.

Дхаммапада говорит, что каждый по примеру Будды должен стать самому себе Господином.

Момент, когда принц Сиддхарта становится «самому себе Господином», так описан в буддистских книгах: и восстал Господин в темноте супружеской спальни.

Он поднимается, стараясь не шуметь, заносит ногу над царственным ложем, он покидает свою уснувшую супругу, перешагивает через спящего подле нее младенца.

Он уходит.

Пословица, услышанная в Нормандии, утверждает, что целью человеческой жизни является не плодовитость, не добродетель и не богатство.

Итог прожитых лет заключается в том, чтобы стать Sire de Se[139].

Мы становились Sires de Se, становясь хозяевами тишины.

«Sire de Se» можно с таким же успехом перевести и как «сам себе хозяин», и как «сам себе господин». Но старинная и нормандская форма представляется мне более загадочной и более мощной.

Язык и его последствия не очень-то тесно связаны с сознанием.

Душу волнует всегда то, что передает другой душе нечто необычное, что в ней заложено.

Чтобы быть хозяином самому себе, не следует быть своим собственным рабом. Подчас закрадывается подозрение, что наша индивидуальность дальше от нас, чем та зависимость, в которую нас ставит социальное устройство, и менее для нас существенна, чем наше тело.

Быть означающим тела, отделить себя от его рождения, отделиться от места, где мы родились, отлучить себя от языков первого лепета, проживать жизнь как вечное рождение.

Жить, как будто мы еще не попали под влияние такого-то и такого-то языка. Как будто смысл еще не оторвался от услышанного, которое нападает на нас во тьме ночи.

Аргумент III. Уходить — это основа вселенной. Метафизика предпочитала возвращаться. Возвращаться домой было основой существования. Как герои у Гомера. Как Сократ, отказавшийся уйти; как Платон, который вернулся; как Иисус, отвергший предложение уйти.

Как Гегель, как Ницше, как Хайдеггер. Все nostoi[140] все возвращения. Люди, пораженные ностальгией. Больные возвращением. Улисс — человек, страдающий от nostos.

Все мы лосось. (Социальные. Дети.)

Вернуться — это поддаться ворожбе и впасть в завороженность.

Изойти — это сбросить чары.

Любовь — это упоение внешним: другой в другом. Это выход для уходящего.

Чтение — это, скорей, упоение внутренним: другой в себе.

Читать. Любить. Думать. И чтение, и любовь приносят радость, когда встречаешься с мыслью другого человека — и при этом никакого соперничества, и никто не пытается подчинить себе ваш разум.

Мы разделяем знания другого.

Чтение — это удовольствие размышлять вместе с мертвыми. Читать, со-четаться с мертвыми. Со-четаться с преджизнью. Когда мы хотим сказать «они любят друг друга», мы говорим «они вместе». Любовь — это удовольствие думать вместе с другим полом. По-латыни мы бы сказали не «быть вместе», а «идти вместе»: co-ire с другим полом.

Они идут вместе. Они подходят друг другу. Они вместе.

Совпадение и бескорыстная взаимность.

В любовном соитии, в том, что мы узнаем от мертвых, в немыслимом любовании сценой, предшествующей рождению, наша радость родится из победы над расставанием (прежде всего из победы над разлукой с другим человеком, потом над разницей полов и, наконец, над чертой, которую провела смерть).

Мы входим в контакт с другим. Все наши чувства и ощущения делятся на двоих. И это не столько восхищение, admiratio, и уж тем более не столько смешение, confusio, сколько слияние, fusio.

Чтение выволакивает мертвого из смерти (выкапывает другое, alter, из Другого, Alter). Любовь заставляет идти вместе тех, чьи органы разделены.

Я не знаю, с чем сталкивается в соитии женщина и как далеко она путешествует. Мужчина в соитии обретает место, откуда он вышел (исход). И проникает в прошлое.

Коагуляция, створаживание, присутствует в соитии еще больше, чем исход.

Ut coeat lac. чтобы молоко сгустилось, створожилось. Коагулировалось.

Встреча заставляет сгуститься индивидуальность, которая обогащается новым разделенным чувством и тем, что соединяется с чем-то совершенно не похожим (женщина, смерть).

Чтение придает форму тому, что не поддается изображению, преобразовывает опыт читающего, вовлекает его в общение поверх времени; к нам возвращается впечатление уже виденного, уже передуманного, которое не могло высказаться само, без нас, языком, утратившим свою силу, как отпущенная пружина. Впечатление слова, попавшего точно в цель. Верно найденного слова. Слова проникновенного. Слова исступленного. Sed tantum die verbo et sanabitur anima mea. Слово помогает принять и сгустить все, что ты прожил. Возьми книгу, и твоя жизнь сразу же выйдет из изоляции, освободится от пут, изменится, преобразится. Чтение неподвластно слуху. Читать и любить — это познания, ниспровергающие знание; это бунт против того, что полагается делать или думать; это выход из семейной или групповой изоляции. Это значит отстраниться от общества с его нормой, и в то же время это значит примкнуть к сообществу мертвых — тех, кто писал и все делал вопреки этой норме. Это значит с помощью мертвых стряхнуть с себя воспитание. Тот, кто размышляет над книгой, и тот, кто размышляет в книге, встречаются, когда перед ними обоими внезапно возникает мысль, свободная, без тиранства. Страница за страницей встреча с мыслью приводит к тому, что вспыхивает восхищение этой новой мыслью, не совершающей насилия, не дорожащей силой своего воздействия.

Как мать и дитя, когда между ними нет ненависти.

<…>

Так же и в любви: согласимся, что оргазм, застилающий глаза и сотрясающий спальню разговором двух душ, — все это доказывает, что между любовниками нет непроницаемой перегородки. Сквозь эту щелку мы проникаем за стену половых различий и за грань смерти.

Расщелина, через которую мы выходим, через которую рождаемся на свет.

Эта расщелина приоткрытой книги. <…>