Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

Из Херсона путешественники направились в Крым. Симферополь, тогда еще скромная Акмечеть, встретила царский поезд английским садом и несколькими простыми домами. Зато [101] блистательный Карасубазар утопал в восточной роскоши: он обладал не только дворцом и общественными зданиями, но и фонтаном с искусственным водопадом. Однако главное «чудо», а вернее главный аргумент в политической игре светлейшего князя ожидал путешественников под Севастополем. В Инкерманском дворце во время торжественного обеда внезапно отдернули занавес, закрывавший вид с балкона. Взорам присутствующих предстала прекрасная Севастопольская гавань. День был солнечный, на рейде стояла 3 корабля, 12 фрегатов, 20 линейных судов, 3 бомбардирские лодки и 2 брандера - русский черноморский флот. Открылась стрельба из пушек {465}.

На этот раз Иосиф II воздержался от язвительных замечаний. Со всей очевидностью было ясно, что в надвигающейся войне Россия сумеет удержать приобретенные земли. А значит пока выгоднее оставаться ее союзником, надеясь на возможные территориальные приращения за счет турок, чем становиться сторонним наблюдателем чужих завоеваний. Вскоре путешественники двинулись в обратный путь через Кременчуг и Полтаву.

Глава 6.

Никто из участников блестящего «шествия» Екатерины II «в страны полуденные» не подозревал, как мало осталось времени до начала столкновения с Турцией. Еще во время каневской встречи Станислав-Август спросил у А. А. Безбородко, скоро ли следует ожидать войны России и Оттоманской Порты. Опытный дипломат дал уклончивый ответ: «Не так близко к разрыву, как думают». Однако и он, и Потемкин, как явствует из инструкций светлейшего князя Булгакову, осознавали, что тучи сгущаются. Союз с Польшей мог серьезно облегчить положение России в грядущей войне, однако время было упущено.

Потемкин просил своего старого университетского друга действовать как можно осторожнее, стараясь оттянуть время разрыва. Однако события приняли иной оборот. 5 августа 1787 г. Яков Иванович, приглашенный на дипломатическую конференцию при турецком дворе, услышал требования о возвращении Крыма, вслед за чем был арестован и препровожден в Семибашенный замок. Это означало объявление войны. Для русской стороны она не стала неожиданностью. Разрыва ожидали долгие годы, и когда он произошел, не столько удивлялись, сколько досадовали, что не удалось выждать еще год-другой. «Если б возможно было протянуть без разрыву, - писал светлейший князь императрице 7 августа, - много бы мы сим выиграли» {466}. «Что же делать, если пузырь лопнул прежде времени? - отвечала ему Екатерина 27 августа. - Я помню, что при самом заключении мира Кайнарджийского мудрецы сомневались, что… протянется долее двух лет, а вместо того четверо на десятое лето началось было» {467}.

Открытие военных действий оказалось не слишком удачным для русской стороны. Севастопольская эскадра, вышедшая на поиски неприятельского флота, 24 сентября попала в сильный осенний шторм, продолжавшийся несколько дней, и была серьезно повреждена бурей. Сам Потемкин, командовавший Екатеринославской армией, до первых чисел октября метался в лихорадке, и был так плох, что просил соединить общее командование Екатеринославскйй и Украинской армиями в руках старого фельдмаршала П. А. Румянцева. Екатерина была крайне недовольна светлейшим князем. Внешним знаком ее неблаговоления стала попытка переменить ему тракт для доставки почты, теснейшим образом связанная с польскими контактами Потемкина.

В конце сентября Екатерина назначила для Потемкина не короткий белорусский, а более длинный московский тракт. По белорусскому же должны были приниматься курьеры из Украинской армии от П. А. Румянцева, которую предполагалось вскоре вывести на зимние квартиры в Польшу {468}. Белорусский тракт частично шел через польские земли. Пользуясь именно этой дорогой, князь имел более широкие возможности поддерживать бесконтрольные сношения со своими сторонниками в Польше. С постоянной почтой Потемкина, содержавшей не мало секретной информации, обычно ездили три доверенных курьера: поручики Драшковский, Душинкевич и Малиновский. Все они были земляками светлейшего князя, представителями смоленской шляхты и имели родственников в Польше. Такое положение дел смущало императрицу.

В смене почтового тракта для курьеров Потемкина была заинтересована проавстрийская партия, поддерживавшая старого фельдмаршала П. А. Румянцева. Записки управляющего светлейшего князя Михаила Гарновского показывают, как упорно представители этой группировки настаивали на прекращении всякого движения курьеров Потемкина через Польшу. Такое поведение «социетета» демонстрирует, насколько союзная России Австрия оказалась недовольна возможностью русско-польским сближением. «Социетет» действовал через Безбородко, начальствовавшего над почтами. Со своей стороны приверженцы светлейшего князя выказали крайнюю обеспокоенность таким оборотом дела. А. М. Дмитриев-Мамонов вызвался доложить императрице свое несогласие и получил желательное для Потемкина решения дела о курьерах. «Я позволяю ему пользоваться трактом, каким заблагорассудится» {469}, - отозвалась Екатерина.

Не смотря на ясно выраженную волю императрицы, «социетет» не успокоился в своем стремлении пресечь обмен корреспонденцией между Потемкиным и его польскими сторонниками. [104] В 20-х числах октября лошади для курьеров из Екатеринославской армии оказались поставлены по Московскому тракту. Гарновский не подчинился столь откровенному принуждению со стороны почтового ведомства, заявив, что светлейший князь, «желая скорее доставлять ко двору известия, оному нужные, изволит присылать сюда курьеров ближайшим трактом, т. е. через Белоруссию» {470}.

Между тем союзная России Австрия не спешила вступать в войну. Советуя Екатерине II в 1780 г. заключить договор с Иосифом II, Потемкин уже тогда оговаривался, что едва ли можно рассчитывать на действенную помощь Австрии, и подобный альянс нужен только для того, чтобы нейтрализовать противодействие империи Габсбургов русской политике в отношении Турции. Коренным же интересам России отвечает поддержание равновесия сил в Германии. Такое равновесие позволяло России проводить активную политику в Польше. Теперь, осенью 1787 г., Григорий Александрович советовал императрице воспользоваться посредничеством Пруссии в каком-нибудь малозначительном деле в Константинополе, чтоб тем самым продемонстрировать туркам, что они напрасно рассчитывают на помощь этой державы. «Я полагал, и полагаю, что для нас не худо было бы, чтобы и он (прусский король - O. E.) вошел в наши виды, хотя бы только ради Польши, дабы не делать помешательств» {471}, - писал Екатерине Потемкин.

Известия из Польши пока были вполне утешительными. Во всяком случае именно так освещал ситуацию в своих донесениях Потемкину русский посол в Варшаве Огто Магнус Штакельберг. Вначале декабря 1787 г. он сообщил, что полномочные министры Пруссии и Англии передали ему «благоволение» своих государей {472}. Синхронность действий Берлина и Лондона в Польше уже сама по себе настораживала петербургский кабинет. Дружественные высказывания Пруссии и Англии до поры до времени вуалировали складывание антирусской коалиции, однако Екатерина II уже начинала подозревать неладное, поэтому она столь резко ответила на предложения Потемкина вступить в игру с прусским королем.

«Система с Венским двором есть Ваша работа, - упрекала она Григория Александровича. - Сам Панин, когда он не был еще ослеплен прусским ласкательством, на иные связи смотрел, как на крайний случай» {473}. Предложение Потемкина «короля прусского поманить Данцигом» и вовсе рассердило корреспондентку. «Данцигом прусскую политику манить нельзя, - возражает она. - Сему городу даны предками моими и мною подписанные гарантии о их вольности и пребывании, как ныне существует, и в раздельной конвенции о Польше сие еще подтверждено» {474}. Вокруг особых прав Данцига, одного из самых богатых торговых городов на Балтийском побережье, некогда входившего в Ганзейский союз и населенного главным образом немцами, сплеталась целая система международных договоров с участием и России, и Пруссии. Их нарушение в пользу Берлина, по мнению Екатерины, юридически создавало ситуацию разрыва между Россией и Пруссией.