Взгляни на дом свой, ангел - Томас Вулф

Было начало мая; до экзаменов оставалось две недели. Он думал о них с волнением и удовольствием — ему правилось это время отчаянной зубрежки, долгие консультации, наслаждение щедро изливать на бумагу накопленные знания. В актовом зале царил дух свершения, острого нервного восторга. А все лето в нем будет жарко и дремотно-тихо; вот если бы здесь, наедине с большим гипсовым бюстом Минервы, он и Бесси Барнс или мисс… мисс…

— Этот мальчик нам подходит,— сказала Маргарет Леонард, передавая мужу сочинение Юджина.

Они собирались открыть частную школу для мальчиков, чем и объяснялось это сочинение.

Леонард взял лист, притворился, что прочел половину страницы, рассеянно поглядел в вечность и начал задумчиво потирать подбородок, оставляя на нем тонкий слой мела. Затем, заметив ее взгляд, он идиотично засмеялся и сказал:

— Ах, мошенник! Э? Так ты думаешь?..

Испытывая блаженную рассеянность, он согнулся, захлебнулся пронзительным ржанием и хлопнул себя по колену, оставив на нем меловой отпечаток; во рту у него булькало.

— Господи спаси и помилуй! — еле выговорил он. — Ну-ну! Довольно,— сказала она, засмеявшись нежно и насмешливо.— Возьми себя в руки и поговори с родителями мальчика.— Она горячо любила мужа, и он любил ее.

Несколько дней спустя Леонард снова собрал старшеклассников в зале. Он произнес сбивчивую речь, целью которой было сообщить им, что один из них выиграл приз, скрыв, однако, при этом, кто именно. Затем, после нескольких отклонений в сторону, которые доставили ему большое удовольствие, он прочел вслух сочинение Юджина, назвал его фамилию и велел ему подняться на эстраду.

Лицо в мелу коснулось руки в мелу. Сердце Юджина грохотало о ребра. Гордые трубы гремели, он отведал вкус славы.

Все лето Леонард терпеливо осаждал Ганта и Элизу. Гант мялся, отвечал уклончиво и наконец сказал:

— Поговорите с его матерью.

В отсутствие же посторонних он не скупился на ядовитое презрение и громогласно превозносил достоинства государственных школ, как инкубатора гражданственности. Вся семья пренебрежительно пожимала плечами. Частная школа! Мистер Вандербильт! Это его окончательно погубит!

Что и заставило Элизу задуматься. Снобизм ей был отнюдь не чужд. Мистер Вандербильт? Она ничуть не хуже их всех! Вот они увидят!

— А кто у вас будет учиться? — спросила она.— Вы кого-нибудь уж подыскали?

Леонард упомянул сыновей нескольких видных и богатых людей: доктора Китчена — глаз, ухо, горло, нос; мистера Артура, юрисконсульта большой компании, и местного епископа Рейнера.

Элиза задумалась еще больше. Она вспомнила Петт. Нечего ей задирать нос.

— Сколько вы берете? — спросила она.

Он сказал, что плата за учение составит сто долларов в год. Она надолго поджала губы.

— Хмм! — сказала она наконец и с поддразнивающей улыбкой поглядела на Юджина.— Деньги немалые. Вы же знаете,— добавила она с обычной дрожащей улыбкой, — как говорят негры: мы народ бедный.

Юджин съежился.

— Ну, так как же, сын? — поддразнивая, сказала Элиза.— По-твоему, ты стоишь таких денег?

Мистер Леонард положил сухую ладонь на плечо Юджина, ласково провел ею по его спине и поперек по-чек, всюду оставляя меловые следы. Затем он мясистыми пальцами крепко обхватил тонкое мальчишеское предплечье.

— Этот мальчик их стоит,— сказал он, слегка его

покачивая.— Да, сэр!

Юджин с трудом улыбнулся. Элиза продолжала поджимать губы. Она ощутила близкое духовное родство с Леонардом. Они оба умели тянуть время.

Вот что,— сказала она, потирая широкий красный нос и хитро улыбаясь.— Я когда-то была школьной учительницей. Вы ведь этого не знали? Но я не получала таких денег, какие вы запрашиваете,— добавила она.— Я считала себя счастливой, если получала стол и двадцать долларов в месяц.

Неужели, миссис Гант? — с большим интересом спросил Леонард.— Ну, сэр! — Он рассеянно и визгливо заржал, встряхивая Юджина все сильнее и сокрушая

его руку в жестком пожатии.

Да,— сказала Элиза,— я помню, как мой отец — это было задолго до твоего рождения, сын,— пояснила она Юджину,— я твоего папашу тогда еще и в глаза не видела… как говорится, ты был тогда еще посудным полотенцем, вывешенным на небесах… и я бы расхохоталась, если бы со мной тогда кто-нибудь заговорил о браке… Ну, так вот (она покачала головой, печально и осуждающе поджав губы), мы тогда были очень бедны, можете мне поверить… Я как раз на днях про это вспоминала — сколько раз у нас в доме не из чего было сготовить следующую еду… Ну, как я уже сказала, твой дедушка (это было адресовано Юджину) пришел домой как-то вечером и сказал: «Вот послушайте! Как по-вашему, кого я видел сегодня…» Я помню его так ясно, словно он сейчас стоит здесь передо мной… у меня было предчувствие (это было с нерешительной улыбкой адресовано Леонарду), не знаю, как вы его назовете, но ведь очень странно, если подумаешь, верно?.. Я как раз кончила помогать тете Джейн накрывать на стол — она приехала из самого графства Янси навестить твою бабушку,— как вдруг меня точно осенило… а заметьте (Леонарду), я ведь в окно не смотрела, но вот так сразу и почувствовала, что он идет… Господи, воскликнула он идет… «Да о чем это ты, Элиза?» — спрашивает твоя бабушка… Я помню, она подошла к двери и поглядела на дорогу — а там никого. Он идет, говорю я, вот погодите и увидите. «Кто?» — спрашивает твоя бабушка. Да папа же, говорю я. Он что-то несет на плече… И правда, не успела я договорить, а он идет, как ни в чем не бывало, по дороге, и на плече у него мешок с яблоками… по его походке сразу можно было сказать, что у него какие-то новости… и верно… даже «здравствуйте» не сказал… я помню, он заговорил, еще в дом не войдя. Папа, крикнула я, ты принес яблоки… а это было на другой год после того, как я чуть не умерла от воспаления легких… я с тех пор все харкала кровью… и у меня горлом кровь шла… так я попросила, чтобы он принес мне яблок… Так вот, сэр, мама сказала ему — и вид у нее был очень странный, уж поверьте: «Такой странной вещи я в жизни не слыхивала»,— и она рассказала ему, что произошло… А он нахмурился и сказал… Да, я никогда не забуду то, как он это сказал: «Наверное, она меня увидела в окно»… Я-то его не видела, но я как раз думала, что вот я там и иду по дороге… «У меня для тебя новость,— сказал он.— Как ты думаешь, кого я сегодня видел в городе?» Понятия не имею, говорю я. «Да старого профессора Трумэна — он прямо-таки подбежал ко мне в городе и говорит: «Послушайте, где Элиза? У меня есть для нее работа, если она согласится — поехать учительницей на эту зиму в Бивердем!» Пф,— говорит твой дед.— Она же никогда учительницей не была… а профессор Трумэн засмеялся, прямо вот так, и говорит: «Это неважно, Элиза может сделать все, что захочет»… Вот так, сэр, все и получилось.

С горькой печалью и грустью Элиза на мгновение умолкла, потеряв нить. Ее белое лицо косым лучом отбрасывало ее жизнь назад через лесные колоннады прожитых лет.

— Да, сэр,— неопределенно сказал мистер Леонард, потирая подбородок.— Ах ты, мошенник! — сказал он, снова встряхнув Юджина и начиная смеяться с нарциссическим удовольствием.

Элиза медленно поджала губы.

— Ну,— сказала она,— пусть поучится у вас годик.

Так она вела дела. Течения в Саргассовом море движутся глубоко под водой.

И вот на волоске импульса, рожденного миллионами сознаний, судьба вновь надвинулась на его жизнь,

Мистер Леонард арендовал старинный довоенный дом, гоявший на холме среди великолепных деревьев. Его фасад был обращен на юг и запад и выходил на Билтберн, а внизу простирался Саут-Энд и негритянские низины, тянувшиеся к вокзалу. Как-то в начале сентября он взял туда Юджина. Они прошли пешком через город, солидно беседуя о политике, пересекли Главную площадь, спустились по Хэттон-авеню, свернули к югу в Черч, а потом пошли на юго-запад по извилистой дороге, которая упиралась в школу на крутом холме.

Когда они поднимались по склону, огромные деревья творили печальную осеннюю музыку. В большом холле обширного приземистого старого дома Юджин впервые увидел Маргарет Леонард. На ней был передник, и в руке она держала половую щетку. Но его главным образом поразила ее пугающая хрупкость.

В то время Маргарет Леонард было тридцать четыре года. Она родила двух детей — сына, которому теперь исполнилось шесть лет, и дочь, которой было два года. Она стояла, обхватив длинными тонкими пальцами ручку щетки, и вдруг он с ледяным приступом тошноты заметил, что кончик ее правого указательного пальца расплющен, словно его раздробило молотком. Прошло много лет, прежде чем он узнал, что у больных туберкулезом иногда бывают такие пальцы.

Маргарет Леонард была среднего роста — примерно пять футов шесть дюймов. Когда его головокружительное смущение немного улеглось, он увидел, что она вряд ли весит больше восьмидесяти —девяноста фунтов. Он слышал, что у нее есть дети. И теперь он вспомнил о них и о белом мускулистом торсе Леонарда с чем-то, похожим на ужас. Его быстрая фантазия немедленно нарисовала их супружеские отношения, и что-то в нем испуганно и неверяще рванулось в сторону.