Божественный яд - Антон Чижъ

— Как что?! Искать убийцу Марии Ланге! — заявил Ванзаров.

— Родион Георгиевич, а почему вы утаили, что вам телефонировали с угрозами? — с укоризной спросил Джуранский.

— А, мелочи! — махнул Ванзаров. — Думаю, просто пугали.

— Кстати, нашел я тут, в архиве, прелюбопытный документик по родившимся гермафродитами… — неторопливо начал Лебедев. — Так вот что интересно…

Досказать эксперт не успел. Телефон пронзительно звякнул.

«Только бы не Герасимов!» — мысленно взмолился Родион Георгиевич.

— У аппарата! — как можно спокойнее проговорил он в черную воронку амбушюра.

— Господин Ванзаров? — раздался в рожке степенный мужской голос.

— Да, слушаю. Кто говорит?

— Вас просят немедленно приехать на квартиру господина Брауна…

— Он скончался?! — тихо спросил сыщик.

— Благодарение Богу, нет! — солидно кашлянул позвонивший. — Однако у господина секретаря британского посольства есть для вас известия особой срочности!

Секретарь британского посольства снимал квартиру в добротном доме на Первой линии Васильевского острова. Дверь парадной открыл швейцар, спросил, к кому пришли, и, узнав, что к Брауну, назвал квартиру на третьем этаже.

Сыщик только раз успел нажать кнопку электрического звонка — дверь тут же распахнулась. Гостя встретил важный седой дворецкий с ухоженной бородкой.

— Это вы мне телефонировали? — спросил Ванзаров, раздевшись и подавая пальто.

— Так точно-с! — степенно кивнул дворецкий и добавил шепотом: — Господин секретарь лично велели-с.

— Ну так доложите: прибыл! — сказал Ванзаров достаточно громко.

Лакей приложил к губам указательный палец.

— Прошу вас, тише! — прошептал он. — Господин Браун недавно заснул, всю ночь его мучили боли, он даже не смог поехать на службу. Пожалуйте в гостиную. Вам велено передать письмо.

Родион Георгиевич несколько удивился такому обстоятельству и вслед за дворецким направился в светлую гостиную, обставленную новой парижской мебелью.

Шепотом лакей предложил гостю располагаться в кресле и спросил, не желает ли сударь чаю, виски или сигар. Ванзаров от всего отказался.

Дворецкий бесшумно удалился, предоставив гостю возможность осмотреться.

У хозяина оказался хороший и недешевый вкус.

Но в обстановке квартиры английского дипломата не чувствовалось вызывающей роскоши. Просто состоятельный человек со стабильным доходом. Однако вместо милых безделушек и пейзажиков, какими хозяйки любят украшать семейное гнездышко, на стенах красовались в рамках фотографии с боксерских рингов: бои с участием Брауна. Снимки покрывали стену плотным ковром и были похожи один на другой. Но одна фотография почему-то заинтересовала Родиона Георгиевича.

Судя по всему, это был снимок последней победы англичанина на декабрьском турнире — Браун в окружении поклонников.

Ванзаров вгляделся и с удивлением узнал в господине за спиной боксера… Серебрякова! Значит, профессор в редкие минуты отдыха посещал спортивные состязания. Как мило! На этом фото он улыбался. А Браун еще не знал, что снялся со своим невольным убийцей. Рядом с боксером стояла изящная дама, но лицо ее оказалось в тени широкополой шляпы.

Ванзаров окинул взглядом комнату, но не смог заметить семейной фотографии четы Браунов или портрета малолетнего сына, оставшегося в Англии.

Слуга вырос перед сыщиком тихо, как привидение, протянув серебряный поднос с незапечатанным письмом.

— Велели-с передать! — прошептал он и степенно удалился.

Сыщик взял чистый, ненадписанный конверт и вынул сложенный вдвое листик. У Брауна был бисерный, почти женский почерк Он старательно выводил русские буквы. Письмо оказалось довольно большим.

Ванзаров поерзал на твердой подушке нового кресла, устраиваясь поудобнее.

«Дорогой господин Ванзаров!

Приношу свои извинения за то, что не могу поговорить с Вами лично. Моя болезнь, вызванная сомой, к сожалению, прогрессирует с каждым часом. Последние дни мне очень помогало средство Вашего друга, доктора Лебедева, но и его лекарство перестает действовать. Конечно, я понимаю, что дни мои сочтены, но так хотелось бы донести миру мое открытие. Изучая книги и занимаясь боксом, я понял главную тайну христианства. Мне открылось, что тайна Грааля кроется в Марии Магдалине! Это величайшее открытие посетило меня вчера, во время приступа болезни. Скажу Вам больше! Она не просто Грааль, она… — впрочем, здесь я умолкаю…»

Прочитав подобное откровение, Ванзаров вздохнул. Бедный англичанин, кажется, совсем лишился рассудка. Если и дальше в письме будет такая же белиберда, значит, сыщик зря выбросил полтинник на извозчика.

«…Эту тайну я унесу с собой. Хотя, может быть, я оставлю наказ моему сыну, чтобы он продолжил дело отца по изучению христианских символов и разгадке Главной Тайны. Разве вам не интересно было бы ее узнать? Она ведь, так сказать, у вас в руках. Но теперь к делу, мой славный Ванзаров.

Сегодня утром мне телефонировал знакомый клерк из Петербургского частного коммерческого банка. Он сообщил, что в десять утра к ним в банк пришла некая особа и предъявила чек на всю сумму, хранящуюся на счете моего брата — Патрика Брауна. Клерк решил проверить чек лишь потому, что он является поклонником моего боксерского таланта. По его словам, чек настоящий, как и моя подпись. Дело в том, что мой брат Патрик заработал в России небольшой капитал, но по срочному делу был вынужден уехать в Англию. На мое имя он оставил полную доверенность управления счетом. Я попросил клерка задержать выдачу денег до завтрашнего утра. Ради нашей спортивной дружбы он согласился, хотя дама очень настаивала. Когда я спросил, как она выглядит, клерк не смог ее описать, потому что лицо дамы покрывала черная вуаль.

Теперь, дорогой мой Ванзаров, я должен Вам признаться. Во время нашего разговора я постеснялся упомянуть о том, что Елена Савская показала мне не только подписанное мной согласие работать на русскую разведку, но и чек из чековой книжки Патрика, в котором моей рукой была написана чудовищная сумма и поставлена личная подпись. Елена обещала, что применит этот чек только в том случае, если я ослушаюсь и не стану приводить к ней богатых мужчин. Или сообщу в русскую полицию.

Так как она не пришла на встречу в «Медведь» и, следовательно, не могла узнать о нашем разговоре, я решил, что как честная женщина она никогда не пойдет на такую низость. Но видимо, я ошибся. Елена исполнила свою угрозу. Умоляю Вас, господин Ванзаров, спасти мои деньги, не ради меня, а ради моего сына, который…»

Родион Георгиевич сунул письмо в карман пиджака и, чуть не сбив дворецкого, стремглав бросился в прихожую. Старик что-то кричал вслед, кажется требуя вернуть письмо, но Ванзаров слишком торопился.

Рядом с высокими куполами церкви петербургской Пересылочной тюрьмы, темневшей недалеко от Варшавского вокзала, остановились сани, из которых легко выпрыгнула стройная пассажирка. Она дала извозчику медяки и направилась к боковому входу в храм, через который ходили служки и священники. Лицо дамы покрывала глухая вуаль.

Дорога к служебному входу церкви, видимо, была ей хорошо знакома. Дама уверенно обходила рытвины и сугробы, ни разу не споткнулась и в полной темноте сразу нашла дверь. Она сбила снег с сапожек о каменный порог и два раза стукнула в дверь, подождала секунду и стукнула еще раз. Послышались осторожные шаги, выдаваемые скрипом половиц.

— Кто там? — настороженно спросил тихий мужской голос.

— Откройте, отец Георгий, это Ольга! — прошептала дама, почти касаясь губами дверной створки.

Замок щелкнул. В слабом отблеске комнатного света, пробившемся в открытый проем, появилась высокая фигура в рясе.

— Матушка, как хорошо, что пришла! Проходи скорее! — сказал приятным баритоном священник, пропуская мимо себя гостью.

Своим бархатным голосом отец Гапон умел завораживать паству. На еженедельных вечерах с чаем и конфетами, проводимых «Собранием русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» в разных районах города, люди с упоением слушали речи молодого, красивого священника. Его глаза горели праведным огнем, слова несли надежду и веру, что беспросветной жизни в нищете и убогости скоро придет конец и настанет время нового мира. Сам Георгий Аполлонович происходил из малороссийской деревеньки, с грехом пополам окончил Полтавскую духовную семинарию и кое-как получил степень кандидата богословия в Духовной академии, но разговаривать с народом умел.

Дама прошла в маленькую натопленную комнатку, служившую Гапону столовой, местом отдыха и кабинетом при церкви, остановилась на пороге и трижды перекрестилась на большой киот с зажженными лампадами. Свет в комнате также исходил от тусклой керосиновой лампы на столе.