Соната разбитых сердец - Маттео Струкул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы знаем, каковы ваши убеждения, друг мой, — примиряюще отметил Гардзони, — и полностью их разделяем.
— Именно так, — кивнул Трон. — В конце концов, если судить по тому, сколько наши купцы зарабатывают на продаже оружия, можно только пожелать, чтобы конфликт продлился как можно дольше, по крайней мере, если боевые действия будут разворачиваться далеко от нашего города.
— Да, так и должно быть, — согласился Фоскарини.
Тут беседующая троица увидела поднимающегося по ступенькам Альвизе IV Джованни Мочениго. Как водится, на его лице читалось нечто среднее между высокомерием и самодовольством — это выражение всякий раз выводило Пьетро Гардзони из себя. Государственный инквизитор мысленно пообещал не поддаваться на провокации, которые, вне всяких сомнений, не заставят себя ждать.
Некоторое время Мочениго молча слушал, как Гардзони излагает свою точку зрения, практически полностью совпадавшую с мнением Трона и Фоскарини. Затем вновь прибывший член Совета десяти начал качать головой и, как только счел уместным высказать свое мнение, поспешил возразить:
— Что-то мне не верится, что Австрия находится в выигрышном положении в этой войне. Напротив, я уверен, что такие монархии, как Англия и Пруссия, имеют все шансы на победу.
Услышав это, Гардзони расхохотался и, когда его собеседник закончил фразу, ответил:
— Честное слово, Мочениго, я не представляю, как Фридрих может победить: владения Марии Терезии Австрийской превышают его собственные в пять раз, количество подданных российской императрицы Елизаветы не меньше, чем у Австрии, и как минимум едва раза больше, чем у Пруссии, равно как и у германских государств, готовых при первой же необходимости выступить на стороне Марии Терезии. Нельзя забывать и о Франции, а также о Швеции и Дании, являющихся союзниками Габсбургов. Так что, откровенно говоря, я не понимаю, как Фридрих может даже думать о возможности победы. И потом, расположить войска в Богемии было отличным стратегическим решением.
Мочениго презрительно скривил губы.
— Это лишь грубая и бесчестная уловка, — заявил он. — Следствие советов такого подлеца, как Кауниц.
— Возможно, — отозвался Гардзони. — Но на войне нет места хорошим манерам и сентиментальности. Заявление Марии Терезии о причинах ввода войск в Богемию можно трактовать двояко? Вероятно! Но резня и разграбление, которые Фридрих устроил в Силезии, — настоящее варварство, так что, я думаю, Австрия ответит на это достойным образом, вот увидите.
— Понимаю вашу точку зрения, Гардзони, и мне также ясна причина ваших заявлений, — ответил Мочениго многозначительным тоном, по которому можно было понять намного больше, чем было сказано.
Тут Гардзони уже не мог больше сохранять спокойствие и раздраженно спросил:
— В самом деле? И в чем же она состоит?
— Простите? — не понял Мочениго, удивленный бурной реакцией собеседника.
— Причина. На что вы намекаете?
— А, понимаю. Значит, вы хотите, чтобы я выразился прямо?
— Конечно! Я предпочел бы, чтоб вы высказали свои соображения мне в лицо, а не отпускали странные намеки, потому что боитесь говорить открыто.
— Ну что же, хорошо, раз вы настаиваете. Причина в том, что, благодаря вашей огромной шпионской сети, вы вступили в сговор с Австрией. И именно поэтому водите разные сомнительные знакомства, демонстрирующие вашу неосмотрительность, если не преступные намерения.
— Что?! — Гардзони не верил своим ушам.
— Вы меня отлично слышали, — твердо ответил Мочениго.
Трон и Фоскарини, казалось, утратили дар речи.
— Позвольте в этом случае сказать вам кое-что, — с нескрываемой враждебностью заявил государственный инквизитор. — Это вы лишь пожимали плечами во время обсуждения вопросов государственной важности, когда я призывал обратить внимание на неуклонное падение общественной морали и нравственности. Когда я воззвал к Совету в связи с потенциально опасным поведением известного нам всем вольнодумца, вы лишь усмехнулись, а позже мы узнали, что он занимается черной магией! Но даже тогда, перед лицом неопровержимых доказательств, вы еще пытались стоять на своем. А теперь вы смеете бросаться столь серьезными обвинениями, не имея ни малейших доказательств, — прямо скажем, это выглядит странно. Господа Трон и Фоскарини свидетели: вы оскорбили меня!
— В самом деле, ваши утверждения несколько опрометчивы, — сказал Трон, обращаясь к Мочениго. — Особенно если учесть, что в их основе лежит не тщательное расследование, а ваша старинная дружба с человеком, которого все мы терпеть не можем, — с Джакомо Казановой. Нам известны ваши убеждения и желание развивать реформистское течение, потому вы и защищаете революционных мыслителей и возможных союзников нового курса, но в нашем лице вы не получите поддержки, Мочениго. Смиритесь с этим, — Трон усмехнулся, явно давая понять, на чьей он стороне.
— Я могу только согласиться с уважаемыми коллегами, — добавил Фоскарини, предпочитавший соблюдать благоразумную осторожность даже в тех ситуациях, когда он находился в более выгодном положении.
— Пусть будет так! — провозгласил Мочениго. — Я ничего против не имею. Но не думайте, что вы непобедимы!
Затем он резко развернулся, быстро спустился по ступенькам Лестницы гигантов и поспешно удалился.
Глава 44
Пьомби
Прошедшие месяцы обнажили все страхи и дали волю призракам, преследовавшим Джакомо. Невозможность узнать, какая участь постигла Франческу, сводила его с ума. Где она теперь? Что с ней стало? Она все еще любит его? Узнала ли Франческа о смерти Дзагури? По ночам ему снилось, как они с ней занимаются любовью, но потом каждый раз чудесные видения теряли яркость, растворяясь во мгле кошмара: милое лицо Франчески искажалось в чудовищной гримасе, а изящные изгибы ее белоснежного тела деформировались, обращались в песок, стекающий меж пальцев, и Джакомо оставался совершенно один, если не считать издевательского свиста ветра.
В небе летали чайки: Казанова слышал, как проносятся целые стаи, пронзительно крича и будто желая в очередной раз напомнить узнику о том, что он заперт в тюрьме. День за днем, месяц за месяцем Джакомо не давал себе сойти с ума, подпитывая жажду мести в отношении тех, кто превратил его в козла отпущения, в пешку в какой-то большой игре, о размахе которой он мог лишь догадываться.
Именно эта мысль заставила его действовать. Он не потерял присутствия духа и теперь, слушая стук капель дождя по крыше, думал лишь о том, как скорее выбраться отсюда. Побег из тюрьмы — единственный способ снова обрести свободу: свободу дышать, отомстить своим врагам, разыскать Франческу.
Джакомо провел рукой по длинной темной бороде, что отросла за время заключения: теперь он привык поглаживать ее, когда размышлял. Казанове подумалось, что его запросто можно принять за потерпевшего кораблекрушение. Впрочем, какая разница, как он выглядит, если он все равно заперт в этой клетке.
Джакомо оценил свое положение. Его камера находилась на чердаке Дворца дожей. Тюрьма называлась
