Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толстый снежный наст легко похрустывал под ногами. Идти было легко. Не проваливаешься, не оглядываешься, не жалеешь. Рядом тихо шагал Салагат. Эйден нашёл его в комнате трактира, когда собирал свои скудные пожитки. Тогда маг не сказал ни слова, просто молча отправился за юношей. Или снова взял его с собой, тут уж как посмотреть.
— И знаешь, ведь почти сразу что-то почуял, — нарушил долгое молчание Эйден. — Ещё когда по базару сновали, птиц продавая. Тогда не понял. А потом, уже спьяну, когда там один девку к себе потащил… Слишком мало там женщин. Подозрительно мало. Только эти, понятно какие. А потом мне сказали, между делом, на вопрос какой-то, что Тохма — это и есть ночлежка. Примерно так и переводится со старых наречий. Забавно, да? Если бы очень местный, настоящий коренной Эссефа, не попался — может я ещё долго не разобрался бы. Как он и сказал — в Тохме не живут. Или не просто живут. Или не долго. Ты ведь знал. И трактирщика вон подговорил, чтобы он мне…
— Что знал? Про Тохму — конечно. Но суть-то не в том. Кто может угадать твои желания, если сам только гадаешь? Трактирщика попросил помочь, если надо будет, а уж надо или нет — тебе решать.
— Кто мо-о-ожет… — протянул Эйден беззлобно передразнивая. — Я смотрю — ты любишь за хворостом отлучиться. В голове ведь сидишь. Мысли читать можешь. И вдруг за одного из тех меня принял?
— Читать можно по написанному, — заметил Салагат с ледяным лицом, но особым, чуть ироничным тоном. — И на твоём месте я бы больше беспокоился о другом. Путь впереди длинный, мороз трескучий, а одеяла ты продал.
Эйден ухмыльнулся. Он ещё не подозревал, насколько тех одеял будет не хватать.
Лоскутки светлого пара поднимались над извилистым руслом ручья. Очень необычного, горячего ручья. Петляя из стороны в сторону, то пропадая в складках изъеденной наледи, то снова проявляясь — он мягко и монотонно журчал, будто заставляя отвлечься от всего остального мира и слушать только себя. На пути иногда попадались глубокие природные колодцы. Окутанные подвижным облаком родники, с чуть колышущимся зеркалом тёмной воды. У одного из таких и стояли наши путники, вглядываясь в чуть выпуклую, почти идеально круглую линзу источника.
— Мы как-то говорили с тобой об этом. — Салагат не отрывал взгляда от чёрной воды. — Там, ещё у Слепых озер. Что именно ты имеешь ввиду сейчас?
— Богов. А так — кто бы знал, что именно… Извечный Лем — действительно ли он вечен? Есть ли он вообще? Напоминает ли тебя? Я видел сотни верующих, встречал немало жрецов, но едва ли кто-то из них мог сказать больше настоящего бога.
Эйден водил глазами по сторонам, удивляясь, как такое возможно. Ноги его касались влажной, совершенно лишённой снега лесной подстилки, только их белые следы медленно исчезали на буро-коричневой, прелой листве проталины. На высоте человеческого роста, стволы и ветви окружающих деревьев щетинились кристаллами седого льда. А ещё выше, на самых верхушках крон, лежали пышные тяжёлые шапки, иногда роняющие вниз щепотку пушистого снега.
— Я не скажу тебе ничего нового. Лему поклоняются во многих землях и, возможно, не просто так. Не мне судить, есть ли за этим нечто большее, чем просто культ и образ. Одно знаю точно — мне не близка его философия.
— Терпимость к иноземным верованиям, умеренность во всём, что может сократить жизнь, вообще — стремление к долгожительству… Что тебе может тут не нравиться? Это же почти твои заветы, почти твой Меланор.
— Всё это — да. Но слепое повиновение? Презрение к пути, как призыв оставаться там, где родился… Не говоря уже о том, чтобы живьем закапывать провинившихся.
— Хм. Возвращение в лоно Вечного. Так ведь казнят нечасто.
— И то хорошо, — флегматично пожал плечами Салагат. — Но всё равно в этом учении хватает изъянов. Славя долгожителей — странно осуждать оступившихся на смерть. Проповедуя преклонение пред Лемом — странно запрещать исследовать его, раз уж весь мир — тело Вечного.
Эйден согласно кивнул, признавая логичность доводов.
— И ещё, — Салагат медлил, словно не зная, как сформулировать лучше, — возможно, бог — не тот, кто стоит выше тебя. Посмотри, — он склонился над подрагивающим зеркалом родника. — Если смотреть долго — увидишь. Боги в отражении. Боги внутри нас. Что такое вечность? Что такое Жизнь? В чём её цель и ценность? Для кого-то — это познание. Игра в исследователя. Путник, как философия.
Поднимающийся пар казался живым. Тихое журчание ручья — почти осмысленным.
— Не усложняй, а то усну… Поэтому тебе не близок Лем? — Эйден специально стряхнул с себя наваждение момента.
— Да. И, пожалуй, его абстрактный титул тоже смущает. Слишком неоднозначен.
Казалось — маг улыбнулся глазами, но уверенности и быть не могло.
— Значит, всё таки ставишь под сомнение вечность Вечного? — ответил в тон Эйден, окончательно уходя от тягучих раздумий и принимая игру.
— Сомневаюсь в возможности оценки. Для мухи однодневки паук ренник вечен, ведь живёт в сотни раз дольше. А паук, в свою очередь, может считать вечным ворона, так как сам живёт всего год. Для кого же вечен Лем, для тебя или для меня?
— То есть…
Эйден уже ухмылялся, предчувствуя удовлетворение застарелого любопытства.
— Что? Ведь человек живёт каких-то шестьдесят-семьдесят лет. Для некоторых — муха однодневка. Но и сотни тысяч подобных сравнений всё равно не помогут оценить…
Маг прервался на полуслове. Незнакомая Эйдену птица вскрикнула совсем рядом. Громко и резко, словно насмешливо.
— Стой, — голос Салагата прозвучал глуше обычного.
— Стою. Что такое? Эти каменюги не помешают, можно обойти вон там, — Эйден указал рукой на проход между темнеющими выступами обветренной породы.
— Этого не должно здесь быть. Голые скалы в десятках миль отсюда.
Со стороны утёса, окружённого завалами камней, послышался хриплый кашель. Не самый страшный звук где-нибудь в городе — здесь, в глуши, мгновенно вышиб испарину.
— Да брось ты! Не более восемнадцати… может девятнадцать.
Эйден почувствовал слабость в ногах. Голос с пронзительной старческой хрипотцой
