История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Но как могло Христиану прийти в голову оставить такие широкие интервалы между столь тонко построенными отдельными единицами? Чертеж производит такое впечатление, словно войско первоначально было построено в одну линию (за исключением венгерцев). А затем каждая вторая колонна была выдвинута на 300 футов вперед, так что интервалы первой линии точно соответствовали ширине фронтов тонких колонн второй линии. При столкновении с неприятельским фронтом каждая отдельная колонна первой линии была бы, следовательно, тотчас же охвачена с обоих флангов, если бы вторая линия не поспешила броситься вперед, чтобы заполнить интервалы. Особенно пагубной оказалась бы для чешской пехоты, при подобном ее построении, неприятельская кавалерия. Объяснение этому надо искать в том, как это знал Христиан, что и у неприятеля не было сомкнутого фронта, а наступал он глубокими колоннами со значительными интервалами между ними. Таким образом, Христиан мог рассчитывать на то, что там, где все же угрожал охват фланга, вторая линия была достаточно близка, чтобы поспеть на помощь, и что широкие интервалы предоставляли наибольшую свободу движений каждой отдельной колонне.

 Тем не менее естественно возникает вопрос, не явились ли широкие интервалы, изолировавшие отдельные войсковые части, одной из существенных причин поражения. Если бы чехи, вместо того чтобы разъединиться в две линии, были построены в одну сомкнутую линию, в таком построении выждали бы атаки, открыли бы возможно сильный огонь125 и лишь в последнюю минуту, по возможности, одновременно повели контратаку всей линией (ведь в качестве резерва во второй линии все же оставались еще венгерцы), то у них все-таки было бы больше шансов на победу. Не сыграла ли тут известную роль классическая реминисценция, злосчастный, доныне еще выплывающий призрак разделенного интервалами римского легиона (шахматный порядок Липсиуса, по Ливию, VIII, 8)? Как бы то ни было, в последующий период перешли к сомкнутым фронтам.

 В памятной записке о непорядках, царивших в чешской армии, вероятно составленной самим Христианом Ангальтским ("Патриотический архив", т. VII, 1787 г., стр. 121), автор жалуется, что многие офицеры оказались не на высоте положения и пренебрежительно относились к нидерландскому методу ведения войны не понимая его. Если Христиан действительно так понимал нидерландский метод и так распорядился его применением, как нам передают и как то явствует из его собственных чертежей, то мы не можем уже так винить старых военных практиков, отрицавших этот метод. По-видимому, Христиану решительно недоставало всех качеств истинного полководца, и когда он жалуется, что у него слишком мало было полковников, так как генералы захватили все полковничьи места, то, может быть, это и правда, но опять-таки этот дефект в конечном счете приходится отнести к недостаточному охвату всего дела главнокомандующим.

 В этом сражении приняли участие удивительно большое число разных народностей. На стороне чехов сражались австрийцы, венгерцы и нидерландцы; на стороне католиков - немцы, испанцы, итальянцы, валлоны и поляки.

СРАЖЕНИЕ ПРИ БРЕЙТЕНФЕЛЬДЕ 126 17 сентября 1631 г.

 Лишь по прошествии одного года и трех месяцев после высадки Густава Адольфа на померанском побережье дело дошло до решительного сражения в Саксонии между ним и полководцем лиги Тилли. Император в первое время не имел возможности противопоставить шведскому королю достаточные силы. Правда, вместе с лигой он располагал весьма значительными боевыми силами - не менее 150 000 человек, как подсчитал некий член шведского государственного совета, предостерегавший против опасностей предприятия, но они были рассеяны в целях защиты многочисленных крепостей, захваченных в предшествующий период войны, да, кроме того, у императора завязалась борьба с Францией в Италии из-за герцогства Мантуи. А быстрому набору войск препятствовало то, что незадолго перед этим курфюрст и лига настояли перед императором, чтобы он уволил Валленштейна: два месяца спустя после вступления Густава Адольфа в пределы Германии, в сентябре, Валленштейн получил отставку.

 Таким образом, у Густава Адольфа было достаточно времени для того, чтобы захватить одну за другою, нередко после упорного сопротивления, ряд померанских и мекленбургских крепостей и в то же время путем политических переговоров приобрести союзников в лице протестантских государей Германии. В феврале 1631 г. ему и Тилли впервые пришлось встретиться лицом к лицу близ Франкфурта-на-Одере, но ни тот, ни другой не искали сражения. Быстрым маневрированием взад и вперед Густаву Адольфу удалось сперва захватить на своем правом крыле Деммин, а затем на левом - Франкфурт и Ландсберг; Тилли не успел прийти к ним на выручку, но зато последнему удалось нанести большой удар - взять (20 мая) штурмом Магдебург, перешедший на сторону шведов. Тем не менее оба противника еще не двигались прямо друг на друга. Тилли не думал, что он сможет заставить шведского короля принять сражение среди многочисленных крепостей, которыми последний уже овладел, и довольствовался подавлением движения, обнаружившегося в пользу шведов в Средней Германии. Лишь когда Тилли вступил в Саксонию и курфюрст Иоганн Георг со своими войсками примкнул к шведам, дело дошло до сражения в одной миле на север от Лейпцига.

 Согласно исторической традиции, Густав Адольф и на этот раз был против того, чтобы добиваться решительного боя, и лишь уступил настояниям курфюрста, который не хотел, чтобы его страна превратилась в театр опустошительной маневренной войны. Если это правда, то такой взгляд великого шведского короля не служил бы к чести его стратегической проницательности. Особых подкреплений ждать он больше не мог, и нельзя усмотреть, какими диверсиями ему удалось бы выиграть еще что-либо существенное у Тилли. Наоборот, Тилли мог еще ожидать значительных подкреплений с юга, которые под начальством Альдрингера уже прибыли к Иене, следовательно, могли явиться через несколько дней. Тилли легко мог занять по ту сторону Эльстера позицию, которая до тех пор задержала бы неприятеля127. Сам Тилли поэтому до известной степени колебался, но уверенность его привыкших к победам генералов и войск толкала его на сражение, которое, видимо, предлагал ему противник на открытой равнине под Лейпцигом. Что же могло побудить Густава Адольфа и на этот раз уклониться от сражения? Таким уклонением он только мог потерять Саксонию, а вместе с нею потерять все, выиграть же он ничего больше не мог. Если внимательно вчитаться в те выражения, в которых он сам сообщал на родину о решающем военном совете, состоявшемся в Дюбене 15 сентября, то можно убедиться, что в них не говорится, чтобы он действительно был против сражения, а был лишь приведен ряд доводов, которые говорят против сражения; другими словами: он не хотел, чтобы казалось, будто он сам настаивал на сражении, а ему желательно было спихнуть ответственность на курфюрста, который был в высшей степени заинтересован в том, чтобы его страна была ограждена от дальнейших опустошений. При этих условиях можно было рассчитывать на особенное рвение саксонцев в бою, а при неудачном исходе сражения сложить на них ответственность.

 Шведско-саксонская армия в круглых цифрах исчисляется в 39 000 человек; армия императора и лиги - в 36 000 человек; следовательно, первая была несколько сильнее; кроме того, численное превосходство в 2 000 человек приходилось на кавалерию (13 000 против 11 000), а против 75 орудий шведов католики располагали только 26 орудиями. Впрочем, Тилли мог рассчитывать, что численное превосходство Густава Адольфа уравновешивалось качеством его войск, с которыми не могли равняться 16 000 саксонцев, большей частью только что завербованных.

 Тилли, выступая из Лейпцига, приказал своим войскам остановиться на равнине и построил их вправо от деревни Брейтенфельд, на небольшой возвышенности, перед которой на расстоянии около 2 километров протекал Лобербах. Этот ручей, в настоящее время совершенно ничтожный проток, тогда, по свидетельству современников, представлял известные препятствия для переправы. Ни естественных границ, ни точек опоры на флангах позиция не представляла ни справа, ни слева, да в этом и не было нужды при значительной глубине построения больших пехотных колонн-терций, которые в самих себе имели защиту своих флангов.

 Союзная армия, по-видимому, уже издалека стала продвигаться по плоской равнине широким фронтом и уже на виду неприятельской позиции, в то время как передовые войска между обеими боевыми линиями вели перестрелку, уклонилась вправо. Как причину такого движения вправо, и король и фельдмаршал Горн единогласно приводят в своих донесениях то объяснение, что таким путем они хотели выиграть у противника преимущества в отношении солнца и ветра. Однако мы этим не можем удовлетвориться. Правда, преимущество стоять за ветром и спиною к солнцу составляет один из "залежалых товаров" теоретиков еще со времен Вегеция, но уже Фрундсберг с пренебрежением относился к этому моменту. Фронт боевого порядка определяется другими, гораздо более важными моментами, а уклонять в сторону уже развернувшийся фронт - безусловно трудное предприятие. "Предпринимать во время боя значительное изменение в направлении фронта, - пишет Иоганн Нассауский128, - чрезвычайно опасно; это - наполовину бегство и предоставляет противнику случай произвести атаку во фланг". Густав Адольф и сам категорически утверждает, что этот маневр не удался, ибо пришлось на виду у неприятеля произвести трудное передвижение, т.е. переправиться через Лобербах. Однако в результате этого уклонения вправо получилось то, что обе боевые линии не оказались вполне друг против друга, и фронт союзников выдвинулся за левый фланг Тилли. Но помимо того что союзники геометрически грозили охватом, они еще более грозили левому флангу Тилли потенциально, ибо Тилли построил всю массу своей пехоты, за исключением Голштинского полка, не посередине фронта, а вправо от центра129; левее пехоты стояло 12 (11) полков кавалерии, а правее - только 6. Таким образом, Густав Адольф со всей шведской армией развернулся почти против одной только кавалерии, построенной, вероятно, очень неглубоко и с широкими интервалами, ибо длина всей боевой линии, как передают, тянулась на добрые полмили, так что на каждый шаг боевого порядка в среднем приходилось не больше чем по 5 человек. Между четырьмя глубокими массивными терциями пехоты, стоявшими в одну линию, также должны были быть большие интервалы.