Битва за любовь - Кэтрин Блэр

— Ошибаетесь. Я задумал праздник в вашу честь и хотел сделать вам подарок. Когда я заказывал его у ювелира, он упомянул имя мадам д'Эспере, и я сразу понял, что о любой вещи, которую я мог бы купить там, будет немедленно доложено по телефону, едва я успею уйти. Я и захотел немного проучить ее — пусть себе думают, что ожерелье предназначено для Люси, и пусть сообщат ей эту замечательную новость, как только я уйду. Пусть-ка ее ждет неприятный сюрприз. Она его заслужила, она его и получила.

Кэтрин был тяжел этот разговор, но она заставила себя спросить:

— Люси мне говорила, что это ожерелье готовилось для нее и что вы даже велели выгравировать ее инициалы на застежке.

— Даже говорила, вот как? Если бы вы вчера не соизволили в такой чертовой спешке освободиться от него, то вы бы увидели, что нет там никаких инициалов Люси. Там одно слово прописными буквами: Кэтрин.

— Так как же она могла…

— Да, я устроил скандал ювелиру — сказал ему, что о моих делах с ним становится кому-то известно, и очень ясно дал понять, что если у них и дальше будут выведывать, то пусть говорит, что на застежке выгравированы инициалы — и больше ни звука! — он усмехнулся с некоторым злорадством: — Конечно, ювелир возымел большие надежды, что потом вы заставите меня купить и солитер, и браслет, и что там еще бывает… Так что он заинтересован, чтобы уже ничего не дошло до ушей женщины, которая является сущей авантюристкой и ничем больше.

— Значит, опять деньги Верендеров…

— Да вы не отворачивайте свой носик от этих денег. Если бы у меня не было их, вас тоже тут не было бы. — Он засмеялся, не меняя выражения. — И если бы не вы вышли замуж за моего сына, то нашлась бы какая-нибудь другая. И у меня тоже был бы внук… Но это был бы не Тим! И она была бы не вами. Так что, в целом, мне повезло.

— Спасибо.

— Хотя имейте в виду, если бы этот мальчик умел плавать, мы тут с вами не пережили подобный ужас, как час назад. Вот на этом я буду настаивать, и немедленно — уроки плавания каждый день, пока он не будет так же великолепно чувствовать себя в воде, как на велосипеде. И еще одно…

— Не теперь, пожалуйста!

На этот раз он явно улыбался, хотя глаза под густыми бровями были сужены.

— Небось думаете, что я совсем растаял, а? Видели, как я там, у бассейна, задыхался и орал, и наверное, подумали, что теперь-то я от вас отстану? Ничего подобного!.. А вот я утром слышал, что вам совсем не хочется отправляться в круиз. Ну, кто сказал мне — это не важно. Ну, тогда и не поезжайте! Я возьму Тима и горничную Луизу. А там у него будет товарищ, сверстник.

— Он еще очень мал, чтобы ехать в такое путешествие без меня.

— Ну, это вы так думаете! Попробуем, увидим. Мы ведь будем почти каждый день заходить в порты, и если он захочет, чтобы вы приехали, вы можете добраться туда на машине и остаться на яхте. Если вы настаиваете, я даже буду звонить вам каждый день.

— Я не принимаю необдуманных решений. И сейчас мне велели отдыхать.

— Ну хорошо, я пойду. — Он поднялся. — Я так рад, что сразу после ленча вся эта орава уедет. Я уж и забыл про тишину в доме.

Она быстро сказала:

— Я не люблю долго говорить об одном и том же, но вы ничего не собираетесь предпринимать против Люси, нет?

— Это только моя догадка, но мне кажется, она сама уже предприняла кое-что. Теперь она появится на побережье где-то очень далеко отсюда. Лучше забыть о ней.

— Согласна. Спасибо за компанию, Леон.

— Вы полежите еще часа два. А я скажу гостям, что вы не можете спуститься к ленчу.

— Вы, наверное, очень крепкий человек.

— Некоторое время назад я чувствовал себя как-то нетвердо, но сейчас — отлично, как уже давно не было. — У двери он оглянулся: — Вы помните вчерашние комплименты, что я изливал на вас?

— Да.

— Они выражают мои чувства, — сказал он и ушел.

Кэтрин откинулась в кресле с полузакрытыми глазами.

Когда она пробудилась, был уже час дня. Она быстро пошла в комнату Тимоти. Разрумянившийся, с растрепанными кудрявыми волосами, он безмятежно спал. Луиза сидела рядом, на балконе, и шила. Заливались щебетом птицы, пролетая мимо, на фоне синего неба Средиземноморья.

Кэтрин вернулась к себе в комнату, вымылась и подобрала платье. Она развязывала пояс халата, когда в дверь постучали и вошел Филипп. Она снова завязала пояс и бессознательно обмотала себе руку его концом.

— А, вы уже встали, — сказал он непринужденно. — А я только что смотрел мальчика.

— Я тоже ходила к нему, — сказала она немного скованно. — С ним все хорошо, правда?

— Отлично. Мы его разбудим около четырех, но пусть побудет в постели до завтрака. — Он посмотрел на нее. — Вы тоже выглядите лучше. Вы поспали?

— Немного.

Он засунул руки в карманы и подошел к окну:

— Я думаю, что вы поговорили с Леоном?

— Да, у нас был разговор.

— О прошлом вечере и о той сцене, что он устроил у бассейна?

— И об этом.

— Сегодня утром мы с ним тоже об этом разговаривали. Он сказал, что это его… мучило несколько дней, но все-таки он решил поступить так. Он никому не говорил об этом, но чувствовал, что он должен поступить с Люси так откровенно жестоко, как она того заслуживает. Он хотел увидеть ее еще сегодня, прежде чем она уедет.

— Он мне этого не сказал, но я рада.

Наступило короткое молчание, и показалось, что птицы оглушительно щебечут за окном. Он повернулся боком к окну и сказал:

— Иветта очень беспокоилась о вас. Она даже хотела приехать сейчас со мной. Но я ее отговорил. Она велела передать вам привет и что надеется на скорую встречу с вами.

— Спасибо.

Он повернулся к ней лицом. На ярком фоне окна он выглядел темным силуэтом, и она не видела выражения его лица, но его присутствие вызывало острую боль в сердце и спазм в горле. Она сделала какое-то непроизвольное, еле заметное движение, и его было достаточно.

Он очутился рядом и обнял ее. Несколько долгих секунд она не шевелилась, не высвобождала рук, запутавшихся в поясе, едва осмеливаясь дышать или думать. Наконец она высвободила руки и обвила его шею. Их губы нашли друг друга и слились в долгом ненасытном поцелуе; потом его губы коснулись ее щеки и скользнули по шее.

— Боже, как я мечтал об этом, — пробормотал он. — Я тебя так люблю, что и себя не чувствую. Я уже стал твоей половиной. Я обожаю тебя, твои глаза, волосы, твою отвагу, упрямство, твою нежность. И ты меня любишь — я это чувствую! Но скажи это, произнеси!

— Я люблю тебя, Филипп… бесконечно! Но я жутко себя чувствовала после того, как ты меня утром поцеловал.

— Жутко? Но почему же? Это было все, что я тогда мог сделать. Обстановка не позволяла объясниться ни мне, ни тебе.