Александр Васильевич Суворов - К. Осипов

Австрийцы должны были соблюдать такой же походный режим, но им это оказалось невмоготу. День за днем они отставали от задаваемой Суворовым нормы, а он упрямо назначал новый переход, исходя не из фактического местонахождения австрийских войск, а из того, в каком они находились бы, если бы выдерживали темп марша.

Австрийцы всячески выражали свое недовольство,[112] но фельдмаршал с завидным хладнокровием парировал все жалобы словами «унтеркунфт» и «бештимтзагеры» (также «нихтбе– штимтзагеры»). Первое слово от «Unterkunft» – удобная квартира – обозначало тяготение к комфорту, к уютному уголку; второе возникло так: на вопрос Суворова, сколько австрийских батальонов присоединилось к русским, австрийский адъютант ответил «Ich kann nicht bestimmt sagen» («Не могу точно сказать»). После этого Суворов окрестил «нихтбе– штимтзагерами» «немогузнаек» в австрийской армии.

Суворов, в свою очередь, был недоволен австрийцами, так как они явно не могли удовлетворить предъявлявшимся им суровым военным требованиям.

Перспективы взаимоотношений для союзников были неблагоприятны.

В начале апреля войска, не встречая сопротивления, подошли к Вероне. Как и повсюду в Италии, веронцы делились на два лагеря: малоимущие классы населения симпатизировали республиканцам, богатые горожане, духовенство и знать сочувствовали союзникам. Вначале большинство итальянцев явно тяготело к Франции, но «безмерные грабежи французов и всяческие с их стороны насилия» охладили их пыл.

Когда разнесся слух о приближении Суворова, экзальтированные веронцы вышли ему навстречу. Люди выпрягли лошадей из его кареты и сами везли его в город. Верона была украшена цветами, вечером зажгли иллюминацию.

Здесь состоялась церемония принятия Суворовым верховного командования армий. Генерал Розенберг торжественно представил ему всех русских и некоторых австрийских начальников. Суворов приветливо обошелся с известными ему командирами, обласкал молодого Милорадовича, которого знавал еще ребенком, а князя Багратиона горячо расцеловал.

Перечислив все фамилии, Розенберг умолк. Блестящая толпа русских и австрийских генералов с интересом ждала, что скажет им новый главнокомандующий. Суворов большими шагами ходил из угла в угол. Потом он начал, как бы не замечая присутствующих, произносить отрывистые слова:

– Субординация! Экзерциция! Военный шаг – аршин! В захождении – полтора! Голова хвоста не ждет! Внезапно, как снег на голову! Пуля бьет в полчеловека. Стреляй редко, да метко! Штыком коли крепко! Мы пришли бить безбожных ветреных фрацузишков. Они воюют колоннами, и мы их бить будем колоннами! Жителей не обижай! Просящего пощады помилуй!

Так он высказал свой катехизис и затем, круто остановившись, потребовал у Розенберга «два полчка пехоты и два полчка казачков». Розенберг с недоумением ответил, что вся армия подчинена своему главнокомандующему. Суворов страдальчески поморщился, но тут выступил Багратион и доложил, что его отряд готов к выступлению.

– Так ступай же, князь Петр, – напутствовал его Суворов.

Через полчаса авангард под командой Багратиона уже выступал из Вероны.

Питт называл войны эпохи французской буржуазной революции «борьбою вооруженных мнений». Французские прокламации, возвещавшие о новом социальном порядке, были часто действительнее пушек. Австрийцам нечего было противопоставить революционным лозунгам. Однако Суворов издал к населению прокламацию, начинавшуюся словами: «Восстаньте, народы Италии!» В воззвании указывалось на поборы и насилия французов, на тяжкие налоги и реквизиции. Оно соответствовало моменту – французы в это время отступали, и население повсеместно провожало их партизанскими налетами.

На следующий день после выступления Багратиона Суворов также покинул Верону и 15 апреля[113] прибыл в город Валеджио.

В распоряжении Суворова находилось в это время 55 тысяч австрийцев; русские войска еще не дошли до Валеджио. Преследования французов, в сущности, не велось; речь шла лишь о том, предпринимать ли немедленное новое наступление. Суворов решил дождаться сперва хотя бы части русского корпуса и приучить пока австрийцев к новым для них приемам боя. В австрийские полки были командированы русские инструкторы для обучения штыковой атаке; была разослана специальная инструкция, продиктованная Суворовым, на немецком языке.

Инструкция эта – свежий порыв ветра в рутине тогдашних военных правил. Однако Мелас и его сподвижники не могли и не хотели понять ее, как и вообще критиковали все распоряжения русского полководца. Они называли «глупостями» обучение австрийцев, возмущались преподанной им инструкцией, в которой им были непонятны и лаконичный слог Суворова и смысл его указаний. «Неприятеля везде атаковать! Что это за стратегия?» иронизировал один генерал. Оскорбленные тем, что приезжий «неуч» взялся их учить, австрийцы наперебой издевались втихомолку над инструкцией, называли ее «бредом сумасшедшего», «смесью ума и глупости» и т. п. Во всем этом чувствовалась непрерывно возраставшая неприязнь и попросту зависть к Суворову. Даже барон Тугут понимал это. В одном доверительном письме он сообщал: «Меня уверяют, что в нашем военном совете распространена такая зависть к русскому полководцу, что она повлияла на множество лиц в армии».

Положение Суворова делалось с каждым днем все более сложным. В его войсках австрийцы составляли 80 процентов. Он не обладал терпением и ловкостью, чтобы сглаживать острые углы, и при своей болезненной впечатлительности остро воспринимал каждое проявление австрийцами недоброжелательства.

Суворов разъяснил Меласу свой план действия, сводившийся к тому, чтобы энергично нажимать на французские армии, оставив заслоны против крепостей. Мелас подчинился ему. Правда, при этом он не преминул скептически заметить– Знаю, что вы – генерал Вперед.

– Полно, папаша Мелас, – возразил фельдмаршал, – «вперед» мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь.

Тем временем к Валеджио подошли 11 тысяч русских, и 19 апреля началось общее наступление.

Оставив заслоны против крепостей Мантуи и Пескьерро и отрядив небольшие части для демонстрации и для угрозы французским флангам, Суворов с главными силами (29 тысяч австрийцев и 11 тысяч русских) двинулся в глубь Италии, к Милану.

Французы поспешно отступали, бросая артиллерию и портя дороги; в крепостях они оставляли незначительные гарнизоны. Первым таким пунктом была Брешия, где заперлись 1260 французов. Понимая моральную важность первого столкновения, Суворов назначил 15 тысяч человек для штурма Брешии, но комендант, видя безнадёжность сопротивления, сдался.