Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

ПРОЩАНИЕ С MEZZOGIORNO

От готики севера, бледные детиКультуры вины, картошки, пива-виски,Мы, подобно отцам, направляемсяК югу, к обожженным другим берегам

Винограда, барокко, la bella figura,К женственным поселеньям, в которых мужчины —Самцы, и дети не знают той жесткойСловесной войны, какой нас обучали

В протестантских приходах в дождливыеВоскресенья, — мы едем не как неумытыеВарвары в поисках золота и не какОхотники за Мастерами, но — за добычей;

Кто-то едет туда, решив, что amoreЛучше на юге и много дешевле(Что сомнительно), другие убеждены,Что солнце смертельно для наших микробов

(Что есть чистая ложь); иные, как я,В средних летах — чтобы отброситьВопрос: «Что мы и чем мы будем»,Никогда не встающий на Юге. Возможно,

Язык, на котором Нестор и Апемантус,Дон Оттавио и Дон Джованни рождаютРавно прекрасные звуки, не приспособленК его постановке; или в жару

Он бессмысленен. Миф об открытой дороге,Что бежит за садовой калиткой и манитТрех братьев, одного за другим, за холмыИ всё дальше и дальше, — есть порожденье

Климата, в котором приятно пройтись,И ландшафта, заселенного меньше, чем этот.Как-то все-таки странно для насНикогда не увидеть ребенка,

Поглощенного тихой игрой, или пару друзей,Что болтают на понятном двоим языке,Или просто кого-то, кто бродит один,Без цели. Всё равно наше ухо смущает,

Что их кошек зовут просто — Cat, а собак —Lupo, Nero и Bobby. Их едаНас стыдит: можно только завидовать людям,Столь умеренным, что они могут легко

Обойтись без обжорства и пьянства. И всё ж(Если я, десьтилетье спустя, их узнал) —У них нету надежды. Так древние греки о СолнцеГоворили: «Разящий-издалека», и отсюда, где все

Тени — в форме клинка, вечно синь океан,Мне понятна их мысль: Его страстныйНемигающий глаз насмехается над любойПеременой, спасеньем; и только заглохший

И потухший вулкан, без ручья или птицы,Повторяет тот смех. Потому-тоОни сняли глушители со своих «Весп»И врубили приемники в полную силу,

И любой святой вызывает ракетный шум,Как ответная магия. Чтобы сказать«У-уу» сестрам Паркам: «Мы смертны,Но мы пока здесь!», — они станут искать

Близость тела на улицах, плотью набитых,Души станут иммунны к любымСверхъестественным карам. Нас это шокирует,Но шок нам на пользу: освоить пространство, понять,

Что поверхности не всегда только внешни,А жесты — вульгарны, нам недостаточноЛишь звучанья бегущей водыИли облака в небе. Как ученики

Мы не так уж дурны, как наставники — безнадежны.И Гёте, отбивающий строгий гекзаметрНа лопатке у римской девы, есть образ(Мне хотелось, чтоб это был кто-то другой)

Всего нашего вида: он с ней поступилБлагородно, но все-таки трудно назватьКоролеву Второй его WalpurgisnachtЕлену, порожденную в этом процессе,

Ее созданьем. Меж теми, кто верит, что жизнь —Это Bildungsroman, и теми, для кого жить —Значит «быть-здесь-сейчас», лежит бездна,Что объятиями не покрыть. Если мы захотим

«Стать южанами», мы тотчас испортимся,Станем вялыми, грязно-развратными, бросимПлатить по счетам. Что никто не слыхал, чтоб ониДали слово не пить или занялись йогой, —

Утешительно: всей той духовной добычей,Что мы утащили у них, мы им не причинилиВреда и позволили, полагаю, себеЛишь один только вскрик A piacere,

Не два. Я уйду, но уйду благодарным(Даже некоему Монте), призываяМоих южных святых — Vito, Verga,Pirandello, Bernini, Bellini

Благословить этот край и всех техКто зовет его домом; хотя невозможноТочно помнить, отчего ты был счастливНевозможно забыть, что был.

ШЕЙMAC ХИНИ (р. 1939)

СВЯТОЙ ФРАНЦИСК И ПТИЦЫ

Когда Франциск проповедовал им любовь,Птицы слушали — и взлетали вверхВ синеву, словно стая слов,

Радостью спущенных со святых губ.Шумя, облетали его кругом,Садились на рясу и капюшон,

Танцевали и пели, играли крылом,Воспарившие образы, сон;Что было лучшим его стихом:

Правда смысла и легкий тон.

Рахиль Торпусман{35}

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН (1788–1824)

В АЛЬБОМ

Однажды — много лет спустя —Замри над строчками моими,Как путник замер бы, прочтяНа камне выбитое имя;

И, глядя сквозь завесу летНа потускневшие чернила,Знай, что меня давно уж нетИ этот лист — моя могила.

АЛЬФРЕД ТЕННИСОН (1809–1892)

ОДИННАДЦАТИСЛОЖНИКИ

О насмешливый хор ленивых судей,Нерадивых самодовольных судей!Я готов к испытанию, смотрите,Я берусь написать стихотвореньеТем же метром, что и стихи Катулла.Продвигаться придется осторожно,Как по льду на коньках — а лед-то слабыйНе упасть бы при всем честном народеПод безжалостный смех ленивых судей!Только если смогу, не оступившись,Удержаться в Катулловом размере —Благосклонно заговорит со мноюВся команда самодовольных судей.Так, так, так… не споткнуться! Как изыскан,Как тяжел этот ритм необычайный!Почему-то ни полного презренья,Ни доверия нет во взглядах судей.Я краснею при мысли о бахвальстве…Пусть бы критики на меня смотрелиКак на редкую розу, гордость садаИ садовника, или на девчонку,Что смутится неласковою встречей.

ПОЛЬ ВЕРЛЕН (1844–1896)

ИСКУССТВО ПОЭЗИИ

Доверься музыки гипнозу,Найди нечетный, вольный ритм,Который в воздухе паритБез всякой тяжести и позы.

Не ставь перед собою цельНе сделать ни одной ошибки —Пусть точное сольется с зыбким,Как будто в песне бродит хмель!

Так блещет глаз из-за вуали,Так свет полуденный дрожит,Так звездный хаос ворожитНад холодом осенней дали.

И пусть меж зыблющихся строкОттенок, а не цвет мерцает:О, лишь оттенок обручаетМечту с мечтой и с флейтой — рог!

Держись подальше от дотошнойИронии и злых острот:Слезами плачет небосводОт лука этой кухни пошлой!

Риторике сверни хребет,Высокий штиль оставь для одыИ рифмам не давай свободы:Они приносят столько бед!

О, эти рифмы — просто мука!Какой глухонемой зулусНаплел нам этих медных бусС их мелким и фальшивым звуком?

Стихи должны звучать в кровиИ на внезапной верной нотеВзмывать в неведомом полетеВ иную высь, к иной любви.

Стихи должны быть авантюрой,Звенящей в холоде ночном,Что пахнет мятой и чабром…Всё прочее — литература.

ДАН АНДЕРССОН (1888–1920)

ЮНГА ЯНСОН

Эй, ого, юнга Янсон! «Эльф» уходит на рассвете,Свежий ветер холодит разгоряченное лицо;Ты простился со Стиной, лучшей девушкой на свете.Чмокнул мать и выпил рому, так что пой: эй, ого!

Эй, ого, юнга Янсон! Не боишься, что девчонкаТут же влюбится в другого, как у них заведено?Сердце бьется, замирая, как у робкого зайчонка, —Выше нос, юнга Янсон, и пой: эй, ого!

Эй, ого, юнга Янсон! Может, стоя за штурвалом,Не средь женщин — средь акул тебе погибнуть суждено;Может, смерть подстерегает за изломанным кораллом, —Смерть жестока, но честна, так что пой: эй, ого!

Может быть, твоим приютом станет ферма в Алабаме,И на ней ты встретишь старость и поймешь, что всё прошло;Может быть, забудешь Стину ради водки в Иокогаме, —Это скверно, но бывает, так что пой: эй, ого!

Алла Хананашвили{36}