Жизнь как она есть - Борис Костюковский

Военный внимательно вглядывается в наши; лица, здоровается и говорит:

— Не сумеете ли вы, ребята, покормить нас? Наш танк подбили немцы, и я со своим взводом третьи сутки отступаем пешком без еды.

Мы стали наперебой предлагать: молоко можно принести из молочного пункта — он тут, рядом; хлеба понемножку возьмем из дому. Марат вызвался сходить в центр села и привести тетю Катю, заведующую молочным пунктом. Может, у нее найдется не только молоко, но и сметана, и масло.

Командир согласился, велел Марату идти, а сам сел рядом с нами.

— За хлебом потом сходите, — сказал он, — поговорим пока.

О чем уж мы разговаривали — не припомню. Но минут через пятнадцать — двадцать с одной и другой стороны дома выскочили красноармейцы.

Мы еще ничего не успели сообразить, как «старший лейтенант» шел с поднятыми вверх руками в сопровождении наших бойцов.

— Спасибо, Марат! — крикнул их командир.

Мы наперебой стали спрашивать Марата, что случилось и за что его благодарит командир.

— Вы думали, я за тетей Катей пошел? Как бы не так! — засмеялся Марат. — Я сразу увидел, что это не советский танкист. Заметили, какая у него новенькая и чистая форма? Это после боя-то! А что экипаж танка он назвал взводом? А как кобура с пистолетом прицеплена? Почти на животе — наши командиры так не носят…

…С первых дней войны он очень изменился, наш Марат: стал молчаливым, наблюдательным, немного грустным. На первый взгляд он казался каким-то заторможенным, ходил медленно, даже начал сутулиться и всем своим обликом напоминал старичка. Мы его даже стали звать «дедом».

С утра до вечера он пропадал то в деревне, то в окрестностях. Знал все новости и вечером обо всем докладывал маме, а когда появился Домарев, то ему.

Днем он иногда находил оружие в лесу или во ржи, и тогда вечером мы переносили его и прятали где-нибудь. Оно очень потом пригодилось партизанам.

Однажды мы пошли вдоль шоссе далеко за деревню и километрах в пяти от нее увидели труп убитого советского бойца. Он лежал ничком, опустив лицо в небольшой родничок. Рядом с ним валялась винтовка и подсумок с патронами.

Мы отыскали у него в кармане гимнастерки черный пластмассовый футлярчик. Марат сразу сказал:

— Это посмертный паспорт. Я видел такой у лейтенанта Павлова. Посмотри внутри.

Я отвинтила крышечку, вытащила из футлярчика бумажку, но она оказалась чистой, без фамилии и адреса.

Винтовку и патроны мы взяли, тело бойца оттащили к кустам и закрыли ветками.

Назавтра мы пришли к этому месту с лопатой. Целый день рыли могилу и похоронили в ней неизвестного воина.

Это была для нас с Маратом первая могила войны…

…Когда в Станькове появились гитлеровцы, Марат увидел однажды, как они тянули через поле линию связи. Назавтра он позвал меня, и мы вместе перерезали ее ножом, а концы растащили в разные стороны. Мама, не зная, где мы, стала нас разыскивать, а когда мы, вернувшись, рассказали, почему задержались, внимательно посмотрела на нас, ничего не сказала и, обняв Марата и меня за плечи, пошла к дому.

…Когда уже арестовали маму и мы остались одни, Марат однажды зашел в школу к учительнице Уржумцевой, которая учила Марата немецкому языку. После занятий с Валентиной Васильевной Марат шел домой, нес географическую карту полушарий. С этой-то картой и задержали Марата два полицая.

Потом они, верхами на лошадях, потащили Марата за собой на веревке в управу. Кто-то увидел это и прибежал мне сказать.

Я бросилась к управе.

Марат стоял с непокрытой головой, со связанными за спиной руками. Полицай бил его пугой по лицу, по спине и груди.

— Говори, гаденыш, куда нес карту? К партизанам нес? Я стала плакать, умолять полицаев, бросилась к Марату, но полицай и меня хлестнул.

— Дяденька, не бейте его, он ни в чем не виноват, — умоляла я.

— Что ты просишь этих гадов, Адок. Это же не люди, а звери.

Но я продолжала кричать, пытаясь объяснить, что это карта полушарий и партизанам она не нужна. Из окна управы выглянул Опорож и крикнул:

— Эй ты, прекрати, ты мешаешь нам работать!

К счастью, крики и плач услышала моя тетя Вера. (Дом, в котором она жила, стоял напротив управы.)

Она выбежала из калитки, в чем была, и, к моему удивлению, так набросилась на одного полицая, что он попятился от нее, увлекая за собой и Марата.

— Это ты за ребятишками гоняешься? — кричала она. — Эй, люди добрые, посмотрите на этого храбреца!

Народ действительно со всех сторон подходил к управе.

— Отпусти немедленно мальчонку, — кричала тетя Вера, — а то я тебе выцарапаю твои поганые глаза! Ты меня знаешь. — Тетя Вера вырвала Марата, толкнула полицая. — Беги, Марат, в избу! — приказала она начальственным тоном и сама развязала ему руки.

Марат побежал. Опорож снова выглянул в окно и досадливо махнул рукой.

Посрамленные полицаи вскочили на лошадей и стали палить из автоматов в воздух. Но почему-то никому не было страшно, и все смеялись.

— Ну и Верка, — говорили со всех сторон, — задала перцу полицаям. А ведь этот тип-то к ней когда-то сватался, да она, вишь, Костика выбрала.

— Нужен мне этот паскуда! Я ж всегда чуяла в нем бандита. Бандит и есть. А что трус, так я это давно знала.

Не окажись здесь тети Веры, несдобровать бы тогда Марату.

…Уже в отряде как-то он сказал мне:

— Увидишь, Адок, окончится война, и я выучусь на моряка. А может, даже и на капитана корабля. Что ты смеешься: вдруг у меня будет свой корабль? Помнишь, как в Станькове на Усе?

Кто бы мог тогда сказать, что у моего брата действительно через много лет будет «свой корабль» на Тихом океане, приписанный к Владивостокскому морскому порту? На корме его написано. «Марат Казей».

…- Да ты не бойся за меня, Адок, — сказал он в другой раз, — ничего со мной не случится. Ни одна пуля меня не возьмет. Я секрет знаю.

— Знаешь секрет, а сам себя ранил, — сказала я.

— Так то сам себя, нечаянно. Тут секрет не действует. А тем пулям, что в меня немцы и полицаи посылают, только за молоком летать.

Я вспомнила молодых советских командиров, которые учили Марата и меня стрелять, разбирать, собирать, и чистить оружие. Это было их выражение: «Пошла пуля за молоком…»

Они научили меня и Марата пользоваться ручными гранатами.

Я спросила однажды:

— Марат, почему ты носишь на поясе гранаты и не расстаешься с ними?

— Тебе не положено знать. Не дамское это дело.

Я обиделась.

— Ну ладно, Адок. Ты свой парень. Так и быть, скажу. Одну гранату я ношу для фрицев, а вторую, если придется, — для себя.

Меня даже передернуло от этих слов.