До свидания, Сима - Станислав Буркин

Когда наутро после той ночи он обнаружил у меня под глазом большой синяк, то рассвирепел и принялся трясти меня за плечи:

— Кто это сделал? Клянусь, я убью его!

Энрике решил, что фингал — дело рук соседского мальчишки, выбежал из дома прямо в халате и притащил за шкирку перепуганного до смерти французского мальчика лет восьми и потащил его в ванную, собираясь отрубить ему голову кухонным топориком.

— Теперь молись, сучье отродье!

— Сильвупле! Сильвупле! — тоненьким голосочком умолял о пощаде рыдающий пацаненок еврейской наружности.

— Энрике! Энрике! — вырывали мы у него топор. — Это не он! Это не он!

— Я знаю, что это ты! — не поддавался мститель. — Давно я следил за тобой. Это ты воровал мои розы. А теперь, значит, совсем охамел, мне по голове, а сыну моему в глаз!

— Папа, это ты его ударил, когда вчера пьяный был!

— Да что ты, доча, мне голову морочишь, — сказал он и испуганно посмотрел на меня.

Я торопливо закивал.

— Да что вы, сговорились, что ли?

— Клянусь, это вы сделали, — сказал я. Непонимающий нас мальчик, видимо, почувствовал во мне надежду и посмотрел на меня с мольбою. — Вы меня с кем-то перепутали и ударили меня в глаз, а потом сами поскользнулись и ударились.

— Будь я проклят! — поверил наконец палач и замахнулся топором над головой мальчика. — Но с тобой, жиденок, я все равно поквитаюсь!

И мы опять вступили в борьбу, удерживая его смертоносную руку.

— Сильвупле! Сильвупле! — продолжал вопить мальчуган.

После пяти минут отчаянной борьбы за невинную жизнь мне удалось вырвать из-под гильотины мальчика и вытащить из ванной, где Мерседес задержала злодейского мстителя.

В прихожей я взял парня за плечи и попытался привести в себя, так как он весь сморщился и оскалился в протяжном захлебывающемся вое.

— Ты слышишь меня? — тряс я его за плечи.

Через минуту он немного успокоился и, всхлипывая, глазами, полными слез, осовело посмотрел на меня. Я сделал жест, застегивая себе рот на молнию, он понял и закивал. Тогда я открыл дверь и выпустил беднягу на волю.

Он, наверное, второй раз сегодня родился и будет помнить этот день до конца своей жизни. Главное только, чтобы не разболтал, а то Энрике точно посадят.

— Похоже, у него с головой не в порядке, — сказала мне тем вечером Мерседес, и я согласился. Чего тут было соглашаться, это было ясно с первой же нашей встречи. Но теперь мы поняли, что он по-настоящему опасен. С тех пор мы стали запираться на ключ в своей комнате и пользоваться ночным горшком. Кроме того, мы попрятали ножи, купили пластиковые столовые приборы и избавились еще от целой кучи хоть сколько-нибудь опасных предметов. В одной из комнат у него лежал футляр с ружьем, мы хотели спрятать патроны, но их в доме не обнаружили, и тогда решили спрятать гашетку, так чтобы старик не скандалил по поводу пропажи ружья, но и воспользоваться им тоже не смог.

Шли дни и недели, Энрике продолжал безбожно пить и буянить, а мы приспосабливаться к новой жизни и небезопасному быту.

Вечерами я грустил о своих бедных родителях и иногда даже тихо плакал, пряча лицо от Мерседес. Она, конечно, замечала это, но предпочитала делать вид, что не видит, да и сама была не дура всплакнуть, но однажды все же сказала:

— Может быть, ты дашь знать родителям, и они тебя заберут?

— Я очень по ним тоскую, — признался я, всхлипывая и чувствуя сладкую истому в голове и в носу, — но ведь если я им сдамся, я никогда с тобой не увижусь.

— А зачем я тебе? — грустно спросила она, строго глядя в пустоту перед собой.

— Я тебя люблю.

— Любить мало, — задумчиво сказала Мерседес. — Нужно думать о будущем и вообще о жизни. Зачем тебе быть беспризорным сыном пьянчуги, когда ты можешь вернуться к родителям, учиться и стать человеком?

— У нас в школе уже началась учеба, — сказал я, невольно швыркая внезапно очистившимся и щекотно холодеющим носом. — А через месяц выпадет снег и до весны уже не растает. А весна у нас наступает в апреле.

— Мне бы хотелось увидеть настоящую русскую зиму. Но жить бы я там не смогла. А правда, что у вас там по улицам ходят медведи?

Я засмеялся:

— Я думал, что за границей так уже давно не считают. А оказывается, считают. Еще ты, наверное, думаешь, что в Сибири круглый год зима, а у нас очень жаркое лето. И медведей мы видим только в зоопарках. Хотя однажды, когда мы ездили с отцом на Алтай, то и вправду встретили медведя. Мы ехали темной ночью на своей старой машине по петляющей в горах дороге, как вдруг в свете наших фар выскочила медведица, а за ней два медвежонка. Несколько мгновений они бежали перед нами, а потом нырнули в придорожные заросли. Мы тогда радостно закричали, а папа очень испугался и сказал нам, что напуганная медведица, у которой медвежата, не побоится броситься на машину и может даже перевернуть ее и выцарапать лапами пассажиров. Тогда нам уже не было так смешно. Но эту встречу я запомнил на всю жизнь.

— Странно, а я думала, что у вас всюду бродят медведи и люди носят с собой ружья, чтобы защищаться в случае встречи с дикими зверями.

— Сибирь большая, — сказал я, подумав, — есть совсем еще неосвоенные места, там, может, и вправду носят ружья. Но в больших городах я не видел, чтобы люди носили ружья. Разве что пистолеты у милиционеров.

— А еще у нас говорят, что в России такие пьянки, что наши по сравнению с ними это просто праздники трезвости.

Я вспомнил городскую площадь и беспорядки после корриды.

— Может быть, но у нас как-то больше предпочитают пить по праздникам дома и в основном чистую водку. У нас много застольных традиций и песен, а вот с милицией мы редко бои устраиваем. Милиция у нас такая, что и церемониться не станет. Бывало, возьмет пару пулеметов и давай косить народ направо-налево, — принялся заливать я, и от этого мне тут же стало чуточку веселее. — А случалось, и школьников на фонарях вешали за переход дороги на красный свет. Пенсионеров у нас милиция отстреливает как бродячих собак, а по ночам копы ходят по улицам шайками и бьют окна чем под руку попадется, чтобы россияне о них случайно не забывали.

— Нет, я не хочу в Россию, — призналась Мерседес.

— И как твоя мать могла быть замужем за таким человеком? — сменил я тему разговора, поняв, что совсем заврался.

— Мама рассказывала, что раньше Энрике был писателем, и довольно хорошим, — ответила Мерседес, — пока совсем не спился.

— Интересно было бы почитать, что он там такое мог написать.

Она встала и принесла из соседней комнаты старую потрепанную книгу на испанском.

— О чем здесь?

— В основном о жизни каталонцев в нищете времен Франко и нашей природе. В молодости отец был бездомным, а потом перебрался во Францию, вступил в Иностранный легион. После того как у нас стало получше, Энрике вернулся и встретил мою маму, и тогда родилась я. Но потом он съехал с катушек на почве ревности и наркотиков, и мама ушла от него, но он продолжал к нам наведываться и иногда сильно избивал ее.

«Бедная Мигуэла, — думал я, — вот же не повезло ей с мужьями».

— В конце концов мама улепетнула в Америку и там познакомилась с Хавьером, — со вздохом закончила свой печальный рассказ Мерседес, — а когда родилась Матильда, они вернулись в Барселону, и больше моего отца в Испании никто не видел. Как-то мама мне сказала, что мой отец процветает в Париже.

В прихожей раздался шум, и мы поняли, что в дом ввалился Энрике.

— Что-то он сегодня рано, — заметил я, и мы поспешили ретироваться из зала.

Мы заперлись в своей комнате, но Энрике и здесь нас удивил. Начал долбиться, говорить, как нас любит, и уговаривать поехать с ним на мороженое.

— Папа, мы уже спим, — отзывалась Мерседес, — иди и ты ложись.

— Мерси, открой! — долбился он, чуть ли не плача. — Иначе я пущу себе дроби в глотку.

— Папа, перестань, кому говорят! Разбудишь парня. — Это она про меня говорит.

— А ты шепни ему, что отец зовет его, и он сразу подскочит. Правда, Иван? Или как там тебя, сынок? Ведь это родной отец пришел за тобой. Папа любит тебя. И вы оба должны поехать со мной на мороженое. Хоть раз в жизни. Ведь я еще не возил вас на мороженое. А какой я к дьяволу отец, если я не вожу вас каждое воскресенье на мороженое?

— Сегодня пятница.

— К черту пятницу! — начал долбиться он с новой силой. — В конце-то концов, я имею право или нет свозить своих собственных детей на мороженое?!

— Давай завтра!

— Завтра может быть поздно.

— Почему это?

— Потому что, если сегодня я разозлюсь, завтра везти уже будет некого.

— Папа, перестань нам угрожать!

— Ах ты дурочка моя кареглазая, — сказал старик. — Разве ты думаешь, что твой папа может кому-нибудь попусту угрожать? Открывай, стерва, иначе вам точно не поздоровится. Потому что кто не чтит отца своего, того ждет кара божья. И моя тоже. Так что выбирайте, собачата: мороженое или смерть!