Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

Безглазое, безносое создание с круглым личиком, черты лица которого Себастьян, сколь ни силился, разглядеть не мог.

— Тварь мелкая и сама по себе не опасная… по материну следу пойдет да будет изводить, силы тянуть. Оттого и полагают игош наказанием за грехи… иным-то людям от них вреда особого нету, так, разве что плачем попугает.

Игоша растянула узкий рот и захныкала. От голоса ее у Себастьяна волосы дыбом встали.

— Тихо, — велел Аврелий Яковлевич и, странное дело, тварь послушала. — Это у нас ты нежный, люди-то они погрубей будут… но вот ежели отыщет такого младенчика колдовка, да не простая, а Хельмом меченная… чтоб не меньше архижрицы…

Аврелий Яковлевич догрыз сахар и потянулся за новым куском.

— Она возьмет сердце, а с ним и душу невинную, перекроит, переиначит… напоит кровью своей… и с нею получит игоша не только силу, но и голод. Нам повезло, рано нашли. Только-только вылупилась, видишь, какая маленькая, слабенькая…

Игоша скалилась.

Она определенно проголодалась вновь, но крови больше не было.

— Пара дней, и стали бы люди болеть, а она — сил набираться… пара недель — и первые мертвецы объявились бы… еще неделя и… и я один точно не сладил бы с нею.

— И что теперь?

— В храм отнесу. Глядишь, жрицы Ирженины и смогут душе помочь… жалко же дитя, — Аврелий Яковлевич накрыл склянку рукой, и игоша очнулась, заметалась, истошно вереща. — Ох, чую, Себастьянушка, неспроста твоя подруженька именно сюда пришла…

Верно.

Больно уж все один к одному сходится.

Россь и агентка, способная разум наново перекроить… и колдовка, Богуславе приворот на крови продавшая…

— Для Хельмовой жрицы привороты — баловство, — подтвердил мысль Аврелий Яковлевич. — Пустая трата сил.

— Думаете, та же самая?

— А разве нет? Две сильные колдовки в одном городе, в одно время? Нет, Себастьянушка… бабы — они дуры… и дуры суетливые. Редко у какой хватит терпения, чтобы науку колдовскую постичь. Это тебе не борща сварить… но если найдется какая, терпеливая да внимательная, вот тут-то мужикам хоть в петлю лезь. Одна она, паскудина. Знает, что за конкурсом приглядывать станут… стережется…

…а и верно.

Что было бы, когда б не встретился сегодня Аврелий Яковлевич? Дежурный ведьмак, конечно, тоже не даром хлеб ест, но слабей, много слабей Старика. Да и вовсе вопрос, почуял бы он странное за квартирой?

И если нет, что стало бы с акторами, которые в квартирку сунулись бы?

Явно, что ничего хорошего.

Аврелий Яковлевич молчал, думал и щипал бороду.

Себастьян ждал, стараясь не глазеть на игошу, которая кружилась по склянке, то и дело останавливаясь, проводя пальцами-волосками по заговоренному стеклу.

Стекло дребезжало, мутнело и шло мелкими трещинками, которые, впрочем, тотчас зарастали.

— Говорил я, что нельзя запрещать Хельмовы храмы…

— Даже после этого? — Себастьян кивнул в сторону склянки.

— Именно, дорогой мой… именно… вот когда стоит посеред города черная пирамида, когда разит от нее кровью да так, что человека стороннего, внутрь заглянувшего, наизнанку выворачивает, тогда человек этот десять раз подумает, прежде, чем с Хельмом связаться. А еще поглядит, как животинку на алтаре режут… нет, Себастьянушка, некоторые вещи на виду должны быть в силу их исключительного уродства.

Игоша заскулила.

— Тихо, — погрозил ей пальцем Аврелий Яковлевич. — Да и то, одно дело — жрецы явные, которым скандалы и проблемы не выгодны, они сами за своими присмотрят, больно наглых попридержат… а нет, то и выйти на них легко по Хельмовой дорожке… и другое совсем, когда все втайне, в секретности.

Он вздохнул и, схвативши себя за бороду, дернул.

— И вот вроде все оно правильно, тихо, благостно… а нет-нет да выплывет из этое благости жрица-хельмовка… и игоша такая — малое, на что она способна. Нет, Себастьянушка, вот поглядишь, от баб все зло.

Штатный ведьмак поднялся и сунул склянку в карман пальто, прихлопнул, чтоб улеглась… и улеглась же.

— Идем, дорогой мой…

— А…

— Оставь, квартирку эту чистить ныне придется. А вещички сжечь, — это Аврелий Яковлевич произнес громко, чтобы пан Суржик, мявшийся у порога, не решаясь, однако же, его переступить, слышал. И тот, охнув, руки к груди прижал… — Заявку на чистку я сам передам, вне очереди сделают. И со всем тщанием, милейший! Слышите? Только попробуйте из этой квартирки хоть пылинку вынести.

Пан Суржик часто закивал, мысленно прикидывая, не пора ли уже упаковать вещички да переехать, скажем, в тихие, курортные Кокулки, где, говорят, домов превеликое множество, а в грамотных управляющих завсегда недостаток имеется.

Покинув дом, Себастьян задышал свободно, полной грудью, с наслаждением перебирая ароматы, прежде казавшиеся ему неприятные. В воздухе пахло жареной рыбой, цветами и аптекарской лавкой, двери которой были гостеприимно распахнуты.

— И не думай даже, — остановил Аврелий Яковлевич. — Она не такая дура, чтобы сделать ошибку столь очевидную. Небось, без амулетика на улицу она носа не кажет. Так что не видать вам свидетелей… нет, этак ее ловить смысла нету. Так что, едем.

— Куда?

— Как куда? — Аврелий Яковлевич застегнул пальто и воротник широкий, бобровый, поднял. — Ко мне, Себастьянушка… будем тебе невинность восстанавливать. Иль позабыл, что завтра тебе надлежит к Бисовой усадьбе явиться?

О таком разве забудешь? И Себастьян совершенно по-собачьи отряхнувшись — мнилось ему, что прилипли к коже темные эманации колдовского мха — поинтересовался.

— А это не больно, Аврелий Яковлевич?

Штатный ведьмак взмахом руки подозвал бричку и ответил:

— Первый раз оно завсегда больно, Себастьянушка.

Гавел наклонился еще ниже, едва ли не в колени лицом зарывшись. Пусть бы и скрывал лицо потрепанный плащ возничего, доставшийся в комплекте с бричкой и страхолюдной линялою лошадкой всего-то за два сребня. Конечно, на время…

…услышанное краем уха заставляло нервничать.

Гавел надеялся, что ошибается в худших своих подозрениях, однако же жизнь приучила его к тому, что аккурат такие от подозрения чаще всего и сбывались.

— Ничего, дорогой, — Аврелий Яковлевич развалился вольно, опершись локтем на борт, и на улицы, прохожих, взирал с характерною ленцой, которая появляется после многих лет бездельного существования. — Я ж аккуратненько… винца выпьем, расслабимся.