Цербер - Николай Полунин

Наконец ему встретился случайный окурок. Как раз возле того парадного, рядом с которым он испытывал наиболее сильный позыв действовать. Вновь он охватил Зиновия Самуэлевича - мучительный, острый, путающий мысли, заставляющий забыть о приличиях поведения и здравом рассудке.

Затаив дыхание и не видя ничего вокруг, он уставился на длинный бычок.

"Вот ты лежишь тут. Кто тебя бросил? Какой... а, он в помаде, значит какая. Какая ты, а! Мокрохвостая, небось молоко на губах не обсохло, а мало что куришь, так еще и мусоришь. Что он тут валяется? Чего ему тут делать?

Да чтоб он сгорел!"

Наверное, Зиновий Самуэлевич недостаточно рассердил себя, потому что окурок, вместо того чтобы вспыхнуть разом, потянул от кончика тоненькую струйку дыма, принимая вид только что брошенного.

Это принесло хоть малое, но облегчение, и Зиновий Самуэлевич начал замечать кое-что из окружающего.

Например, сумел в последний момент посторониться с дороги троих, которые входили в подъезд. Они говорили о чем-то своем. Бросились в глаза борода и шрамы огромного, массивного. Другой, очень светловолосый, извинился за молодого в каскетке, прооравшего на ухо Зиновию Самуэлевичу какую-то бестактность. Отчего молодежь всегда норовит схамить? Он в молодости таким не был.

Окурок превратился в палочку пепла. Влекущее чувство быть здесь и испытывать свой дар исчезло. По крайней мере, притупилось. Можно было ехать домой к маме Эсфири Иосифовне и супруге Жене, которые его заждались.

Но Зиновий Самуэлевич знал, что завтра снова придет сюда.

- Папаша, - его похлопали по спине. Как-то по-хозяйски похлопали, неприятно.

Позади стоял молодой человек, очень большой. Рядом еще один, тоже очень большой. У них были большие гладкие лица.

"Хари", - почему-то сразу подумал Зиновий Самуэлевич и укорил себя за грубую мысль.

- Папаша, - сказал первый молодой человек, - вы случайно не знакомы с тем гражданином, который у вас извинения попросил?

- Сейчас? - поднял брови Зиновий Самуэлевич.

- Вот этот высокий блондинистый. - Молодой человек указал в темноту парадного.

- Ага, - подтвердил второй и улыбнулся. У него было много золотых зубов.

- Я, собственно, молодые люди...

- А то вот дружок наш не совсем уверен - тот или не тот, к кому он приехал?

У подъезда встала машина небесно-голубого цвета. Машина была иностранной марки, в них Зиновий Самуэлевич не разбирался. Рядом с водителем, которого он не разглядел, сидел еще один молодой человек.

- Видите ли, я бы с радостью помог вам, но...

- Давай! - вдруг сдавленно сказал первый молодой человек, и Зиновия Самуэлевича подхватили под руки. Большая дверь машины очень быстро открылась, и туда запрыгнул второй, не выпуская руки Зиновия Самуэлевича.

- Вы не поняли! Я нездешний, и...

Его дернули, толкнули, и он оказался на одном сиденье с обоими молодыми людьми. Их большие жаркие тела стиснули его.

- Что вы себе позволяете! Вы... Кто вы? По какому праву?

Но машина уже выехала со двора и, визжа покрышками, понеслась по улице.

- Да знаем мы, папаша, знаем. - Первый молодой человек, гадко осклабившись, вдруг взял его потной пятерней за лицо. - Какой же ты нездешний, если я тебя тут всю неделю вижу?

- Не смейте меня трогать! Сейчас же остановите машину!

- Тихо, папаша, - сказал второй молодой человек. - Сидеть тихо, не дергаться, а то со здоровьем плохо будет.

Зиновий Самуэлевич, не в силах выразить свое негодование и возмущение, потерял дар речи. В бок упиралось твердое. Обмирая, он рассмотрел небольшой черный пистолет в руке второго.

Он все же сделал еще одну попытку.

- Сиди тихо, сука! - прикрикнул на него первый, а второй вдруг сделал ему так нестерпимо больно, что у Зиновия Самуэлевича перехватило дыхание и из глаз брызнули слезы. Ему показалось, что он лишился ног.

Третий молодой человек с переднего сиденья сказал, не оборачиваясь:

- Слушай сюда, нечисть. Сейчас мы тебя отвезем в одно место. Там будет разговор. Скажешь правду - будешь жив. Соврешь полслова... - Молодой человек издал отвратительный звук. - Понял, нечисть? Оглох или уши прочистить?

- Да. Да, да, я понял, я скажу, - кивал сквозь слезы ничего не понимающий, ошеломленный, напуганный Зиновий Самуэлевич.

"А как же мама? И Женя?"

Глава 44

- Черт, надо было снизу позвонить, там автомат. Она недалеко живет, уже бы вышла.

Говоря, Михаил вдруг с маху налетел на замершего Павла.

- Похоже, тебе не придется беспокоить домработницу, Братка.

Между черной кромкой двери и косяком приоткрывалась узенькая, в полпальца, щель. Тезка-Мишка зачем-то оглянулся по сторонам. Прийти в себя Михаилу помог чувствительный удар, с которым Павел припечатал его к стене по правую сторону двери. Сам прижался рядом.

- Заходим? - И "стечкин" в лапе. И опять ухмыляется. Вот же бородатый дьявол, все ему игра!

Михаил не успел ответить. Тезка-Мишка спокойно толкнул, распахнув, дверь.

- С прибытием, начальник, - донесся изнутри его голос. - С приятными визитами, с сюрпризами. Заходите, здесь уже никого нет. Кто был, тот ушел.

На пороге Михаилу вновь пришлось невольно остановиться.

Вещи из стенного шкафа вывалены на пол. Белая канадская дубленка, куртки, очень красивое пальто, которое он покупал в турпоездке в Лондоне, - все скомкано, смято, украшено безобразными неровными дырами с обугленными краями. От них поднимался тяжелый запах. Чудесное богемское зеркало, наборное, из сорока восьми фрагментов, расколото - сверкающая россыпь поверх вещей. Обивка распорота вкривь и вкось, лампион висит на чудом уцелевшем проводе. Картину довершал потолок, изгаженный красными и черными струями из баллонов-распылителей .

- Пока занимались в квартире, дверь открытой не оставили бы, назидательно сказал тезка-Мишка и заглянул в ванную. - Ух, ты.

- Кислота. - Павел пошевелил ворох на полу мыском своей драной кроссовки. - Не с бухты-барахты ввалились, снарядились для работы.

- В комнате еще веселее, - сообщил тезка-Мишка, появляясь оттуда.

Михаила сбивала с толку очевидная бессмысленность акции. Да, но бессмысленной работы не бывает, а тут, как ни крути, работа, и немалая.

- Мя! - вдруг требовательно донеслось с кухни, от сваленных переломанных шкафчиков.

"Как только этот дурачок спасся? - подумал Михаил, извлекая кота из груды. - Карельский гарнитур "Сортавала". Вопрос: квартира входит в производственные расходы?"

- Значит, говоришь, еще веселее?

Михаил с Мурзиком на руках прошел к уцелевшей части стенки с секретером. Когда ступал, под ногами хрустело.

- Паша! Батя, я тебе задолжал. И тебе, - сказал он, потому что физиономия тезки-Мишки, состроенная подобающим образом, вновь попала в поле его зрения. Ты не верил, Паша. Покажи пальцем, откуда я должен взять деньги.