История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

Информируя Линдли о своем желании остаться, я повторил ему все эти аргументы. Он не возражал. Поэто му я отпустил в Англию Филена и Бёрза, которые при создавшемся положении вещей вряд ли смогли бы быть мне полезными, и попросил, чтобы мне разрешили взять к себе Рекса Хоара, взгляды которого совпадали с моими и растущее влияние которого представило бы для меня большую ценность. Он хотел остаться, но Линдли — и в Этом он, может быть, был прав — решил, что, поскольку моя миссия была номинально неофициальной, он не имел

права разрешить мне держать у себя на службе npodW сновального дипломата. Он не возражал, если бы я вз любого чиновника, желавшего остаться, но не входящег^ в штат посольства. Желающих нашлось несколько и них я выбрал Давида Гарстина, брата известного рома ниста. Это был молодой кавалерийский офицер, доволь но хорошо говоривший порусски. Кроме того, из ан глийских представителей остались морской атташе капи тан Кроми, не хотевший допустить, чтобы Балтийский флот попал в руки немцев, консул Вудхауз, майор Мак Альпайн и капитан Швабе из миссии генерала Пуля и еще несколько офицеров и чиновников нашей контрразведки Они совершенно не зависели от меня и сами посылали отчеты в Лондон.

Следовательно, отъезд Линдли оставил меня на про извол судьбы. Кроме того, проезд через Финляндию был закрыт, и на ближайшие шесть месяцев мне предстояло потерять всякую возможность сноситься с Англией, ина че как по телеграфу. Робине также присоединился к аме риканскому посольству, бежавшему в Вологду. Он сооб щил мне, что, по всей вероятности, посол со своим шта том на следующий день выедет в Америку через Сибирь. Если бы мне удалось заручиться содействием со стороны Ленина, он остался бы и постарался убедить американско го посланника последовать своему примеру.

Мое настроение было поэтому подавленным, когда я шел утром в Смольный на свидание с вождем большеви ков. Он принял меня в маленькой комнате в том же этаже, где был кабинет Троцкого. Комната была грязно ватая и лишенная всякой мебели, если не считать пись менного стола и нескольких простых стульев. Это была не только моя первая встреча. Я видел его вообще впер вые. В его внешнем виде не было ничего, хотя бы отда ленно напоминающего сверхчеловека. Невысокий, до вольно полный, с короткой толстой шеей, широкими плечами, круглым красным лицом, высоким умным лбом, слегка вздернутым носом, каштановыми усами и корот кой щетинистой бородкой, он казался на первый взгляд похожим скорее на провинциального лавочника, чем н вождя человечества. Чтото было, однако, в его стальны глазах, что привлекло внимание, было чтото в его наi мешливом, наполовину презрительном, наполовину ул бающемся взгляде, что говорило о безграничной увере ности в себе и сознании собственного превосходства.

Позднее я проникся большим уважением к его умст венным способностям, но в тот момент гораздо большее впечатление произвела на меня его потрясающая сила воли, непреклонная решимость и полное отсутствие эмо ций. Он представлял полную противоположность Троц кому, который, странномолчаливый, тоже присутство вал при нашей беседе. Троцкий был весь темперамент — индивидуалист и художник, на тщеславии которого я мог не без успеха играть. Ленин был безличен и почти бесче ловечен. Его тщеславие не поддавалось лести. Единствен ное, к чему можно было в нем апеллировать, был сардо нический юмор, высоко развитый у него. В течение бли жайших нескольких месяцев меня засыпали запросами из Лондона, где хотели проверить слухи о серьезных расхо ждениях между Лениным и Троцким; наше правительст во многого ожидало от этих расхождений. Я мог бы ответить на них после этого первого свидания. Троцкий был великим организатором и человеком огромного фи зического мужества. В моральном отношении, однако, он был неспособен противостоять Ленину, как блоха не может противостоять слону. В Совете комиссаров не было человека, который не считал бы Троцкого равным себе; с другой стороны, не было комиссара, который не смотрел бы на Ленина как на полубога, решения которо го принимаются без возражений. Ссоры, нередко проис ходившие между комиссарами, никогда не касались Ленина.

Я вспоминаю, как Чичерин описывал мне заседание Совета комиссаров. Троцкий выдвигает предложение. Другие комиссары горячо оспаривают его. Следует бес конечная дискуссия, во время которой Ленин делает за метки у себя на колене, сосредоточивая все внимание на какойнибудь своей работе. Наконец ктонибудь говорит: «Пусть решает Владимир Ильич» (имя и отчество Лени на). Ленин подымает глаза от работы, дает в одной фразе свое решение, и все успокаиваются.

В своей вере в мировую революцию Ленин был безза стенчив и непреклонен, как иезуит. В его кодексе полити ческой морали цель оправдывала все средства. Иногда, впрочем, он умел быть изумительно откровенным. Таким °н был в беседе со.мной. Он дал мне все сведения, которые я спрашивал. Дальнейшие события показали правильность его информации. Разрыв мирных перегово ров — эхо была чистейшая выдумка. Условия были таки

ми, каких можно ожидать от милитаристического права тельства. Они скандальны, но на них придется согласить ся. Предварительное подписание состоится завтра; дого вор будет ратифицирован подавляющим большинством партии.

Как долго продержится мир? Этого он не может сказать. Правительство переедет в Москву, чтобы укре пить свои позиции. Если немцы вмешаются и захотят поставить буржуазное правительство, большевики будут бороться, даже если им придется отступить за Волгу или за Урал. Но они будут бороться своими средствами. Они не хотят быть орудием в руках союзников.

Если союзники способны понять это, им представ ляется блестящая возможность сотрудничества. Больше викам англоамериканский капитализм почти так же не навистен, как германский милитаризм, но в данный мо мент псюледний является непосредственной угрозой, поэ тому он доволен, что я остался в России. Он предоставит мне все возможности, гарантирует, насколько прости рается его власть, мою личную безопасность и даст мне в любой момент возможность свободно покинуть Россию. Но он сомневается в возможности сотрудничества с сою зниками. «Наши пути различны, — сказал он, — Мы идем на временный компромисс с капиталом. Это даже необходимо, так как если капиталисты объединятся, они раздавят нас в первой же стадии нашего развития. К счастью для нас, капитализм по самой своей природе неспособен к единению. До тех пор, однако, пока сущест вует немецкая опасность, я готов рискнуть на сотрудни чество с союзниками, которое временно будет выгодно для обеих сторон. В случае немецкой агрессии я согла шусь даже на военную помощь. В то же время я совер шенно убежден, что ваше правительство никогда не су меет увидеть вещи в этом свете. Оно — реакционное правительство. Оно будет сотрудничать с русскими реакционерами».

Я выразил опасение, что теперь, когда появилась уве ренность в заключении мира, немцы бросят все свои силы на западный фронт. Они раздавят союзников, и что тогда будут делать большевики? Еще более серьезная опас ность заключалась в том, что Германия сумеет спасти свое население от голодной смерти при помощи хлеоа, насильственно вывезенного из России. Ленин улыбнулся «Как все ваши соотечественники, вы мыслите в конкрет

ньгл военных терминах. Вы игнорируете психологический фактор. Эта война разрешится в тылу, а не в окопах. Но паже с вашей точки зрения ваши аргументы ошибочны. Германия давно убрала свои лучшие военные части с восточного фронта. В результате этого грабительского мира она будет вынуждена содержать на востоке боль шие, а не меньшие силы. А насчет того, что она сможет получить из России большие запасы продовольствия, вы можете успокоиться. Пассивное сопротивление — это выражение пришло с вашей родины — есть более мощное оружие, чем неспособная драться армия».

Я вернулся домой в глубоком раздумье. У себя на столе я нашел кипу телеграмм из Министерства ино странных дел. Они были полны жалоб по поводу мира. Как я мог утверждать, что большевики не германофилы, если они отдавали без единого выстрела половину России немцам? Среди телеграмм был и написанный в сильных выражениях протест против деятельности Литвинова в Лондоне. Мне предлагалось немедленно предупредить большевистское правительство, что подобное поведение мы не можем терпеть. Я сидел, переводя смысл протеста на русский, позвонил телефон. Это был Троцкий. Он получил известие, что японцы готовятся высадить десант в Сибири. Что я мог бы предложить в этом случае и как я могу объяснить цель своей миссии перед лицом этого акта открытой враждебности? Я выразил сомнение в подлинности его сведений и снова сел за стол. Мой слуга принес мне еще одну телеграмму. Она была от Робинса, который советовал мне выехать в Вологду. Я связался с ним по телефону, сказал ему, что останусь несмотря ни на что до самого конца в С.Петербурге, и попросил его информировать посланника о японском недоразумении. Японская интервенция в Сибири уничтожит всякую воз можность соглашения с большевиками. Здравый смысл говорил, что как мера восстановления восточного анти германского фронта этот шаг более чем бессмыслен. Последним ударом этого дня была телеграмма от моей жены. Составленная в загадочных выражениях, эта теле грамма несомненно указывала на то, что мои усилия не встречали одобрения в Лондоне. Я должен быть осторо жным, если не хочу погубить свою карьеру.