Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Львович Афанасьев

* * *

Успокоение некоторым образом пришло у Волчка в котельной. Волчок поступил-таки в кочегары. Кочегарка была за той самой трущобного вида, пропахшей мочой подворотней неподалеку от Старого базара, где Волчок занимал деньги. Старый двор с водоразборной колонкой, образованный бурыми кирпичными старыми домами. Все дома двухэтажные, с длинными общими балконами. В глубине двора куча шлака, за ней такая же куча угля, ступеньки в подвал, там внизу небольшая площадка, деревянная перекосившаяся дверь — и котельная.

Еще у порога Вадим стукнулся головой о трубу, и сейчас же ему за воротник насыпалось черной пыли. Чтобы удержаться на ногах, он ухватился за другую трубу, которых множество, толстых и тонких, опоясывало стены, и ладонь стала черной. Тускло горели две электрические лампочки. Все, что стояло или лежало в котельной, было припорошено угольной пылью, поглощавшей свет. Волчок, в рукавицах, рабочей спецовке, картинно опершись на совковую лопату, смотрел на Вадима.

— Настоящее дно! — сказал Вадим.

— А я что говорил? Удел шабашников. Летом барыши, зимой дно — тепло, сухо, работа — не работа, сутки здесь, трое дома.

Приоткрыв дверку топки, он там пошуровал и повел Вадима в боковую комнатку, где было почище, стоял стол, стулья и рваный диван.

— Здесь спим, пьем, иногда закусываем, хоть это и не обязательно.

Не успели они сесть, как явились трое с бутылками.

— Мы по-быстрому, — сказал один из них.

Волчок дал им стакан. Тот, который открывал бутылки, налил в стакан граммов двадцать вина, ополоснул, они быстренько выпили, утерлись рукавом и, оставив на столе одну пустую бутылку и другую опорожненную на две трети и грязный стакан, ушли.

— Настоящее дно! С тобой, значит, вот так расплачиваются? И бутылки ты сдаешь?

Волчок покраснел.

— Не-е… Бутылки я еще не сдавал.

Через некоторое время пришла новая компания. Эти тоже «по-быстрому» выпили и ушли, ворча про порядки, при которых рабочему человеку и выпить-то негде.

— Дно на бойком месте! — смеялся Вадим.

— Брось ты ныть! — вытаращив глаза, закричал на него Волчок. — Давай и мы врежем. Я еще здесь ничем не отличился. Пора себя показать. Сколько у тебя?..

Вадим бегал за вином. Волчок шуровал в топке. Потом они садились, пили, что-то друг другу кричали. В котельную приходили люди, по делу и без дела, видели их разгоряченные угрожающие физиономии и спешили уйти.

Вдруг в котельную притащили вдребезги пьяного.

— Ребята! Менты заберут. Пусть у вас проспится…

Сначала пьяного положили на диван. Однако очень уж он храпел. Волчок оттащил пьяного за котел, положил на теплый боров, забросал бумажными мешками, которые лежали в котельной для растопки.

— Так его никто не найдет! Я тоже человек, рисковать ради всякого не обязан.

Вадиму это показалось невероятно смешным.

— Вова, а ты представляешь, когда он проснется, что он подумает?

— А…

Потом пришла завхоз. Волчок надел рукавицы, взял в руки лопату и с достоинством пошел навстречу начальству. О чем говорили Волчок и завхоз, Вадим слышать не мог, но, стоя посреди своей непутевой котельной, Волчок имел до того важную осанку, делал такие глаза, что сидящий в боковой комнатке с выключенной лампочкой Вадим чуть не задохнулся от смеха. Когда завхоз ушла, обнаружили, что пить нечего и купить не на что.

— А бутылки сдадим! Я сам сдам, — сказал Волчок.

Но вдруг что-то сообразил.

— Блатнячка никогда не будет прачкой… — бросился за котел, разбросал мешки, пошарил в карманах у спящего.

— Вот! За постой деньги платят. Грабить не будем, а сколько диктует необходимость, возьмем. Сейчас хорошо бы шампанского… Да, только шампанского! Беги, Вадим, за шампанским.

Дальше пошли отрывки. Каким-то образом он оказался на Братском кладбище, среди железных оградок, крестов, венков. Тесно было на Братском кладбище, оно давно вместило в себя гораздо больше, чем позволяла площадь. Как в жизни. Он читал даты рождений и смерти. Сколько же совсем молодого и даже юного народа здесь лежало. Слезы побежали из его глаз. «В сущности, у всех у нас одна судьба — все мы умрем!» — шептал он. Вдоль главной аллеи, сильно дымя, горели костры из вылинявших искусственных венков и палых листьев. В голых деревьях опускалось красное, к морозу и ветру, солнце. Во всех направлениях кладбище пересекали тропинки, сокращавшие путь. Был как раз час, когда возвращаются с работы домой. Отворачиваясь от ветра, кутаясь в воротники, люди спешили по твердым тропинкам, не обращая друг на друга внимания. А он шел нараспашку и плакал. «У всех у нас одна судьба и все мы равны. Там, на двухметровой глубине, нет ни красивых, ни умных. И так как там мы будем вечно, то какие ж мы здесь дурачки с нашей суетой, постоянно вынашиваемым желанием кого-то убрать с дороги, убить».

* * *

Он возвращался после ночной смены в автобусе. Рядом сидела крупная рыжеволосая девица с веселыми глазами. Из автобуса они вышли на одной остановке. Она жила на соседней улице, и работали они на соседних заводах.

— Сколько общего! Что же нам делать, как нам быть?

Очень хорошо было видно, какая она.

— Пойдемте завтра с утра в «ботанику». Ведь воскресенье, — предложила она.

— Я, конечно, за. Но там сейчас не очень уютно.

— А ничего. Воздух, тишина.

— И, главное, никого нет.

— И никого нет, — засмеялась она.

Он пришел к ней утром. Ждал на улице, пока она одевалась. Неподалеку в ларьке купили большую бутылку вина, какой-то закуски. В «ботанике», особенно внизу, у ручья, было сыро, к ногам липла грязь. Но когда поднялись вверх, нашли довольно сухую поляну. Он очень спешил и по-настоящему рассмотрел ее только тогда, когда случилось самое интересное. Совсем еще молодая, лет семнадцати, рыжая, веснушчатая и не то чтобы некрасивая, но явно ему не пара. «Если будет приставать, поведу один раз в кино, потом похожу недельку, и все», — хладнокровно решил он.

Она и правда потребовала, чтобы вечером он повел ее в кино, да еще в центр. Еле уговорил удовлетвориться Лендворцом. Однако когда вечером пришли в Лен-дворец, в кино идти она не захотела, потащила на танцы. Как танцор она мгновенно его забраковала, потащила показывать знакомым. Кассирша, контролеры, дружинники, музыканты — все ее знали. И перед всеми она должна была показаться под руку с ним. Насладившись своей победой, она посадила его в кресло, сказала: «Зайчик, не будешь скучать, если я немного потанцую?» — и целый вечер кружилась и скакала с подругами.

Она была добродушное, не по годам рассудительное животное. «У нас