Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

пахло иссопом и базиликом, что воздух застревал вязким комом в глотке. Мир перед глазами плыл густым маревом. Зашел ли он в дом на самом деле? Может он так и остался стоять, задыхаясь, в тени густых роз? Не понять, явь ли, сон ли. Весь мир сузился до кончиков теплых девичьих пальцев, до опустошающей все мысли синевы. Небрежно, играючи Лада толкнула его в обитое темным бархатом кресло, ноги подкосились сами.

А Брусилов возненавидел эту игру, ему помнилась другая, где девичьи пальцы скользили по горячей коже, где Варвара опускалась на него, каскадом черных волос закрывая от мира. И он помнил конец. Самуил зарычал, взбухли вены на напряженных руках, вцепившихся в подлокотники, он попытался встать. Под чарующий смех моложавой ведьмы пошатнулся, упрямо тряхнув головой, отстраненно заметил, что пальцы Лады заскользили сквозь собственные светлые пряди, снисходительно погладили голову.

— Расслабься, молодой граф, ты не воевать со мной пришел, а просить помощи. В моем доме лишь на моих условиях будет. Кровь твоя горяча, шумит и ревет так, что за версту слышно. Я лишь обезопасила себя, не посчитай оскорблением.

Снова легкий толчок, а в груди вспыхнуло, обожгла пламенем ярость. Как хлипкого желторотого юнца, как бесполезную рохлю… Он тянул свою гордость за глотку, а та хрипела и бесновалась в сжимающейся удавке… Брусилов медленно опустился в кресло и прикрыл глаза, изнутри вырвался хриплый выдох.

— Ладно.

В мареве, в плывущем мире Лада опустилась напротив кресла на корточки, поставила локти на его колени и уперлась в сцепленные пальцы подбородком. Глядя серьезно, заискивающе.

— Тебе нечего мне предложить, Самуил, душа такая черная и глубокая, что яд тот вовек не вычерпать, не насытиться… Пусто, нет для меня ни единого светлого огонька. И брать с нее нечего. — Лада разочарованно покачала головой, острые локти нажали на мышцы, принялись разъедать нервы ядовитыми импульсами. Брусилов чувствовал ее касания так ярко, словно не руки на его ногах — раскаленные ножи. И они медленно вбивались в плоть, не просто разрезая — алчно вкручиваясь, оставляя за собой кровавое месиво. Бисерины пота выступили над верхней губой и на лбу, упавшие пряди волос прилипли к коже. Ведьма оценивающе прищурилась. — Раз души твоей не забрать, а крест нательный на груди что украшение, что ж. Я могу предложить тебе сделку иного рода.

Полуприкрытые одурманенные глаза хищно распахнулись, Брусилов подался вперед, навис над рассматривающей его снизу вверх девушкой. Играючи, она потянулась к нему навстречу. А в глазах такой голод… Волчица, готовая вцепиться в свою добычу. Рвать и грызть, перемазавшись в чужой крови.

— Услуга за услугу.

Коротко. Сказала, как отрезала. А он, влюбленный глупец, даже не думал спорить. Скажет убить? Он убьет. Скажет сжечь — сожжет. Что угодно, как угодно. Еще никто и никогда не тревожил его сердце, не наносил столько оскорблений безнаказанно. Глинка должна быть рядом.

— Клянусь.

Губы Лады растянулись в волчьем оскале, ведьма отпрянула так резко, что он едва не свалился с кресла на пол, лишенный равновесия и опоры. Ошалело мотнул головой, стараясь сфокусироваться.

— Помни, что теперь ты мне должен, а значит и вреда причинить не сможешь. В ту же секунду, как не сдержишься и высвободишь гнев, ты упадешь к моим ногам замертво. Клятва за клятву. Я сдержу свое слово и ничего не дрогнет.

Она плавно опустилась за высокий круглый стол, тонкие руки взлетели над бархатным свертком, ловко разворачивая. Перед ведьмой на столе развернулась карта Российской Империи. Губерния за губернией, идеально четко вычерченные незнакомыми бурыми чернилами на обработанной телячьей коже.

Ведьма низко наклонилась, шумно принюхалась. Взгляд мгновенно нашел Костромскую губернию.

Он попытался объяснить, рассказать обо всем, что от нее требуется, но стоило Самуилу открыть рот, вверх взлетела тонкая рука, одергивая.

— Без твоего участия справлюсь. Ты мешаешь.

От дерзкого жеста он дернулся, как от пощечины. Сжимая челюсти, вновь попытался встать. Не для того, чтобы наказать или одернуть, нет — условия их договора выжгли ровные грязно-серые полосы в памяти. Казалось, язык разбухал во рту, стоило лишь помыслить об ответном оскорблении. Брусилов просто желал видеть каждый миг поисков собственными глазами.

Лада даже взгляда не подняла, потянулась на ощупь к потрепанному холщовому мешочку. Неприметному и дешевому, в такие свои жалкие медяки прятали крепостные, мечтая о свободе. И в тусклом свете сиротливо горящей свечи он увидел белоснежные тонкие кости.

Полилось по воздуху напевом заклинание, голос ведьмы стал гулким, низким и грубым. Словно ее губами заговорил кто-то другой. Не вязался этот бас с мелкой хрупкой женщиной. Напев набирал силу, свеча вместе с бронзовым подсвечником взмыла в воздух, вспыхнул ярким столбом пламени, затрещал фитиль, полился на разложенную по столу карту ручьями горячий воск.

И когда песнь ее оборвалась, Лада бросила кости. Наотмашь, дико и зло, как швыряют откуп проклятому бесу. Они разлетелись по столу, отскакивая от телячьей кожи россыпью усеяли комнату. Чтобы ожить. Приподняться и скользнуть на карту, свиваясь меж собой, перекладываясь, замирая. По ним пульсирующими жилами скользили светящиеся алые нити, густо размеренно мерцали, будто копировали чужое сердцебиение. Восторженно, безумно захохотала девушка.

— На болотах она, нахалка какая, ворожить пытается. Ничего, мы потянем, поползет на коленях, как миленькая.

А Самуилу захотелось закричать, вскочить с места, потушить этот дикий жадный огонь, сбросить алую пелену с прозрачных голубых глаз. Он снова почувствовал себя сокрушенным и униженным, из горла выжался лишь хрип, пока Брусилова вжимало порывами чужой силы в кресло.

— Не навреди…

Лада мелком взглянула на него, а затем презрительно сморщилась, вновь впиваясь взглядом в карту. Скрюченные пальцы царапнули по коже, словно пытаясь стереть само болото.

— Колдушка… Ничего, красавец, я ее нежненько…

Сила, пожирающая его разум и волю, ослабла, переметнулась, подняла кости в воздух, закружила стремительным вихрем вокруг стола. Вокруг Лады. А она замерла, запрокинув голову, широко раскрытые глаза закатились, оставляя пугающие бельма, рот приоткрылся. Обе руки уперлись в участок, на котором раскинулись топи, закрыли собой жалкий клочок опасной земли.

Увидит, она не может упустить. Самуил подался вперед, пальцы хищно вцепились в подлокотники, взгляд вгрызался в хрупкую фигуру, едва заметную за безумным вихрем.

И здесь что-то пошло не так.

На несколько невероятно долгих секунд резко застыли в воздухе кости. А затем ринулись к ней. Засыпая горой, ударяя в лицо, метя в глаза. Тонкое надломленное ребрышко вбилось в руку, пригвоздив к столу. Лада заверещала. Громко, так пронзительно, что на мгновение Брусилову показалось, что он лишится слуха.

Майор метнулся к ведьме, хрустя кошачьими позвонками, попадающими под подошвы сапог. Резким