Сержант милиции - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Телефонный звонок Захарову показался резким. Звонил Ланцов. Радостным голосом он сообщил, что плащ Северцев опознал, что гражданка, задержанная с плащом, находится в следственной комнате Люберецкого линейного отделения милиции.
— Фамилия задержанной?
— Петухова.
— Кто-кто? — почти выдохнул Захаров в трубку и привстал. — Где, где она?..
Ланцов еще раз повторил фамилию задержанной и сообщил, что она находится в соседней комнате, через стену от Захарова.
С замешательством Захаров справился быстро. Попросив Ланцова пока подождать, он снова принялся за допрос:
— Гражданин Петухов, кроме пиджака, этот парень других вещей вам не предлагал?
— Нет, больше я у него ничего не видел. — Петухов посмотрел на Захарова, стараясь отгадать, о чем будет следующий вопрос. А вопрос этот был о том, сколько денег было у Петухова до покупки пиджака и сколько осталось после покупки.
Допрашиваемый снова пожал плечами:
— Тут арифметика простая. Да я, кажется, уже говорил и вы записали: всего с собой у меня было двести тридцать рублей. Пять рублей заплатил за билет, двести за пиджак, осталось, выходит, двадцать пять.
— Значит, кроме пиджака, вы больше ничего у гражданина со шрамом не покупали?
— Ничего не покупал.
— Хорошо. Так и запишем. — Захаров почувствовал необъяснимый приток свежих сил и сгорал от нетерпения выйти в соседнюю комнату, откуда доносились равномерные шаги Ланцова. Он нажал кнопку и через несколько секунд в кабинет вошел Санькин.
— Прошу вас, товарищ лейтенант, прочитайте протокол Петухову вслух, и пусть он подпишет его. Если будут дополнения в показаниях — можно внести их в конце. Вам ясно, гражданин Петухов?
— Ясно.
Захаров взял чемодан и предупредил Санькина:
— Я отлучусь на несколько минут. Начальник вызывает по срочному делу.
В следственной комнате кроме Ланцова и Северцева еще находилась молодая девушка. Одета она была по моде и в тон: синее креповое платье с белым атласным воротником, белые модельные босоножки, широкий белый пояс с синей пряжкой и белая сумочка. По слегка вздернутой верхней губе и ямочке на подбородке Захаров сразу же догадался, что это дочь Петухова. В ее серых больших глазах затаилась отцовская грусть. По паспорту Петухова Анастасия Михайловна значилась учащейся, хотя нигде не училась и не работала уже три года. Для своих восемнадцати лет она была слишком развита. Высокая и не по-девичьи полная грудь то опускалась, то поднималась.
— Не волнуйтесь, гражданка. Лучше спокойно расскажите, где вы достали этот плащ и почему вы его продаете.
Кусая губы и полуотвернувшись, Петухова ответила:
— Мое волнение, гражданин следователь, совсем другое, чем вы думаете. Мне просто стыдно.
На лице Захарова отразилось недоумение.
— Только ли стыдно?
— Это плащ моего старшего брата. Он работает на Севере. Если бы он знал, что мы разбазариваем его вещи и покупаем на них модные безделушки, его бы это очень обидело. Бедняга, он уже больше десяти лет во льдах — морозы, цинга, а мы... Тем более он нам аккуратно высылает деньги.
— Да, нехорошо, нехорошо быть такими неблагодарными. — Захаров встал, неторопливо вынул из чемодана пиджак Северцева и развернул его перед Петуховой: — А этот пиджачок, случайно, принадлежит не вашему брату с Севера?
Петухова резко вскинула голову. В глазах ее застыли страх и удивление.
— Этот пиджак я вижу в первый раз, — проговорила она дрогнувшим голосом, вся съежилась.
Захарову показалось, что Петухова стала как-то сразу меньше и сутулей.
— Николай Петрович, допросите, пожалуйста, гражданку, — обратился он к Ланцову и, взяв сверток, в котором был плащ, прошел в кабинет, где его ожидали Санькин и Петухов.
Петухов, обмакнув перо в чернила, уже занес руку, чтобы подписаться под своими показаниями.
— Минуточку, — остановил его Захаров, — допрос еще не окончен. — И, подойдя к Петухову почти вплотную, в упор спросил: — А плащ вы не покупали у гражданина с поезда?
— Плащ? — переспросил Петухов. — Какой плащ? — И, несколько помедлив ответил: — Нет, не покупал, — В его голосе слышались едва уловимые нотки беспокойства.
— А это? — Захаров развернул плащ. — Где вы его взяли? И почему не сдали вместе с пиджаком в скупку, а послали дочь на Перовский рынок?
Все ниже и ниже клонилась голова Петухова. Через мунуту она уже чуть не касалась стола.
— Что теперь говорить, гражданин следователь, виноват. Ваша взяла — судите. Только не думал, что на старости лет привлекут за спекуляцию. Знаю, что согрешил, но что поделаешь — все мы ходим под богом.
— Так где же вы взяли этот плащ?
— Там же, где и пиджак.
— Где это «там же»?
— У того же самого гражданина с поезда.
— За двадцать пять рублей?
— За триста пятьдесят.
Захаров решительно подошел к Петухову:
— Кончайте играть простака. Говорите правду: кто и когда привез вам эти вещи? Нам все известно. Учтите, чем правдивее будут ваши показания, тем лучше будет для вас. Вы лично давно знаете гражданина со шрамом на правой щеке?
Петухов отрицательно покачал головой:
— Я его видел один раз.
— Где же вы его видели?
— На перроне, когда покупал вещи.
— Значит, вы по-прежнему утверждаете, что купили вещи у незнакомого гражданина с поезда?
— Да.
— Тогда почему же вы вначале скрыли, что вместе с пиджаком купили и плащ?
— Отвечать за один пиджак — это еще полбеды, а за перепродажу двух вещей — тут, как ни пляши, а выходит, что спекулирую.
— Так, так. Значит, боялись, чтоб не привлекли за спекуляцию?
— Кому свобода надоела?
— Хорошо, предположим, что вы испугались ответственности за перепродажу двух вещей и решили одну из них скрыть. Допустим, что это так. Тогда скажите: а дочь ваша знает, откуда взялись пиджак и плащ?
— Да, — ответил Петухов и посмотрел на Захарова. Захаров заметил, что в глазах его отразилась тревога. — Что «да»?
— Я говорю, знает.
Захаров широко раскрыл дверь и громко произнес:
— Гражданка Петухова, войдите.
Вошла дочь Петухова. Увидев сидящего на стуле поникшего отца, она вздрогнула.
— Садитесь. — Захаров указал ей на свободный стул. Этот стул он поставил рядом, чтобы отец и дочь сидели лицом друг
