Я не толстая - Мэг Кэбот

– Вы с Купером обсуждали меня?

Надеюсь, Пэтти не поняла по моему голосу, как мне хочется узнать подробности их беседы. Может, Купер признался Пэтти, что питает ко мне глубокую и прочную любовь, но старается не выдать своих чувств, потому что я – бывшая невеста его брата и к тому же в некотором роде его подчиненная. Но если бы он признался, наверное, Пэтти сразу бы мне об этом рассказала.

– Мы с Купером считаем, и с нами согласен Фрэнк, что если в вашем колледже действительно произошли убийства, то ты можешь оказаться в опасности…

Судя по тому, что говорит Пэтти, вряд ли Купер признался ей в великой любви ко мне. Неудивительно, что Пэтти не позвонила мне сразу же, чтобы сообщить новость.

– Пэтти, – сказала я. – Со мной все в порядке, правда. У меня лучший телохранитель на свете.

Тут я рассказала ей про Пэнси-бал и про то, что я иду туда с Купером. Но почему-то Пэтти отреагировала далеко не так восторженно, как я ожидала. Она, правда, предложила мне надеть ее красное платье от Армани (она ходила в нем на церемонию вручения «Грэмми», когда была на седьмом месяце беременности, и поэтому, я надеюсь, платье на меня налезет), но не сказать, чтобы она завизжала от восторга: «О-о-о-о он пригласил тебя на свидание!»

Наверное, это не совсем так. Наверное, когда мужчина куда-то идет с тобой только для того, чтобы убедиться, что тебя никто не убьет, – это не настоящее свидание.

Господи, когда Пэтти ухитрилась стать такой зрелой женщиной?

– Ладно, Хизер, только пообещай, что будешь осторожна, хорошо? – В голосе Пэтти все еще слышалась тревога. – Купер считает, что вся эта история… в общем, он думает, маловероятно, что произошло убийство. Но я все же боюсь за тебя. Не хочу, чтобы следующей жертвой стала ты.

Я, как могла, заверила Пэтти, что мне вряд ли что-нибудь угрожает, хотя, конечно, была уверена в противоположном. Кто-то в Фишер-холле желает моей смерти. Значит, моя гипотеза об убийствах оказалась верной.

Я повесила трубку и только тогда почувствовала на себе чей-то взгляд. Сара за своим письменным столом рассовывала по маленьким пакетикам сладкие рулетики – в качестве сюрприза для старших по этажам. Она считала, поскольку начало семестра оказалось таким тяжелым (две смерти), старших по этажам нужно как-то подбодрить.

Но сейчас Сара перестала раскладывать подарки и уставилась на меня через толстые стекла очков своим совиным взглядом. Контактные линзы она надевает только в особых случаях, например, когда студенты вселяются в общежитие (есть шанс наткнуться на симпатичного одинокого папашу) или когда идет на службу в церковь Святого Марка (есть шанс познакомиться с симпатичным нищим поэтом).

– Я не хотела подслушивать твой разговор, – сказала Сара, – но ты и правда думаешь, что кто-то пытается тебя убить?

– Гм…

Я замялась. Как ответить, чтобы Сара не волновалась зря? Я-то каждый вечер ухожу домой, а Сара живет в здании. Каково ей будет тут жить, сознавая, что по этажам Фишер-холла бродит опасный психопат?

Но, с другой стороны, Сара лишилась невинности еще на первом курсе, летом, когда проводила каникулы в Израиле, во всяком случае так она мне сказала. Поэтому вряд ли ее можно считать потенциальной жертвой.

Я пожала плечами и просто сказала:

– Да.

А потом изложила свою гипотезу насчет Кристофера Эллингтона и гибели Элизабет Келлог и Роберты Пейс. Рейчел не было, она поднялась в свою квартиру готовиться к балу. Она ухитрилась-таки сбегать в обеденный перерыв в «Блумингдейлз» и что-то там купить, но не захотела нам показывать, чтобы «не испортить сюрприз».

Когда я закончила, Сара спросила:

– Рейчел об этом знает?

– Нет.

У Рейчел и без того достаточно поводов для волнений. Кроме того (этого я Саре не сказала), если окажется, что моя теория неверна, это может плохо отразиться на моем испытательном сроке. Сами понимаете, заподозрить сына президента колледжа в двух убийствах…

– Это хорошо, – сказала Сара. – И не рассказывай. Наверное, тебе это не приходило в голову, но вполне вероятно, что твоя идея об убийствах – это проявление глубоко скрытой неуверенности в себе, возникшей из-за того, что тебя предала и бросила родная мать.

Я оторопело заморгала.

– Что-о?

Сара поправила очки.

– Сама посуди, мать украла у тебя все деньги и сбежала из страны с твоим менеджером. Наверное, это было самой тяжелой эмоциональной травмой в твоей жизни. Ты же потеряла все: сбережения, людей, которых считала своей главной опорой. А еще раньше ты практически лишилась отца, потому что он получил большой срок за махинации с чеками. Но когда кто-то об этом упоминает, ты просто отмахиваешься, как будто это какая-то мелочь.

– Нет.

Я не отмахивалась. По крайней мере, мне самой казалось, что я не отмахиваюсь.

– Да-да, – настаивала Сара. – Ты даже не отказываешься говорить с матерью! Однажды я сама слышала, как ты говорила с ней по телефону. Вы мило болтали о том, что подарить папочке на день рождения. Папочке, который сидит в тюрьме. Ты обсуждала это с женщиной, которая сбежала в Аргентину, украв твои деньги!

– Ну и что, – возразила я, немного даже с вызовом. – Она же все равно моя мать.

Мне всегда трудно объяснять свои отношения с мамой. Когда мои дела пошли плохо, то есть когда я сообщила «Картрайт рекордс», что согласна петь только свои собственные песни, и отец Джордана меня просто вышвырнул (правда, продажи моих дисков все равно уже не росли бешеными темпами), мама сама о себе позаботилась. Но что поделать, такая уж она есть. Поначалу я, конечно, на нее очень разозлилась.

Но злиться на мою мать – это примерно то же самое, что злиться на дождь за то, что он пошел. Она над собой не властна – как облака на небе.

Но если бы это услышала Сара, она бы заявила, что я прячусь от реальности или еще что-нибудь похуже.

– Как ты думаешь, не перенесла ли ты свое возмущение поведением матери на Криса Эллингтона, который ни в чем не виноват? – поинтересовалась Сара.

Мне уже порядком надоело повторять одно и то же.

– Извини меня, но цветочные горшки, знаешь ли, не падают с неба. Во всяком случае, сами по себе.

– А еще, возможно, тебе так сильно не хватает внимания, которым тебя раньше одаривали поклонники, что ты подсознательно хватаешься за любой повод привлечь к себе внимание. Например, ты совершенно на пустом месте придумала страшную загадку, которую якобы должна разрешить.

Мне вдруг вспомнилось, что сказал Купер, когда мы стояли возле служебного лифта. В его словах прослеживалось что-то похожее… Что мне не хватает куража, который я испытывала, когда выступала в торговых центрах. Но пытаться выяснить, кто убивает людей в здании, где ты работаешь, – это совсем не то, что петь песни перед людьми, которые пришли прошвырнуться по магазинам и которым по большому счету вовсе не до тебя.