Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции - Лин фон Паль

Но и силы восставших быстро росли. На сторону Пугачева перешли башкирские земли и вождь башкирского освободительного движения Салават Юлаев, им удалось захватить все заводы по реке Белой и наладить литье собственных пушек. В декабре атаманы Пугачева взяли Самару, в январе он сам подошел к Челябинску. К началу 1774 года в войске Пугачева было от 25 000 до 40 000 человек, то есть правительство столкнулось не с разрозненными отрядами казаков или крестьян, а с вооруженной и организованной народной армией. Пугачеву для ведения войсковых дел даже пришлось создать военную коллегию, которая рассылала письма, получала информацию, принимала решения по всей огромной территории, которую контролировали пугачевцы. Но взять сильные крепости с верными правительству гарнизонами восставшие не смогли: они предприняли штурм осажденного Оренбурга, но были отбиты, хотя осажденные и понесли большие потери. Они не смогли взять верную правительству Уфу. Им не удалось захватить Челябинск. В то же время небольшие крепости и городки, за исключением Яицкого, перешли в их руки.

В столице царила паника. На помощь Оренбургу отправили свежие части. Сожженные крепости стали срочно отстраивать и укреплять. В них поставили верные гарнизоны. В марте к Оренбургу подошли Голицын и Мансуров. Пугачев противостоять им не смог и, потеряв около 2000 человек убитыми и 4000 ранеными и пленными, отступил. 1 апреля в следующем сражении у Самарского городка он снова был разбит, потерял пленными около 3000 человек и бежал в район Южного Урала, где его поддерживали рабочие заводов. Туда же, после поражения под Яицким городком, бежал его соратник атаман Овчинников. Генерал Мансуров вошел в крепость, а приверженцы Пугачева рассеялись по всей степи. Возникала надежда, что с восстанием удастся справиться к лету. Но вмешалась судьба: 9 апреля умер командовавший операцией против Пугачева генерал Бибиков, и между другими генералами начались интриги и обиды – командующим был назначен Щербатов, а Голицын почти три месяца не вел никаких боевых действий. Пугачев же собирал силы. У него появился новый враг – разливы рек и распутица: пришла весна. Однако с началом мая он вновь начал захватывать крепости и казнить их защитников.

В столице царила паника. На помощь Оренбургу отправили свежие части. Сожженные крепости стали срочно отстраивать и укреплять. В них поставили верные гарнизоны. В марте к Оренбургу подошли Голицын и Мансуров. Пугачев противостоять им не смог и, потеряв около 2000 человек убитыми и 4000 ранеными и пленными, отступил.

В июле Пугачев начинает поход на Казань, обещая, что следом за Казанью падет и Москва. Но взять Казань ему не удается: его разбивает отряд Михельсона, и «император» отходит на левый берег Волги, где мелкие крепости и городки снова переходят под его руку. В огне восстания оказывается все Поволжье. И для правительства именно этот поход Пугачева становится самым страшным: везде, где проходит войско Пугачева, на его сторону переходят крестьяне, которые устраивают бунты в имениях и поместьях, расправляясь со своими прежними хозяевами чудовищным образом. Более 3000 дворян и чиновников были убиты не Пугачевым, а местными крестьянами. Об «императоре-освободителе» молятся в церквях, его приветствуют колокольным звоном, о нем начинают рассказывать легенды и петь песни. Бунт понемногу распространяется к Москве.

Тогда-то и назначают графа Панина, могильщика пугачевского восстания. А ему в помощь дают генерала Суворова. Пугачеву еще удается взять Саратов, соединиться у Камышина с отрядом калмыков, разбить войско, высланное из Царицына, но 25 августа он встречается лицом к лицу с Михельсоном, и это становится началом его конца. Сначала царскому генералу удается отбить у него всю артиллерию, а потом он наносит страшный удар и рассеивает все войско: 2000 убитыми, 6000 пленными. Казаки используют испытанную тактику: разбиваются на мелкие отряды и бегут. Пугачев надеется отсидеться в Узене, но и это ему не суждено: 8 сентября его соратники Чумаков, Творогов и Федулов берут своего «императора» в плен, вяжут по рукам и ногам, привозят в Яицкий городок и сдают генералам.

Тут же начинается следствие, Пугачева доставляют сперва в Симбирск, потом в Москву, где его допрашивает граф Панин. Кроме Пугачева по «воровскому делу» проходят также Перфильев, Шигаев, Подуров, Зарубин, отец и сын Юлаевы и другие. 30 декабря 1774 года Пугачев и Перфильев были приговорен к четвертованию, остальных повесили или сослали в каторжные работы. С пленением вождя восстание не закончилось: еще долго не могли успокоить башкир и калмыков, красный петух и острый топор гуляли на землях Воронежа и Тамбова, и волнения полностью прекратились только к лету следующего, 1775 года. Наводить порядок в районе, пострадавшем от восстания, приходилось теми же методами, что применяли и восставшие, – арестами, наказаниями и казнями.

Розовые очки власти

Екатерина от войны с Пугачевым была в ужасе. Она приказала не упоминать ни его имени, ни самого восстания, даже полностью изменила географию района бунта – переименовав все, что могла. Она, конечно, усилила полицейский надзор, изменила административную структуру, даровала дворянское достоинство местной национальной знати, лишила всех свобод казаков, чтобы не бунтовали впредь. Но самый важный вопрос – крестьянский – даже не затронула. Она предпочитала писать в письмах своим зарубежным корреспондентам, что ее народ любит свою государыню и благодаря ее вниманию и заботе с каждым годом живет все лучше и лучше. В этом плане бунт ничему ее не научил.

Власть жаждала пребывать не в реальном, а в какомто иллюзорном мире, где народ безропотно и со счастливой улыбкой исполняет свои повинности и платит налоги, чтобы государство богатело и радовало душу самодержца. В то же время в головах наших самодержцев прочно угнездилось мнение, что народ – все равно что дети, и его нужно учить, а лучший способ учить детей – сечь их розгами. И еще одно заблуждение, для власти роковое, – что сам по себе народ никогда не подвинется на бунт, и если «дети» стали вести себя плохо, то есть грабить и немного убивать, то следует искать зачинщиков, ибо вся беда – именно в этих гадких крамольниках, которые и сами не живут, и другим не дают. Конечно, их нужно ловить и казнить. Тогда и народ со счастливой улыбкой дебила будет заниматься делом и пребывать в радости. А вот если государство вдруг окажется в беде, то есть самодержца скинут с его законного места, тогда срочно нужно искать у этого народа помощи, назвать ему имя врага, и счастливый идиот пойдет защищать своего государя, и умрет за него – тоже с радостью. Майданы и прочие отвратительные сборища голодранцев, конечно, время от времени случаются, но, ежели казнить для острастки бессовестных заводил – снова тишь, гладь и Божья благодать.

Екатерина от войны с Пугачевым была в ужасе.

Она приказала не упоминать ни его имени, ни самого восстания, даже полностью изменила географию района бунта – переименовав все. что могла.

Вот с такими примерно мыслями, наведя порядок в отечестве, государыня вычеркнула пугачевскую войну из собственной памяти. Засекретив все материалы по следствию над пугачевцами, она исключила весь этот взрывоопасный материал из общественного обихода. Современники делали вид, что было какое-то небольшое недоразумение на Волге. А их дети, если отцы о прошлом молчали, уже и не знали, чем было это небольшое недоразумение для тысяч в нем погибших.

Потом, как вы знаете, весь этот кошмар был вообще забыт. Что наши отечественные неурядицы на фоне мрачных мировых катастроф?! Через пятнадцать лет начались события во Франции, которые показались Екатерине гораздо более опасными. Еще бы! Тамошние супостаты посмели отправить на плаху королевскую чету! И никто не смог остановить негодяев, распихать их по тюрьмам, казнить – напротив, королевская Франция стала вдруг республикой, то есть решила жить вообще без королей. Разве такое возможно? И просвещенная государыня мечтала запретить в своей стране даже упоминание о Французской революции и все плоды вольнодумства, которыми прежде восхищалась. Но вот этого она сделать уже не смогла. Хотя кое-что запретила – например, ношение шляп по последней парижской моде. Однако это не помогло. Не прошло и полувека, как зараза революции объявилась в России.

Глава 3. Эпоха революций

Крамольные мечты

Идеи Французской революции – «свобода, равенство, братство» – были прекрасными идеями. В России, где не имелось ни первого, ни второго, ни третьего, они нашли благодатную почву. Императорский двор вспышки отечественного народного гнева ничему не учили, а точнее – учили, но лишь тому, что любое свободомыслие – корень всех зол – нужно искоренять. Так было при Иване Васильевиче, так было при Петре, так было при Екатерине: только стремление к абсолютной собственной власти. Свободы? Возжелает высшая власть даровать свободы – дарует. Даровала же Елизавета вольности дворянству! А вольности крестьянам? Помилуйте, они же дети! Их нужно пестовать и наказывать, иначе нельзя! Закрепощены? Что вы! Определены для защиты к господину, который о них заботится. Личная свобода? А зачем им личная свобода? Тогда они начнут бунтовать еще чаще. Свобода не для темной косной массы, свобода – для людей просвещенных. Равенство? Помилуй вас Бог, какое равенство может быть у благородного господина и неграмотного мужика? Не смешите нас! Братство? С кем? С мужиком? С сиволапым? Не говорите глупостей!