Семьи.net (сборник) - Михаил Тырин

Юрий спохватывается и кричит через стену, чтобы инвалид не ходил, но оказывается, что инвалид уже взял фонарь и, не теряя времени, пополз к нам. Зарайский собирается его встречать, но раздумывает.

– Сам дойдет, – говорит он.

– Свинья ты! – комментирует Аня.

Мы с Зарайским выходим на балкон в промозглую осеннюю ночь. Темные неосвещенные громады домов вокруг напоминают не то скалы, не то театральные декорации. Хотя откусанная половинка луны еще видна в небе, со звездами творится какая-то неразбериха. Одни уже погасли, другие понемногу сползаются к средней части неба, словно овцы сбиваются в стадо, услышав зов пастуха. Только теперь я осознаю масштаб происходящего, и мне становится жутко. Одно дело знать о конце света как о некоей надвигающейся угрозе и совсем другое – видеть, как с небосклона исчезают казавшиеся вечными звезды.

– Похоже, достанется не только нашему миру. Во Вселенной затеяли большую уборку, – замечает Зарайский.

Он произносит это в своей обычной манере. Говоря, он словно прислушивается к себе, будто он одновременно и актер и зритель, оценивающий игру этого актера.

Я больно цепляю за что-то ногой. Старые санки, которые я давно бы выбросил, если бы не жена. Я беру санки и хочу сбросить их с балкона, но отчего-то мне становится неловко, будто я совершаю предательство, и я снова ставлю их себе под ноги.

– Все равно не понимаю, зачем уничтожать наш мир. Если хочешь строить новый – строй, но наш-то уничтожать зачем? – говорю я.

– А если это как ремонт в квартире? Чтобы наклеить новые обои, надо содрать старые? – выдвигает версию Зарайский.

– И кто эти старые обои, мы? – обижаюсь я.

– Нет, но поскольку и мы живем в этой квартире, нам придется обновиться.

– Я пустил бы все по кругу. Пусть последние люди будут одновременно первыми, и вся земная история начнется заново. Как детская железная дорога катается по кольцу и никому не мешает, – предлагаю я.

Юрий слушает меня снисходительно и даже, кажется, улыбается, но улыбается не потому, что ему смешно, а потому, что должен же он занять чем-то свои лицевые мышцы.

– Тогда это было бы издевательство, – заявляет он. – Во всем должны быть начало и конец. Уже сам факт, что есть начало, доказывает, что должен быть и конец, а то получится бесконечный нудный сериал.

Мы курим, облокотившись о мокрые перила балкона, а потом бросаем вниз красные как угольки окурки. Мой окурок падает отвесно и быстро гаснет, а окурок Зарайского – по дуге, вращаясь и бестолково сыпля искрами.

– Ладно, пойдем к женщинам, пока они не подрались… – произношу я, и мы возвращаемся на кухню.

К нашему удивлению, моя жена и Аня мирно сидят рядом и, едва ли не соприкасаясь лбами, мирно о чем-то беседуют. При нашем появлении обе замолкают, словно разговор был не для наших ушей. Мы садимся рядом.

– Скорее бы уже все закончилось… – говорит моя жена.

Она кладет голову мне на плечо и закрывает глаза. Ее прикрытые веки подрагивают, на правой щеке у глаза виден подтек туши.

Я смотрю на будильник, стрелка которого неминуемо приближается к роковой отметке, и внезапно понимаю, что у нас осталось всего десять минут. Последние десять минут, чтобы совершить, подумать или произнести нечто действительно важное, что мы всю жизнь откладывали из-за множества мелких и суетливых дел. Но что это действительно важное, я не знаю.

Передо мной проплывает вся моя жизнь – не горячая и не холодная, не грешная и не праведная – обычная, самая обычная жизнь. Никаких серьезных прегрешений я вспомнить не могу – всего было понемногу. Хуже то, что я не могу вспомнить и никаких больших свершений, никаких подвигов и никаких особых самопожертвований. Очевидно, сейчас надо каяться в своих грехах, используя последнюю возможность, но мой главный грех – это моя неспособность к решительным, ярким, красивым поступкам, а в этом я каяться не хочу. Особых угрызений совести я тоже не испытываю, лишь томящее недовольство самим собой и желание, чтобы все поскорее закончилось.

Не знаю, о чем думают остальные, наверное, каждый о своем. Наши души замерли в ожидании прыжка из телесной скорлупы, и их слабые, неоперившиеся еще крылья трепещут.

– Инвалид так и не пришел: затерялся где-то по дороге, – сочувственно произносит моя жена.

– Дрыхнет где-нибудь на лестнице, подложив под голову пустую бутылку, – заявляет Аня.

Когда остается одна минута и ожидание становится совсем тягостным, Зарайский вдруг встает и торжественно протягивает нам дрожащие ладони. Несколько долгих секунд он стоит так неподвижно, а мы сидим и смотрим на него.

Неожиданно всё поняв, мы тоже встаем, крепко беремся за руки и изо всей силы сжимаем их, чтобы не потеряться в вечности. Может быть, мы все и не ангелы, но лучше нам не расставаться.

23:22. Все происходит мгновенно, без страха и боли… Трубного гласа мы не слышим, но мир вдруг складывается точно шахматная доска. Я успеваю еще подумать, что чего-то важного мы так и не сказали.

Арон Шемайер

Машо и медведи

Наверное, было два часа дня. Или три-четыре. Так, сколько тайму? Машо пошарило рукой по прикроватному столику – где очки… Стоп, а нужны они вот сразу-то? Вдруг захотелось еще поваляться, тем более что из-за занавесок имитационного окна приятно светило фейк-солнце. Минут через пятнадцать – или через полчаса – жизнь начала казаться ощутимо лучше, чем в момент пробуждения.

Ну вот, теперь очки. Машо никогда не нравились прозрачные: глупо смотреть обеими глазами и на внешний мир, и на картинки-тексты-мессаджи. Нет, постоянный контакт с реальностью – не для нас. Вот так лучше – надело, и никто не мешает. Даже фейковое светило. Машо врубило виртуальную мышь и начало крутить пальцами по простыне. Ну и что там?

Стелло. Один мессадж. «Хрю тебе! Ожило, мерзкое?» Подождет. Само будто ожило, что ли… Знаем, как ожило. Видали. Ну что, одним глазом – новости… «Пресс-секретарь Президента Московской Конфедерации и Ассамблеи Лидеров Революции Ташо Пим предупредило о принудительной эвтаназии лиц, не соглашающихся с новым законом о запрете нетолерантного мышления. В районе Балашихи задержан фашистский лазутчик из так называемой Армии свободной России. Шпион утверждает, что хотел попасть на похороны матери. Фашиста ожидают суд и, скорее всего, аннигиляция». Так, надоели фошысты, и Ташо вместе с ними. Реклама. «Новый генератор счастья HaHaHa25.0! За две недели этот девайс изменил жизнь миллионов! Выкидывайте старые геши! Долбите по нашему адресу, и новый будет доставлен вам в течение часа!» Вот хорошо бы гешу-то новую. Посмотреть, сколько пойнтов?

Нет, вот это точно испортит настроение. Пойнтов нет и не будет. Две недели как было влом джобить – где угодно и на кого угодно. Труба. Полная труба. Да, нужно рисовать хоть какой-нибудь ролик. Вот хоть про новое приложение к очкам. Ну и вот, неделю мучиться. А то и две.