Леди не движется - Олег Дивов

Бернард подумал:

– Да, вы знаете, травмировало. Поскольку у меня нет фантазии, я не искал поводов невзлюбить отца, подогнать факты под теорию. Поэтому я был шокирован. Я-то думал, что папа только с мамой, а что он меня третирует – так я, наверное, плохой сын. И тут я понял, что это не я, это он плохой отец. Плохой муж, плохой отец и вообще плохой человек. Вот с этого дня я стал взрослым. Началась моя персональная война. Она закончилась, когда родители разъехались, Адам ушел с отцом, я остался с мамой. Нам было по десять, и еще несколько лет мы вынужденно встречались по нескольку раз в год. Но в четырнадцать я сказал – с меня хватит. Наверное, я сказал это правильным тоном, потому что от меня отстали. А Адам тоже не стремился к встречам. Честно говоря, я больше всего поражен, что он назначил своим наследником меня.

– Но по закону никого другого он и не мог назначить. Он ведь только собирался жениться.

– Ай! – Бернард отмахнулся. – Мог бы оставить государству. Никто бы не обиделся, честно говоря. А что до его женитьбы… он еще десять лет собирался бы. Адам любил мужчин.

– М-м? Но по отзывам тех, кто его знал, у него хватало любовниц.

– И что? У меня их нет, но я люблю женщин. У него их было много именно потому, что мужчин он любил больше. Женщины для него ничего не значили. Утроба для производства сыновей, ну и развлечение. Кстати, я не хочу сказать, что Адам был гомосексуалом, я просто не знаю, я слишком долго его не видел. Но он боготворил отца. Мужчина – царь природы. Он красив, умен, уважаем и достоин всего, что может дать этот мир. А женщина – это так, приспособление. Биоробот, внешний вид которого есть компромисс между функциональностью и подражанием мужчине.

– А вы почему не женились?

– Мама, – Бернард произнес это со спокойной гордостью и испытующе поглядел на меня.

– Ждете, что я скажу какую-нибудь пошлую глупость?

Он рассмеялся:

– Вы не из тех, кто попадается на простые провокации. Все психологи искали у меня эдипов комплекс. Но… все не так. Мама, разумеется, властная женщина. Разумеется, я люблю ее, и она любит меня. Но она никогда не обращалась со мной как с вещью. И я вырос мужчиной, а не подъюбочником. Но я уже досыта нахлебался семейными войнами. Мне, видимо, не везло. Просто не везло. Девушки, которые мне попадались… впрочем, да, влияние мамы, конечно, есть, потому что я выбираю очень уверенных в себе, властных девушек, таких, какие в случае моей смерти могли бы в одиночку вырастить наших детей. Но эти девушки тут же начинали бороться с моей мамой. Они видели в ней соперницу. Они не желали делить меня ни с кем. Боже мой, ну неужели непонятно, что мужчина, который не любит свою мать, не будет хорошим мужем?! – взорвался он внезапно. – Он вообще ни на что не годится! Женщина любит своих детей, а мужчина – свою мать, на этом держится мир! Только через любовь к матери мужчина может научиться любить свою жену и своих детей! И что за женщины пошли… – Он скрипнул зубами. – Ужасно. Мама сказала, что примет любую женщину, которая будет любить меня и которую полюблю я. И я знаю свою маму: она сдержит слово. В юности у меня была подруга, мне все приятели твердили, что она не подходит мне. Все – кроме мамы! А мама сказала – сынок, если вы любите друг друга, то я тоже полюблю ее. Я познакомил их, и не было никакой глупой борьбы. Та девушка с уважением относилась к маме, и это правильно, ведь влюбленная девушка должна быть благодарной той, кто родил и вырастил ее любимого, верно?

– Но что-то вам помешало жениться на той девушке.

Бернард окаменел лицом. Тяжело облокотился о стол, свесил голову.

– Люди, – процедил он. – Все эти такие благоразумные, воспитанные и приличные люди. Она… была совсем не такой, как прочие мои подруги. И как моя мама. Может быть, она могла быть моей сестрой. Мама сказала, что ей всю жизнь не хватало такой дочки. Сказала… на похоронах.

– Боже. Как жаль!

– Спасибо, – Бернард выдохнул. – Она умерла. Просто умерла. Она очень боялась всякой боли, поэтому выпила очень много снотворного. Очень чистая смерть. Очень. Но если меня в жизни что и потрясло, так это не ужасная смерть брата, а вот та – чистая, аккуратная, совершенно не отвратительная с виду.

– И психологи после этого упрекают вас в эдиповом комплексе? Или вы не рассказывали им?

– Что вы. Я два года ходил по врачам. На самом деле не хотел, мама попросила. Ходил ради нее. Я ничего не могу делать ради себя. Неинтересно. Нет амбиций. Вот если попросит кто-нибудь, кто мне дорог – тогда все сделаю. Знаете, почему я выполнил мамину просьбу? Нет, не послушался мамочки, а именно выполнил просьбу? Потому что она на самом деле меня любит. А я дорожу любовью других людей. Потому-то я прихожу в ярость из-за бездумных претензий девушек на меня. Понимаете, мне было совсем мало лет, когда я уже выдержал семейную войну. И я знаю, за что воевал. За свое право любить. Дело не в том, кого. Дело в том, что я за свое право боролся. И когда двадцатилетняя фифа мне говорит – чего ты ее слушаешь, ты же взрослый… – мне хочется… нет, не ударить, конечно. Это мой последний психолог все подозревает во мне садиста. Он идиот. Не может быть садистом человек, который умеет любить. Я всегда хотел уйти. Просто уйти. Предоставить эту глупую, амбициозную, нелепую фифу ее страхам и инстинктам. Понимаете, я ведь не зря столько лет хожу по психологам. Я знаю, как думают люди. И знаю, что вот такие женщины – они говорят стереотипными фразами, то, что подслушали у других, но больше всего они боятся быть не такими, как все. Боятся, что их жизнь сложится не по тому же сценарию, что у подруг, что они останутся невостребованными…

Я могла бы подтвердить каждое его слово. Таких девиц и я встречала достаточно. Пока училась в школе, потом в университете, потом служила в армии, работала у Августа. Чем старше я становилась, тем чаще натыкалась на таких. И тем агрессивнее они держались.

– Простите, – Бернард закрыл лицо ладонями. – Должно быть, вы умелый интервьюер. Вы всколыхнули такие чувства в моей душе… У меня даже мысли вразброд. Иногда мне кажется – Адам в чем-то прав в своем отношении к женщинам. И попадись ему нормальная, он на многое посмотрел бы иначе. Особенно теперь, после смерти отца. Знаете, мама очень надеялась, что мы примиримся. Она ведь мать, она, конечно, любила Адама. И скорбела, что он во всем копирует отца. Но отца больше нет, он умер полтора года назад, и мама верила, что Адам просто от одиночества захочет свидеться с родными. А мы ведь были готовы. Готовы принять его. Он позвонил, сказал, что хотел бы встретиться. Сначала со мной. Попросил привезти какую-нибудь картину. Мы проговорили несколько часов. Конечно, мы чужие люди. Я был разочарован, но виду не подавал. Думал: нужно время. Адам сказал, что приедет на мамин день рождения. Я улетел на Землю. И вдруг эта ужасная новость. Мама не поверила. Так не бывает. Она сказала мне – Берни, это ошибка. Я… я прилетел. Знаете, это похоже на бред. Мой брат стал жертвой маньяка? Или банды? Да мой брат не из тех, кто становится жертвой! Он сам кого угодно сделает жертвой! Он же мой персональный Дьявол, как он посмел умереть и бросить меня и маму… – Бернард вдруг всхлипнул. – Простите. Пожалуйста, простите. Я только сейчас понимаю, что Адама действительно больше нет. Пятнадцать лет я жил в ужасе, что он вернется. Вломится в мой дом. А он взял – и умер. Как же так, я же должен был доказать ему, что я не слюнтяй и вообще ничем не хуже его. Знаете, я совершенно ничего не почувствовал, когда мне показали его тело в морге. Вообще ничего. Нет, как нормальный человек я был возмущен. И, конечно, испытывал омерзение к такому виду смерти. Этот крест на щеке… – Бернарда передернуло. – Но у меня не было ощущения, что происходящее имеет отношение лично ко мне. Просто все очень странно. Труп в полицейском морге, унылый адвокат по наследственным делам, маленький бизнес, в котором я не петрю, но которым должен заниматься… Бизнес, пожалуй, отвлек. Мне пришлось очень быстро разобраться в некоторых деталях. Голова все время была занята. И вдруг сейчас до меня дошло – а ведь я никогда не испытывал ненависти к Адаму. Понимаете? Я ведь любил его. Просто обижался. А его больше нет. И ничего уже не исправишь.

Я молчала. Бернард поднялся:

– Простите, мисс Берг, я покину вас.

– Вы уверены, что сейчас нужно оставаться одному?

– О, – он криво усмехнулся, – я не буду один. Я буду все время на людях.

Я просто смотрела на него. Он смутился:

– Мисс Берг, мне нужно напиться. Понимаете? Совсем напиться. До скотского состояния. Иначе горе порвет меня. Я отравлю себя продуктами распада дешевого алкоголя, вгоню в понятное физическое состояние. Просто чтобы дать психике время. Но… я не хочу, чтобы кто-то из знакомых женщин видел меня в таком состоянии.

– Конечно, – сказала я.

Бернард ушел. Я осталась. Минуты через две ко мне подплыл официант:

– Дама желает продолжить вечер?