Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

— Мы сейчас говорим не о моем браке, не о моей жене и не о моем возрасте, не так ли, суперинтендант?

«Именно об этом мы сейчас и говорим», — подумал Линли и продолжал расспрашивать Сэвиджа:

— Вам сколько лет? Лет сорок? То есть вы на двадцать — двадцать пять лет старше ее. Какого возраста были жившие с вами подростки?

Сэвидж от возмущения как будто вырос в размерах, его голос звенел, когда он ответил:

— Сейчас нам нужно найти пропавшего мальчика. Обостряет ситуацию то, что в городе орудует маньяк, если верить газетам. Так что если вы, провалив дело, думаете, будто я позволю отвлечь меня на другие темы, то вы ошибаетесь.

Сэвидж не ждал ответной реплики Линли. Он подошел к книжному стеллажу, на котором стоял небольшой проигрыватель и ряд книжек в мягких обложках, на вид ни разу не читанных. С верхней полки он снял фотографию в простой деревянной рамке и сунул ее в руки Линли.

На фотографии был запечатлен сам Сэвидж все в тех же африканских одеждах, обнимающий за плечи серьезного мальчика в мешковатом спортивном костюме. На голове у мальчика буйствовали кудряшки, а на лице застыло настороженное выражение — как у собаки, которую слишком часто после прогулки запирали в клетку приюта. Его кожа была очень темной, лишь немного светлее, чем у жены Сэвиджа. И еще он однозначно был тем самым мальчиком, чье тело этим утром нашли на Шанд-стрит.

Линли оторвал глаза от фотографии. Избегая смотреть на Сэвиджа, он оглядел плакаты, которыми Шон украсил стены своей комнаты: страстно проповедующий что-то Луис Фаррахан, Элайджа Мухаммад в окружении членов «Нации ислама», юный Мохаммед Али — вероятно, самый известный из обращенных.

— Мистер Сэвидж… — начал он наконец и вновь умолк на мгновение, не зная, как сообщить тяжелую новость.

Тело в туннеле вдруг стало слишком живым и реальным — с того момента, когда ему нашлось имя. Теперь тело превратилось в человека, чья смерть отзовется в людях жаждой мщения, стремлением воздать преступнику по заслугам или хотя бы желанием выразить элементарное соболезнование родственникам погибшего.

— Мне очень жаль, — собрался с мыслями Линли. — Я вынужден попросить вас взглянуть на тело. Его обнаружили сегодня утром на южном берегу реки.

— О господи. Это же не… — выговорил Сэвидж.

— Надеюсь, что нет, — сказал Линли, хотя он знал, что это Шон Лейвери.

Он взял священника под руку, чтобы поддержать его. У него возникли новые вопросы к приемному отцу убитого мальчика, но в данный момент они могли и подождать.

Ульрика сумела передохнуть у себя в кабинете, дожидаясь, пока Джек Винесс отключит телефоны и приберет приемную к следующему рабочему дню. Как только она ответила на его прощальное «до завтра» и услышала, как за ним захлопнулась дверь, то немедленно отправилась на поиски Гриффа.

Вместо этого в пустом коридоре она встретила Робби Килфойла. Из двух больших мешков он доставал футболки и спортивные куртки с логотипом «Колосса» и складывал их в шкаф под витриной, где выставлялись образцы товаров. По крайней мере, про это Грифф не соврал, подумала Ульрика. Он действительно потратил какое-то время в своей мастерской, чтобы выполнить заказ «Колосса».

Она ведь сомневалась в этом. Когда они встретились в «Чарли Чаплине», она первым делом спросила:

— Где ты был весь день, Грифф?

И сама же поморщилась оттого, как это прозвучало, и оттого, что поняла: Грифф знает, что она и так знает.

— Не надо, — произнес он без каких-либо пояснений (они же оба все понимают) и рассказал ей, что какой-то механизм в печатном станке сломался и пришлось нести его в ремонт. — Я же говорил тебе, что задержусь сегодня в мастерской. Ты хотела, чтобы я принес еще футболок, помнишь? — Это был типичный прием Гриффа: я делал то, о чем ты сама меня просила, подразумевал он.

— Робби, ты не видел Гриффа? — спросила Ульрика у Килфойла. — Мне нужно поговорить с ним.

Сидя на корточках, Робби отвлекся от своего занятия и сдвинул кепку, с которой не расставался, на затылок.

— Он помогает новой группе в походе, — сказал он. — Они поехали на реку. Отсюда отправились… часа два назад. — На лице Робби было написано иное, а именно его сарказм по поводу того, что она — директор — не знает того, что ей положено знать. — Он оставил заказ… — он кивнул на мешки с футболками, — на складе. Я подумал, что лучше сразу положить все на место. Я могу тебе помочь?

— Мне? Помочь?

— Ну, ты же ищешь Гриффа, а его сейчас нет, так, может, я как-то… — Он пожал плечами.

— Я сказала, что хочу поговорить с ним. — Ульрика сразу поняла, что ведет себя неоправданно резко. Она тут же добавила: — Извини. Это было грубо с моей стороны. Я вся на нервах. Полиция. Сначала Киммо. Теперь…

— Шон, — закончил Робби. — Да, знаю. Но он ведь жив? Шон Лейвери?

Ульрика пристально взглянула на него.

— Я не называла его имени. Откуда тебе известно про Шона?

Робби, казалось, обиделся.

— Полиция расспрашивала меня про него, Ульрика. Та женщина. Она заходила на склад. Сказала, что Шон занимается на компьютерных курсах, поэтому я при случае спросил у Нейла, что происходит. Он и сказал мне, что Шон сегодня пропустил занятия. Только и всего. — Потом он добавил, словно вспомнив, что является подчиненным: — Понятно теперь, Ульрика?

Однако это прозвучало не слишком уважительно. И она не могла винить его за это.

— Я… Послушай, я не имела в виду… Ты не думай, что я… подозреваю… Просто я в отчаянии. Сначала Киммо, потом Шон. И эти полицейские. Ты не знаешь, когда Грифф с ребятами собирались вернуться?

Робби не торопился с ответом, прикидывая, принимать извинения Ульрики или нет. Это уже слишком, внутренне вскипела она. В конце концов, он здесь всего лишь волонтер.

— Не знаю, — в конце концов сказал он. — Возможно, после похода они зайдут куда-нибудь выпить кофе. Вряд ли стоит ждать их раньше половины восьмого. Или даже восьми. Но ведь у него же есть свои ключи?

Есть, подумала Ульрика. Он может приходить и уходить когда ему заблагорассудится, что было удобно в прошлом — в тех случаях, когда нужно было обсудить тот или иной организационный или политический вопрос, спланировать стратегию перед общим собранием — во внерабочее время. «Вот как я смотрю на это, Гриффин, — мысленно обратилась она к нему. — А ты?»

— Ну да, ты прав, — сказала она. — Они еще не скоро вернутся.

— Но не слишком поздно. Сейчас темнеет быстро, и вообще… Там, на реке, чертовски холодно и никакого удовольствия. Между нами — я не понимаю, почему руководитель группы выбрал сплав на каяках в такое время года. Пеший поход был бы куда уместнее. Прогулка по Котсуолдсу или еще где-то. В какой-нибудь деревне могли бы перекусить и согреться. — Он вернулся к футболкам и курткам — начал складывать их в шкаф.

— Ты бы так поступил, да? — спросила она. — Повел бы их в поход? В более безопасное место?

Он обернулся.

— Возможно, все еще обойдется.

— Ты про что?

— Про Шона Лейвери. Иногда они просто сваливают, эти подростки.

Ульрика хотела было спросить у него, с чего он взял, что знает ребят в «Колоссе» лучше, чем она. Но если смотреть правде в глаза, он, скорее всего, действительно знает их лучше, потому что она месяцами занимается совершенно другими делами. Ребята приходят в «Колосс» и уходят из него, и она даже не встречалась с некоторыми ни разу.

Что может стоить ей работы, если это станет известно совету попечителей, занятому поисками виноватого в том, что происходит… если что-то и вправду происходит. Все эти часы, дни, недели, месяцы и годы, отданные организации, в мгновение ока окажутся выброшенными в сточную канаву. Она сможет найти другую работу, но это уже будет не «Колосс». Больше нигде она не получит желанную возможность делать именно то, что кажется ей столь необходимым: изменять страну на самом нижнем уровне, то есть на уровне психики отдельного ребенка.

Куда все это делось? Она пришла на работу в «Колосс», веря в то, что сможет изменить мир, и она меняла мир — до того самого момента, пока на ее столе не появилось заявление о приеме на работу от Гриффина Стронга и пока он сам не воззрился на нее своим чарующим взглядом. О, тогда она сумела сохранить хладнокровие профессионала и сохраняла его месяцами, отлично понимая, какую опасность представляет служебный роман.

Но со временем ее решимость ослабла. Хоть бы прикоснуться к нему, думала она. К этим великолепным волосам, густым и волнистым. Или к широким плечам гребца под свитером грубой вязки, который он любит носить. Или к запястью, перетянутому плетеным кожаным ремешком. Мечта притронуться к его телу в конце концов превратилась в наваждение, и избавиться от него можно было одним-единственным способом: сделать это. Просто протянуть руку над столом во время совещания и сжать его пальцы в знак того, что она согласна с его мнением. Она так и сделала. И была потрясена, когда он на миг прикрыл ее руку своей и тоже легонько сжал. Она убеждала себя, что это всего лишь выражение благодарности в ответ на то, что она поддержала его идеи. Но это было выражение совсем иного чувства, как вскоре выяснилось.