Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям - Егор Петрович Ковалевский

– Не думайте, – прибавил мне грустно Н.Н., – чтобы мысль осуществления подобного замысла увлекала меня на Иссык-Куль в настоящее время; я очень хорошо знаю всю недостаточность средств, которыми могу располагать, но непостижимо, как по сю пору ни одна из трех сильных соседственных держав не подумала укрепиться в этом пункте, обещающем господство над всею Средней Азией. Правда, китайцы прежде всего поняли это, но их усилия разбились об утесы Иссык-куля, защищаемые даже таким народом, как буруты.

– Да… – сказал я, пораженный истиной мысли Н.Н., – если верить сбивчивым историческим показаниям, то этот край служил издавна воротами, через которые проходили народы с юга и юго-востока на северо-запад и разливались потом по всей Европе, и может быть в свою очередь послужит исходом для народов или войск, которые двинутся с севера на юг.

– Нельзя не верить этим указаниям: еще сохранились громадные груды камней, которые, как здесь всякий скажет, набросаны сподвижниками Тамерлана. Есть другие остатки времен древнейших, но не для чего обращаться в такую даль веков, чтобы доказать всю важность, все значение Иссык-кульских твердынь. Посмотрите, ни одно соседственное государство не могло удержаться без них. На что было могущественное и сильное государство Чжунгарское, и оно пало, пало от полчищ китайских, пришедших за две и более тысячи верст, изнуренных, дурно вооруженных и пало от того, что не имело ни перед собой, ни за собой подобной твердыни как Иссык-кульская, где бы оно могло в случае нужды укрыться и защититься, пока истощенные войска Китая не погибнут от голода. Напротив, эти твердыни в свою очередь грозили Аммурсану, хану Чжунгарии. Далее, Каншгар, он пал только тогда, когда буруты, решились пропустить китайские войска через свои ущелья. Ташкент, Кокан, племена Большой Орды меняют беспрестанно свой вид и своих ханов по капризу горных бурутов. Бог знает, может быть и нам этот гостеприимный край даст, наконец, надежный приют и спокойствие в своих горах, – прибавил он уныло.

– Если вы мечтаете о спокойствии, то едва ли оно может ужиться с тем образом жизни, который вы приняли.

– По чему знать! Вы видели, что я обзавожусь семьей, – сказал он, стараясь улыбнуться, – и мне поневоле приходится укротить страсть свою к жизни кочевой; Самсала под старость думает также о покое: может быть мы где-нибудь и оснуем жилье и только по временам будем выходить на кочевье.

– Понятно, почему вы не хотите теперь оставить аулов Самсалы, но непостижимо, каким образом вы могли пристать именно к нему, не смотря на всю его нетерпимость к соседственным народам.

– Это дело случая и я, конечно, могу только благодарить судьбу, пославшую мне этот случай. Подобно немногим другим, я решился проникнуть во внутрь Средней Азии, в эти таинственные и никем неизведанные страны между Гималаем и Тянь-Шанем, составляющие узел будущих границ России и настоящих Китая и Индии или вассальных им стран; подобно другим я не достиг своей цели и Бог знает когда достигну! Так как караваны туда не проникают, то мне приходилось составить для себя небольшое прикрытие из киргизов, что конечно не трудно было сделать: здесь так много бедняков, остающихся после какой-нибудь баранты без коня, без одежды, на жертву голодной смерти. Я их порядочно вооружил и научил стрелять. По мере того, как мы подвигались от Чу, под нашу охрану, которая уже казалась значительной, отдавались разбросанные аулы. Если это замедляло наш путь, то увеличивало силы. Главнейшим и можно сказать злейшим врагом нашим на пути явился султан Тезек, Большой Орды. Узнав, что он готовился напасть на род кыдык, воспользовавшись его отделением от Бурумбая, мы послали предупредить Самсалу и обещали ему помощь против общего врага. Я тогда совсем не знал Самсалы. Мы поспели к нему в самый разгар сечи. Тезек все ломил перед собою; кыдыкцы готовы были бросить свои стада и бежать; большое знамя и отклик «арнар», употребляемое только султанами, указывало место, где находился Самсала и первое, что здесь попалось мне на глаза, это была женщина, с редкой отвагой защищавшая лежавшего у ног ее окровавленного молодого человека; мы кинулись на выручку ее: эта женщина была Чонум, а молодой человек – ее братец, которого она спасла и который, как вы видели, так достойно возблагодарил ее. Дружный залп наших ружей, сваливший не одного из сподвижников Тезека, навел на них ужас. Киргизы были уверены, что русские пришли на помощь. Воображение азиатца разыгрывается быстро, особенно ввиду опасности. Кыдыкцы преследовали их, отнимая стада и убивая людей. В минуту упоения победой, Самсала обратился ко мне: ты спас мне семейство, – сказал он, – располагай им, как хочешь! С тех пор я присоединился к его аулам, не слишком рассчитывая на свои собственные силы; но все-таки сохранил свободу действия и влияние на тех киргизов, которых привел с собой.

– А цель? Та великая цель, за которой устремились вы сюда?..

– Может быть впереди, может быть навсегда осталась назади… Что ж, – прибавил он, несколько обиженным тоном, – она перед всяким! Я ничего не обещал; не связан никакими обязательствами; у меня не было других средств, кроме тех, которые указала сама природа и нужда.

Против этого нечего было возражать.

– И вы думаете, что подобная жизнь достаточна, чтобы наполнить надолго ваше существование?

– Как ни дурна здесь жизнь, но все-таки здесь живут, действуют, а у вас только представляют жизнь, играют в люди, и Боже, как ужасна бывает у вас смерть, являющаяся среди всеобщего представления; а здесь умирать нипочем!.. Но простите… мысль невольно сорвалась с языка и не имеет никакого значения, – и показавшаяся на лице его добрая, кроткая улыбка, резко противоречила той отваге и мужеству, которыми за несколько минут до этого были оживлено его лицо.

Темнело более и более. С востока пахнуло прохладным воздухом. Рассвет был близок. В ауле и в караване начиналось движение.

– Пора и мне собираться в путь, – сказал Н.Н., подымаясь.

– Пора! Да хранит вас Бог, на вашем трудном пути…

– Прощайте!.. Вы вернетесь – нескоро, но все же можете вернуться… Поклонитесь… там… всем. В первый раз – будто взгрустнулось.

Нечего таить, грустно нам было обоим. Мы простились наскоро.

Чонум, по-видимому, спавшая во все время нашего разговора, быстро встрепенулась при первом движении Н.Н. Заботливо глядела она ему в глаза и уныние его резко отразилось в ее подвижном лице. Словно она жила частью его собственной жизни. Я видел, как она потом шла за ним печальная, подобострастная как верная раба, готовая повиноваться его