Иностранец в Смутное время - Эдуард Лимонов

Уже второй вечер он проводил подобным образом. С той разницей, что сегодня он явился на слежку до темноты. Вчера он покинул отель в десять вечера и промерз на углу до двух часов ночи. В час ночи тройка мрачных парней агрессивно попросила у него закурить. Индиана столь же агрессивно заявил, что не курит, но занимается спортом. Парни, выругавшись, ушли, очевидно, решив, что раз человек так в себе уверен, то у него есть основания.

Сегодня он не намеревался стоять на углу до двух ночи. Уже вчера он стал сомневаться в правильности информации, сообщенной ему злой женщиной с Колхозной. Неприязнь между женщинами бывает столь сильной, что… Привлеченный звуком автомобильных тормозов, он выглянул на бульвар. Такси остановилось против единственного подъезда дома — его подъезда. Знакомый холодок ужаса захлестнул Индиану. Холодок оповещал его о ЕЕ присутствии. Из такси выскочил черноволосый парень и за ним… Ноги в лаковых туфлях и черных чулках первыми (лаковые хрупкие туфли выглядели абсолютно неуместно на залитой грязью, смешанной со снегом, улице), затем острые колени, полы серого пальто, — выбралась из такси его подруга. С лисой у горла, в черном платке с алыми цветами. Веселая, подруга его балансировала на одной ноге, доставленной в грязную воду, и не решалась поставить в грязь другую. «Несите меня, мужчины, что же вы!» — вскрикнула она. Черноволосый, выхватив из такси какие-то свертки, подставил ей плечо. Второй самец, выше первого, в шапке и куртке, покинул такси последним. Стоял, наклонясь к шоферу. Платил. Присоединился к группе, все так же стоящей в воде. Подставил свое плечо. Его подруга, ухватив мужчин за шеи, повисла между ними. Громко и глухо захохотала. Тройка тяжело пошла к подъезду. Скрылась за дверью.

Индиана вышел на бульвар. Он не знал, что следует делать дальше. Предпринимая слежку, он преследовал цель увидеть ее. Обнаружить. Вот увидел. Что дальше? Побежать, схватить ее за руку, закричать: «Что ты делаешь, сука?!» Она рассмеется ему в физиономию, а парни изобьют его. Каждый из них выше, тяжелее и моложе его. Возможно, она за него заступится. Возможно, нет.

Зажглись его окна. На одно, большее, сразу же надвинулись с двух сторон шторы, второе осталось полузачехленным, как и вчера. Индиане ничего не было видно с тротуара, ибо окна находились достаточно высоко, выше уровня его глаз. Оглядев бульвар, он вышел на проезжую часть улицы. С проезжей части он сумел увидеть головы двух самцов. Голова передвигалась. ЕЕ он не увидел. Она присела? Ушла в ванную? В кухню? В туалет? Оставаться на проезжей части долго он не мог, прокатывали все время группами автомобили, и, в любом случае, с такого расстояния ему не были различимы даже физиономии. Ясно было только, что это мужские головы. Одна светлая с крупными чертами лица, другая голова принадлежала черноволосому. Без сомнения, он и есть хозяин квартиры. Вор.

Если взобраться ногами на карниз, неширокий, всего несколько сантиметров, то можно будет рассмотреть, что там происходит. Бульвар однако, заметил Индиана, стал наполняться народом. Наступил конец рабочего дня. Нельзя взобраться на карниз и заглядывать в чужую квартиру при таком количестве постоянно прибывающих новых свидетелей. Спросят почему, закричат, стащат с карниза в конце концов… Советские люди неуместно дотошны… Во всяком случае, были. Индиана решил прервать слежку и вернуться к окнам через час-полтора, когда схлынет человеческий поток. Он отер мокрую физиономию платком и пошел по бульвару, не заботясь о том, куда он идет. Он решил пройти в одном направлении сорок пять минут и затем повернуть обратно.

Его терпения хватило на тридцать пять минут. Последние десять он заставлял себя идти… «Еще один светофор… Еще лишь до этого светящегося магазина, или что там светится?» — уговаривал он себя. В результате он прибыл вновь ко Второму Серебряковскому переулку через час и пять минут. Обратно он шел быстрее. План так и не сложился, в его голове. План весь свелся к нечеткому «посмотреть». Он оправдал себя тем, что, решив заняться слежкой, имел в виду, что… он хотел увидеть ее одну и забрать ее в отель. Заманить чем-нибудь. Обещанием чего-то. Остановить ее запой. Она будет возражать, кричать, угрожать, что уйдет, бросаться к дверям, но наконец затихнет, останется, уснет. Назавтра она будет полунормальным человеком, и он сможет сесть против нее и, как бывало всегда, за пару часов убедить ее логически, В ЧЕМ СОСТОИТ ЕЕ БЛАГО. Еще через день она превратится в мадмуазель Джакиль. Будет молчаливой, разумной, стыдящейся случившегося, хмурой женщиной. Встретив ее не одну, он растерялся, ибо не выработал подобного варианта своего поведения. Он не постеснялся бы напасть на компанию, но явное преимущество их физической силы над его физической силой исключало подобный выход из положения…

Прохожие еще были, но немного прохожих. Выждав, когда спина уходящего и физиономия приближающегося сделались одинаково расплывчато неопределенны в снегу, Индиана взобрался на карниз и осторожно приподнялся. Первым видимым им живым объектом оказались ее ноги, затянутые в черные пэнти, или по-советски колготки. Без туфель и освобожденные от платья или юбки. Она лежала на тахте или кровати без спинки так, что ноги, живот и бедра были видны Индиане (порой к ним присоединялась ее рука с сигаретой, и вторая — без сигареты), а торс находился за кадром окна. По комнате ходил, покуривая, парень повыше, одетый в серые мешковатые джинсы и синюю рубашку. Туфель на нем не было. Парень впрочем был не парень, но мужик, даже, может быть, мужик, близкий Индиане по возрасту. Парень что-то зло выговаривал его подруге. Было видно, что зло, потому что губы его резко двигались. И ходил он по комнате резко, качаясь заметно, когда поворачивался. Очевидно, он был пьян…

Заслышав близкие шаги, Индиана соскочил с карниза, обогнул дом и вышел на Второй Серебряковский. Пошел, хлюпая сапогами по лужам вверх по переулку. Соображая. Сообразил вдруг, что злой парень-мужик — ЕЕ БРАТ. Он видел его фотографии. Сомнений быть не может: это он. К тому же они похожи: мать, сестра и брат. Особенно близки внешне мать и брат. Те же крупные, мрачные черты лица. Это ее брат. Если это ее брат, то я могу позвонить в дверь, Виктор или не Виктор, мне теперь все равно. Раз там находится ее брат. Вдвоем мы сумеем ее образумить…

Он вышел на бульвар с намерением войти в подъезд и позвонить в дверь. На бульваре было пустынно, и он решил заглянуть в окно еще раз. Его интересовало, где вор. Он даже не знал, сколько там комнат. Вероятнее всего, оба окна принадлежат одной и той же большой комнате, и Виктор лишь не виден ему в окно.

То, что он увидел, вскарабкавшись уже привычно на карниз, заставило его переменить намерения. Впрочем, это мирное выражение не годится для характеристики того состояния, в каком обнаружил себя Индиана, когда увидел то, что он увидел. У него вообще не осталось никаких намерений. Сестра и брат находились на полу. Брат лежал на сестре, ногами к окну, и не может быть двух мнений по поводу того, чем они занимаются.

Увидев такое, мужчина обязан что-то совершить. И совершить тотчас. Хотя бы крепко выпить. Он побежал по бульвару в сторону, в которую уже углублялся на тридцать пять минут. Там был РЕСТОРАН…

Внушительная очередь желающих стояла, переминаясь, ждала и нервничала. Ни на кого не глядя, он рванул дверь и вошел внутрь. «Вы куда?» — приблизился восточный человек с усами. — «В ресторан», — «У вас забронировано?» — «Забронировано», — Индиана пошел через вестибюль в зал, к столам, к алкоголю. — «Эй, эй, гражданин, фамилия?» Индиана, не оборачиваясь, понял, что усатый спешит за ним. Уже в зале усатый схватил его за плечо: «Фамилия!»

«Сталин моя фамилия!» — Индиана повернулся и ударил восточного человека в лицо, сложенными вместе двумя руками… Со всех сторон бежали люди, может быть, тоже готовые выместить на ком-нибудь свою злобу…

Его побили и вышвырнули в грязный снег. Ему выбили зуб, но тот зуб все равно был уже гнилой. Могли убить, но почему-то не убили. И не вызвали милицию.

В вестибюле отеля шакалы задержались на нем взглядами дольше обычного. Побитый, он очевидно не выглядел побежденным, потому на лицах их (так ему показалось) промелькнуло что-то вроде мгновенного уважения. Впрочем, они тотчас занялись своими делами.

Пошарив в карманах, он не обнаружил пропуска-визитки. Визитки однако у него не потребовали. Наверное привыкли к его бушлату. На ЕГО этаже дежурила та самая толстая и красивая свидетельница его душевного порыва, когда он дал сотню горничной.

«Ой, что с вами! На вас напали?»

«Напали, — согласился Индиана. — Но не на того», — и, с трудом улыбаясь, пошел в свою комнату.

«Может быть, вам нужен йод?» — спросила ему в спину дежурная.

Он не ответил. За исключением зуба, у него, кажется, все присутствовало… и не нуждалось…