Какое надувательство! - Джонатан Коу

А тем временем Дороти взяла бразды правления в свои руки. Сполна воспользовавшись парламентскими связями своего двоюродного брата Генри (с обеих сторон палаты общин), она вскоре стала закатывать обеды и банкеты для самых влиятельных фигур казначейства и Министерства сельского хозяйства. В шикарных ресторанах и на роскошных вечеринках она убеждала государственных чиновников и членов парламента в необходимости еще более щедрых субсидий фермерам, желающим перейти на новые интенсивные методы хозяйствования; именно ее усилиями (и усилиями ей подобных) правительство начало наращивать дотации и увеличивать налоговые льготы на все стадии сельскохозяйственного производства — от заливки фундамента и возведения зданий до приобретения и наладки оборудования. Фермеры помельче, противившиеся подобным инициативам, вскоре оказались неспособны выдерживать цены, которые потребителю предлагали их высокодотируемые конкуренты.

Как только пошли слухи о том, что правительственные средства в больших количествах направляются на поддержку интенсивного сельского хозяйства, на сцену вышли и финансовые институты. И тут у Дороти имелась солидная фора: Томас Уиншоу к тому времени уже становился одним из самых влиятельных членов банковского истеблишмента. Едва разнюхав, куда кренится политика правительства, он начал вкладывать большие капиталы в сельскохозяйственные угодья и охотно предлагал Дороти немалые кредиты — под землю — на ее программы расширения (общая сумма долга вынуждала ее из года в год выжимать из почвы и поголовья все большую урожайность). С самого начала целью Дороти являлась прибыль — ради ее гарантий она и контролировала процесс производства с первой до последней стадии. Она принялась скупать мелкие фермы по всей стране и связывать их контрактными условиями. Наложив лапу на производство яиц, птицы, бекона и овощей на северо-востоке Англии, Дороти расширила сферу своего влияния. Она основала несколько специальных подразделений: «Кладкие Яйца» (девиз: «На всякий роток найдется желток!»), «Коп-Чушка» («Коптим мясо вместо неба!»), овощная продукция «Зеленые Вершки» («У нас вершки — у вас корешки!») и «Петушки-Потрошки» («Сколько им ни кукарекать, всё еда для человека!»). Эмблема же самого Бранвина венчала то, что в смысле прибыли считалось алмазом корпоративной короны: отделом замороженных обедов и пудингов быстрого приготовления. Его лозунг был прост: «Бранвинская Фантастика!» Каждую компанию обслуживали сотни фермеров; если они стремились выжить, им вменялось в обязанность использовать все известные человечеству антибиотики, способствующие росту, и повышающие урожайность пестициды. Фермерам также полагалось заказывать весь корм только у компании «Кормодиет» (подразделения холдинга «Бранвин») и насыщать его химическими добавками другой компании — «Химодиет» (подразделения холдинга «Бранвин»). Таким образом, все внутренние издержки сокращались до минимума.

Империя Дороти строилась долго. Но к тому времени, как Джордж отправился в Озерный край, она достигла самого пика своего расцвета. Статистика показывала, что «Кладкие Яйца» обеспечивают нацию 22 миллионами яиц в неделю, а годовой оборот «Петушков-Потрошков» превосходит 55 миллионов. Петушков, разумеется, не фунтов.

Однажды днем — мне было тогдалет двадцать — мы с Верити поссорились в доме моих родителей, и едва ссора утихла, я вышел погулять и успокоиться. Верити, как обычно, развлекалась за счет моих писательских амбиций, а меня терзала праведная жалость к себе, и я с топотом ринулся по переулку к рощице, которую еще ребенком любил исследовать по воскресеньям. Вне всякого сомнения, за этим стояло полуосознанное намерение. Мне хотелось вновь посетить то место, где я проводил счастливые мгновения (ну и, разумеется, ставил первые литературные опыты), поскольку я полагал, что так мне удастся вновь почувствовать себя существом уникальным и сознательным, эдаким хранилищем воспоминаний, представляющих эстетическую ценность. Поэтому я направился к тому, что раньше было фермой мистера Нутталла, которую не навещал больше десяти лет.

Едва я подошел к изгороди из колючей проволоки и незнакомым постройкам, мне показалось, что память подвела меня, направив совершенно не туда. Похоже, я смотрел на какую-то фабрику и видел только ряд длинных утилитарных деревянных сараев, в конце каждого — гигантскую металлическую цистерну на опорах, и все они тягостно громоздились под низким облачным небом. Недоумевая, я подлез под колючую проволоку и подошел ближе. Окон в сараях не было, но, вскарабкавшись по стенке одной из цистерн, я смог заглянуть в щель между досок.

Несколько секунд глаза мои не различали ничего, кроме тьмы. Меня ошеломил дух пыльной сырости, в воздухе висела тяжелая аммиачная вонь. Постепенно из мрака проступили какие-то силуэты. Не могу объяснить представшее передо мной зрелище, ибо смысла его не понимал тогда, не понимаю и по сей день. Точно сцена из фильма, рожденного фантастическим воображением режиссера-сюрреалиста. Я смотрел на куриное море. Длинный, широкий и темный тоннель — и весь пол покрыт курами. Бог знает, сколько птиц находилось в этом сарае — тысячи, десятки тысяч. И никакого движения: они были набиты в сарай слишком плотно, не могли ни двигаться, ни даже поворачиваться, и ощущал я только невероятную тишину. Разбил ее — не знаю, сколько минут спустя, — звук открывшейся двери. В дальнем конце тоннеля прорезался маленький прямоугольник света. В проеме нарисовались две фигуры, тишина вдруг взорвалась суетой и хлопаньем крыльев.

— Ну вот, — произнес мужской голос.

— Ох ты ж черт, — вымолвил другой. Их голоса перекатывались гулким эхом.

— Давайте прольем на нашу проблему немного света, — сказал первый мужчина и щелкнул фонариком.

— Вы их сюда битком набиваете, а?

— Стараемся, как можем, — Я понял, что этот человек и есть владелец, но не мистер Нутталл — я вспомнил, как мама обмолвилась, что ферма не так давно перешла в другие руки.

— Не знаю, по-моему, тут тепло.

— Нет, нужно гораздо теплее.

— Когда, значит, по вашим прикидкам, сломалось?

— Где-то вчера ночью.

— Освещение тоже вырубило?

— Нет-нет, здесь и должно быть темно. Этим курам шесть недель от роду, понимаете? Если им дать свет, они начнут драться.

— На самом деле я могу лишь проверить цепь. Очень часто бывает виновато заземление.

— Хорошо, но я же новую только в прошлом году поставил. Совершенно новую систему, понимаете, потому что старая уже ни к черту не годилась. Однажды ночью — полная катастрофа: всю вентиляцию отрубило. Утром прихожу, а на полу — девять тысяч дохлых кур. Девять, черт бы их побрал, тысяч! Мы вчетвером все утро разгребали. Лопатами наружу выбрасывали.

— Ладно, где у вас щиток?

— На той стороне сарая, у большого бункера.

Наступила пауза. Затем второй мужчина произнес:

— Хорошо, но как мне туда попасть?

— Ногами, конечно. Как вы думаете?

— Я же не смогу туда дойти. Здесь нет места. Тут же все в курах.

— Они не кусаются.

— А я? Я же могу их покалечить?

— Да нет, с этим все в порядке. Если получится, не слишком наступайте на них, конечно. Но там все равно какое-то количество дохлых, так что волноваться не стоит.

— Черт, да вы, должно быть, шутите, приятель.

Второй мужчина повернулся и вышел из сарая. Я увидел, как фермер бросился за ним:

— Вы куда?

— Яне собираюсь давить ваших чертовых кур, только чтобы проверить цепь.

— Послушайте, но как же еще можно?..

Голоса стихли в отдалении. Я слез со своего насеста на цистерне и отряхнулся. На обратном пути я заметил, как у ограды остановился фургон. На борту красовалась эмблема: ПЕТУШКИ-ПОТРОШКИ: ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ГРУППЫ «БРАИВИН». Название тогда ничего не говорило мне.

Дороти свято верила в научные исследования и разработки, и за много лет группа «Бранвин» заработала репутацию дерзких рационализаторов — особенно в том, что касается птицеводства. Вот некоторые проблемы, решением которых она озадачивалась:

1. АГРЕССИЯ: Прежде чем отправить бройлеров на бойню в возрасте семи недель (что составляло примерно одну пятидесятую их естественного срока жизни), им отводилось жизненное пространство в половину квадратного фута на птицу. При такой скученности птицам свойственны каннибализм и выщипывание друг другу перьев.