Том 4. М-р Маллинер и другие - Пэлем Вудхауз

Однако, подавив неприязнь, он сказал с обычной приветливостью:

— Это трудно. С дядей всерьез не поговоришь. Ты — о деньгах, а он — о коллекции. Никак не дается.

— Ты просто не стараешься.

— Стараюсь.

— Что ж, старайся больше. Пойдем отсюда, — прибавила Вера, поскольку на нее налетел еще один человек. — Выпьем по коктейлю.

Они вошли в «Савой», сели перед стойкой, и она сказала:

— Почему они вообще у него? Отец оставил их тебе. Что за чепуха с этим тридцатилетием?

— Я тебе объяснял, — ответил Джерри, который и впрямь объяснял, но ей отказала память или же, как глухой аспид, она не умела слушать. — Отец был большой транжира, завяз в долгах, а к тридцати годам изменился. Обратился, что ли? В общем, нашел жену, стал работать, разбогател — но запомнил, что до тридцати лет деньги иметь опасно.

— Чушь какая-то!

— В общем-то, да, но меня не спросили. Ждать еще три года.

— Ничего подобного.

— То есть как? Мне — двадцать семь.

— Абсолютно незачем ждать. Я советовалась с юристом. Он говорит, деньги взять нельзя, если опека — безоговорочна. Этого быть не может, все зависит от дяди, он сам сказал. Все-таки ты проверь, а там — обратись в суд. Сейчас его предупреди.

— О Господи!

— Не предупредишь, рассержусь.

Джерри печально кивнул. В этом он не сомневался.

ГЛАВА III

В то самое время, когда Джерри и его коллеги решали судьбу Онапулосов, юридическая контора Скропа, Эшби и Пембертона на Бэдфорд-роу тоже занималась делами.

Давно прошли те дни, когда лондонские юристы ютились в грязных трущобах. Современный служитель закона любит комфорт и не сдерживает этой любви. Контора Скропа, Эшби и Пембертона была светлой, просторной, элегантной, а приемную дополнительно украшала золотоволосая секретарша, чей стан напоминал песочные часы. Новый посетитель, увидев ее, вспомнил барменш своей молодости, в которой они играли немалую роль. Нервно подойдя к столику, он откашлялся и робко произнес:

— Можно увидеть мистера Скропа?

— Фамилия?

— Скроп.

— Ваша.

— Скроп.

— Скроп?

— Сэр Криспин Скроп. Брат мистера Скропа.

— О, простите! Мистер Скроп сейчас занят. Садитесь, пожалуйста.

Сэр Криспин сел и приготовился ждать. Он был немолод, лысоват, усы у него висели, глаза менялись от голубого к водянисто-белому, а держался он с той робостью, с какой держатся люди, намеревающиеся занять денег у младшего брата. Иногда его тщедушное тело то ли дергалось, то ли содрогалось. Разговор с секретаршей лишил его последней смелости. Чем дольше он ждал, тем меньше верил, что брат его Уиллоуби, человек в общем-то добрый, даже щедрый, уделит ему такую непомерную сумму, как двести три фунта шесть шиллингов четыре пенса. В сущности, на эти деньги можно запустить человека на Луну.

Время бежало, сэр Криспин жалел, что не послал брату телеграмму, как вдруг дверь с табличкой «Уиллоуби Скроп» медленно отворилась, и крупный, зажиточный с виду джентльмен вышел оттуда, ведя за собой еще одного, тоже крупного и зажиточного. Они попрощались, клиент ушел, хозяин повернулся к секретарше.

— Обыграл вчистую, Мейбл!

— Простите, мистер Скроп?

— Загнал в угол. Мокрого места не оставил. У меня — 23 очка, у него — каких-то одиннадцать!

— Поздравляю, мистер Скроп.

— Заслужил. Открыть вам секрет? Координация глаза и руки. Не буду кокетничать, это не все. Стойте правильно, не напрягайтесь, не распускайтесь. Вы со мной согласны? Господи! Крипс!

— Здравствуй, Уилл.

Обычно братья хоть немного похожи; обычно — но не в этом случае. Криспин был тщедушен и кроток, Уиллоуби — дороден и уверен в себе. Мы бы сразу догадались, кто из них — бедный родственник; и не ошиблись бы, поскольку у Скропа-младшего была одна из лучших в Лондоне контор, а у Скропа-старшего — фамильная усадьба, требующая диких расходов. Много столетий их род безбедно обитал в Эллингтон-холле, но последнему его владельцу оставалось вспоминать о веселой молодости. Младший сын, как всегда бывает, полагался только на себя и теперь процветал; наследнику пришлось брать постояльцев, чтобы свести концы с концами. Сейчас, однако, концы не сходились на двести фунтов шесть шиллингов и четыре пенса.

Уиллоуби никак не ожидал брата. Тот, собственно говоря, не выезжал в Лондон, даже деньги (небольшие) занимал по телефону.

— Не знал, что ты здесь, — сказал юрист. — Что ж вы не сообщили?

— Вы были заняты, мистер Скроп, — отвечала секретарша с присущим ей достоинством.

— Да, — согласился он, — это верно. Координация глаза и руки! Ну, заходи, Крипс.

Старший брат пошел за ним в кабинет, питая слабую, но все же надежду. Уилл, несомненно, был в духе. Хватит ли этого духа на двести фунтов с лишним, знать никто не мог, но все-таки…

В кабинете младший брат резвился, как в приемной. Он напевал, он летал — словом, вряд ли мы нашли бы на Бедфорд-роу более веселого юриста.

— Удивительно! — воскликнул он. — Ты — у меня! Сигару?

— Нет, спасибо.

— Пообедаешь, конечно?

— Спасибо, нет. Надо успеть на 1.15.

— Жаль. Мы с Джерри идем в «Савой». Посидел бы с нами. Сэр Криспин был рад, что разговор откладывается. Собственно, он робел, как небезызвестная кошка из присловья.[50]

— Как он поживает?

— Вроде бы ничего. Не жалуется.

— Ты ему дал эти деньги?

— Нет, не дал.

— Почему? Да, конечно, он работает, но в его годы… Сколько ему, двадцать семь? В общем, деньги нужны. Мало ли какие расходы! Он столько сможет сделать…

— Вот именно. Прежде всего — жениться на этой стерве.

— На какой?

— На Вере Апшоу.

— Она не родственница Чарли?

— Дочь.

— Помню его, помню. Женился на Флоре Фэй.

— Да.

— Дочь тоже актриса?

— Нет. Она пишет. Всякую чушь, но кой-кому нравится. «Дни нарциссов» или там «Ровно в семь, на рассвете».

— Ой, Господи!

— Вот именно. Помнишь твое второе дело?

Сэр Криспин заморгал, показывая этим, что помнит, как вторая из брошенных им девиц подала в суд.

— Стоит ли это вспоминать? — укоризненно спросил он.

— Стоит. Вылитая Вера Апшоу. Тот самый тип, помесь ангела с акулой. Ей нужны его деньги.

— Откуда ты знаешь?

— От нее. Она ему сказала, что свадьбы не будет, пока я их не дам. Вот я и не даю. Знаешь, поговорим о чем-нибудь другом. С чего это ты приехал? Дела?

— Не совсем…

— Налоги?

— Да нет…

— Постояльцы заели?

— Пожалуйста, называй их гостями.

— Гостят они?

— Гостят, чтоб их всех!

— Места есть?

— Вообще-то, да. Двое уехали. Им скучно. Тишина, говорят, такая…

— Это хорошо. Я пошлю одну даму в твой зверинец. Американка, Бернадетта Клейберн, для друзей — Берни. Сестра Гомера Пайла. Они у меня живут. Он хочет, чтобы она отдохнула в деревне.

Сэр Криспин с такой горечью говорил о сбежавших гостях, что мог бы и обрадоваться, но нет — он удивился и пискнул, словно летучая мышь.

— Только женщин мне не хватало!

— Ну, как же без них? Сам знаешь, женская рука…

— Они едят в постели!

— Может быть, только не Берни. Она вышагивает до завтрака больше пяти миль. Помнишь Чосера?

— Кого?

— Отца английской поэзии.

— А, Чосера!

— Именно. Так вот, она похожа на Батскую ткачиху. Веселая, добрая, живая…

— Господи! Бойкая?

— В общем, да.

— Не пущу!

— Подумай хорошенько.

— Нет и нет!

— Так и передать?

— Пожалуйста. Уилл, я с ума сойду! Тебе-то что, ты человек солидный, а я..

— Ну что ж, как знаешь. А жаль. Гомер очень богат, денег он не пожалеет.

Сэр Криспин подумал, сказал: «О!», подумал еще и сказал: «Пусть едет» — и наконец выразил те чувства, которые вызывали у него так называемые гости.

— Чтоб они лопнули! Хоть бы купил кто этот Меллингэм!

— А что?

Сэр Криспин засмеялся тем смехом, который называют горьким. Уиллоуби с жалостью посмотрел на него.

— Опять астма?

— Это я смеюсь.

— Да? Никогда бы не подумал.

— Знаешь, почему я засмеялся? Ты вот спросил: «А что?» Да уж, вопрос так вопрос! Кому нужен дом черт знает где размером с Бекингемский дворец? Сколько денег уходит! Чинишь его, чинишь — как в прорву. Крыша, потолки, трубы, лестницы… Это — дом. А парк? Деревья стриги, ограду — чини, трава тоже сама себя не косит. Озеро чисти каждый четверг, жуткая вонь. А фермеры? Только и думают, как бы тебя разорить. Помню, отец обошел со мной этот парк, деревню, фермы — и сказал: «Все это, Криспин, будет твое». Что бы ему прибавить: «Помоги тебе Бог»! Уилл, ты не одолжишь двести фунтов шесть шиллингов четыре пенса?

— Почему именно столько?

— За ремонт.

— Подождать не могут?