Пляска смерти - Лорел Гамильтон

Натэниел улыбнулся и протиснулся мимо нас, прижимаясь грудью к руке Ричарда. Тот отодвинулся, но попытался отодвинуть и меня, а я, честно говоря, не хотела оказаться в середине. Поэтому я остановилась, но Натэниел был так близко, что шагнуть вперед я тоже не могла. У Ричарда был выбор: поднять меня, или передвинуть, сделав мне больно, или отпустить, или отодвинуться без меня, или остаться где стоял, и чтобы Натэниел к нему прикасался.

Он пытался отступить назад, а я не хотела двигаться с места, а Натэниел просто смотрел на нас с расстояния в дюйм. Ричард не хотел отодвигаться без меня или оставлять меня одну с Натэниелом. Символично было так, что словами не передать.

Натэниел заговорил тихо, не отводя лавандовых глаз от лица вервольфа. Его грудь почти прижимала ко мне руку Ричарда.

— Ты как пес, метящий территорию. Может, тебе на Аниту поссать — пусть все знают, что она твоя?

Ричард зарычал низко и глубоко — звук завибрировал у меня по коже, по телу Натэниела. Мы оба вздрогнули — пожалуй, по разным причинам.

— Прекратите оба! — велела я.

— Она не кость, которая может достаться только одному, — сказал Натэниел.

Ричард снова зарычал, и на этот раз его сила хлопнула по мне плоским электрическим ударом. Мы с Натэниелом сказали одновременно: я — «больно!», он — «м-м-м!».

— Ну ты, извращенец! — почти выкрикнул Ричард.

— Может быть. Но этот извращенец готов сделать для любимой женщины и своего ребенка то, чего не сделаешь ты.

Ричард отдернулся так резко, что я пошатнулась — Натэниел меня подхватил.

Ричард отступил. Натэниел заставил его отступить — не силой, а правдой.

Натэниел подхватил меня, и я не мешала, потому что, если бы я сейчас отстранилась, все представление пропало бы зря. Слишком давно я ошиваюсь среди ликантропов, чтобы не понять, что происходит. Натэниел, мой покорный Натэниел, вышел отбивать подачу. Самой доминантной личности из всех, что есть в моей постели, он давал понять, что он — сила, с которой следует считаться. Почему сегодня? Почему именно сегодня решил Натэниел провести черту на песке? Ребенок. Конечно же, дело в ребенке. Что-то во всей этой истории заставило Натэниела ощутить, что он должен стать более доминантным. А может быть, ему, как и мне, надоело слушать и смотреть, как Ричард показывает, будто он — самый главный из моих возлюбленных, а ведет себя как приятель, с которым мы иногда трахаемся. Ничего плохого в этом нет, но не может один и тот же мужчина быть и любовью вашей жизни, и случайным дружеским трахом. Это роли взаимоисключающие.

Натэниел поддержал меня, и я обняла его, спрятала лицо у него на груди — потому что не знала точно, что на этом лице выражается. Натэниел выступил против Ричарда — и победил. Что еще может измениться просто из-за возможности, что будет ребенок?

— Я уведу Валентину, а вы поговорите про бизнес.

— Этот бизнес тебя касается, — напомнил Мика за моей спиной.

— Но мне потом можно будет рассказать, а по вампирским вопросам у меня все равно мнения не будет. — Он осклабился. — Также меньше всех я буду возражать против кого бы то ни было, кого Анита выберет себе как pomme de sang или любовника. — Он поцеловал меня в лоб и шепнул: — А еще дело в том, что Валентина меня не пугает.

Я посмотрела на него:

— А меня, знаешь, пугает то, что тебя она не пугает.

Он улыбнулся уже не так широко, только мне:

— Знаю.

И он поцеловал меня в губы — ласково и нежно. Потом отодвинулся, и я его отпустила, все еще не до конца понимая, что за перемена случилась в нем.

Валентина подошла к нему, он взял ее за ручку и повел к дальнему коридору. Она оглянулась на всех нас и показала язык.

Клодия послала за ними Лизандро, сказав вслух:

— Пригляди там, чтобы Бартоломе не сделал ничего такого, чего не должен.

Но я не сомневалась, что после представления Валентины и Самсона она просто не хотела оставлять с ней наедине никого из не-вампиров. Честно говоря, я тоже.

Глава семнадцатая

— Как ты можешь его любить? — спросил Ричард.

Я обернулась к нему. Он сгорбился, потирая ладонями руки от плеч, как от холода. Но холодно ему не было — по крайней мере не тот это был холод, от которого можно защититься одеялом. Холод сердца это был, или души, или разума. Такой холод проедает дыру в самой твоей сути и оставляет за собой что-то темное и страшное.

Я смотрела на него и искала ответа на его вопрос. Такого ответа, от которого ему не стало бы еще больнее. Вздохнув, я поняла, что ничего, кроме правды, не придумать. Уж кем бы ни были мы с ним друг для друга, кем бы мы друг для друга ни стали когда-нибудь, но всегда между нами была и будет хотя бы правда.

— Я тебе задал вопрос, — напомнил он, и его сила полыхнула в комнату как жар из печи, которую открыли посмотреть. Но жар тут же рассеялся — Ричард пытался держать себя в руках.

— Почему я люблю Натэниела? — переспросила я.

— Да, именно это я спрашивал, — сказал он со злостью.

— Потому что с ним я никогда не чувствую себя извращенкой.

— Потому что он сам извращенец, — проворчал Ричард. — Рядом с ним кто угодно кажется нормальным.

Я почувствовала, как мое лицо закрывается — той непроницаемой маской, которую я надеваю, когда злюсь и пытаюсь держать себя в руках.

— Может быть, не совсем время для такого разговора? — предположил Жан-Клод.

Мы оба к нему даже не повернулись.

— Во-первых, — начала я сдавленным, контролируемым голосом, — Натэниел не извращенец. Во-вторых, он готов переменить всю свою жизнь, если я забеременела от него, а ты нет. Так что я бы на твоем месте не стала швыряться камнями в его сторону.

— Если ты беременна, я на тебе женюсь.

Комната вдруг наполнилась тишиной такой густой, хоть топор вешай. Я уставилась на Ричарда, секунду, две, и наконец смогла сказать:

— О Господи Иисусе, Иосиф и Мария! Ричард, ты думаешь, это и все, что нужно? Жениться, чтобы ребенок не был байстрюком, и сразу все будет хорошо?

— Я не заметил, чтобы кто-нибудь другой такое предложил.

— Потому что все знают — я бы сказала «нет». Все остальные мужчины моей жизни понимают, что брак здесь ни при чем. Важно здесь то, что мы, быть может, создали новую маленькую личность. И делать должны все, что для этой личности будет лучше. Если я за кого-нибудь выйду, чем от этого будет лучше малышу?

Он посмотрел на меня, и столько было страдания в этом взгляде, столько борьбы — будто я сказала что-то совершенно непонятное, непостижимое.

— Если женщина от тебя беременеет, ты на ней женишься, Анита. Это называется нести ответственность за свои действия.