Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн

Это было изрядным достижением. Хайду показал себя достаточно умным, чтобы воспользоваться слабостью своих противников и наступлением Хубилая на сердце Китая. Он был командиром в традициях самого Чингиса: жестким, аскетичным — он не прикасался к спиртному, — терпимым к другим религиям помимо собственного шаманизма[60], а так же заботящимся о сохранении своей налоговой базы, таких городов Великого Шелкового Пути, как Самарканд и Бухара. Руками толкового советника он ввел собственную валюту (в десятке городов нашли монеты с высоким содержанием серебра). Он даже финансировал строительство Андижана, который в 1280-х годах стал торговым перекрестком в богатой Ферганской долине. Может, Хайду и был традиционалистом, но следовал за Чингисом и в понимании необходимости административного умения. Он формировал кавалерийские соединения, используя десятичную командную структуру, введенную Чингисом с целью реформировать воинские части, основанные на утвердившихся племенных связях. Таким способом он смог инкорпорировать в свою державу много различных, зачастую враждебных друг другу тюркских и монгольских племен. Всадники, вооруженные луками и стрелами, также применяли сабли и кавалерийские пики. Их подкрепляли пехотными частями и «нефтеметчиками» — командами специалистов по использованию требушетов и других осадных машин.

Насколько сильны были его армии? Источники называют цифру в 100 000 — вероятно, преувеличение, как почти все подобные оценки, хотя даже такие силы были куда меньше, чем войска соперников в Персии, Золотой Орде и Китае Хубилая. Однако нехватку количества воинов они возмещали качеством. Их набеги были устрашающими: быстрые налеты, сильные удары, стремительные отходы.

Но экономическое возрождение длилось недолго, и мечты о более широкой империи вскоре оказались разбиты вдребезги. Уже в самый год воцарения Хайду Хубилай предпринял определенные действия с целью заставить его подчиниться. Он отправил в Алмалык, находящийся глубоко на территории Хайду, делегацию из шести князей во главе со своим четвертым сыном Номуханом с целью убедить Хайду явиться ко двору в Ксанаду или Пекине. Должно быть, это показалось ему хорошим способом заставить царственных кузенов действовать совместно. Однако этот замысел катастрофически провалился и привел к обратным результатам. Хайду оставил приглашение без внимания, на всякий случай держа свою армию на охране западных границ. Для широкого же наступления у Номухана не доставало кавалерии — как сказал ему его главный полководец, для загонной охоты на Хайду потребуется по меньшей мере 110 000 конницы.

Это обстоятельство ведет в самое средоточие трудностей Хубилая. Китай обычно не производил лошадей в таких масштабах. Юаньские хроники показывают, что со времен Угэдэя правители империи издавали постоянный поток указов о том, как следует реквизировать лошадей.[61] Один такой указ гласит: «Что же касается лошадей народа, тут действует процентная система: когда число достигает 100, берется одна». И еще один, изданный Хубилаем в 1293 году и, возможно, имеющий отношение к затруднительному положению Номухана в середине 1270-х годов: «Поскольку мятежные князья-царевичи [т. е. Хайду и прочие] не подчинились, настало время для военных действий. Собрать со всех провинций 100 000 лошадей и заплатить за них соответствующую цену». Табуны потянулись из Китая через проход Ганьсу, но не было никаких реальных шансов прислать достаточно в должный срок. Да и в любом случае Номухану наверняка требовалось время для обучения своей армии пользоваться ими. Тем временем он устроил себе двор и превратился в еще одного властителя, опирающегося исключительно на военную силу.

Это тупиковое противостояние длилось пять бесполезных лет, и этого времени вполне хватило для роста негодования в свите из родственников. Средоточием недовольства был Токтэмур, сын девятого сына Толуя, славившийся своей храбростью и искусством стрелять из лука. Ездил он на сивом коне, потому что на нем, как говорил он, хорошо видна кровь — «лучшее украшение и знак отличия мужчин». Кроме того, он отличался горячностью. Как выражается Рашид ад-Дин, «из-за присущей ему великой храбрости мозг его был полон мятежных мыслей». Токтэмур убедил еще одного своего кузена, сына Мункэ Ширкэ, что у того больше прав на трон, чем у Хубилая. Однажды ночью они захватили и Номухана, и его старшего военачальника, отослав князя в качестве подарка пленником в Золотую Орду, а военачальника — к Хайду вместе с посланием, гласившим: «Мы должны не думать друг о друге плохо, а объединиться, дабы отогнать врага». Но, как это часто бывает с горячими головами, Токтэмур и Ширкэ сами уничтожили единство, к которому стремились. Их армия превратилась в разбойничью банду, двое предводителей которой грызлись из-за наследования и сражались друг с другом, и страдали из-за разнообразных перебежчиков. В конечном итоге они подались на восток в Монголию и заняли Каракорум. Хубилай отправил войска выгнать их, после чего этот мятеж понемногу угас. Но навязывание своей воли буйным родственникам оказалось непосильной задачей для Хубилая. Он был полностью связан войной с империей Сун, которая продолжалась до 1279 года, и поэтому оставил любые попытки контролировать отдаленную державу Хайду.

Что до незадачливого Номухана, то он пережил долгий путь до Крыма в качестве пленника и по прибытии, разумеется, оказался среди родственников. Вероятно, полагая, что он может быть полезен в качестве пешки, его десять лет держали в Орде. Когда в 1284 году он вернулся в Китай, ему дали пост главы департамента, приглядывающего за северной границей, но более не числили в наследниках престола. Он умер на следующий год.

Это было хорошей новостью для Хайду. После того, как он вновь занял Алмалык, Хайду был волен разделаться с постоянными рейдами через границу из Персии и несколькими восстаниями разочарованных членов семьи Чагатая. Сидя прямо на Великом Шелковом Пути, он руководил шатким возрождением, а серебряные монеты подкрепляли экономическую стабильность. За последующие несколько лет его стратегия окончательно определится. Он создаст сеть поддержки по всей окраине империи, тянущуюся на юг в Тибет и одновременно на восток в Манчжурию. Отсюда из Алмалыка, он выстроит дугу из подпевал и союзников, охватывающую китайскую империю Хубилая. Вместе с сыном Барака Дувой, ставшим его правой рукой, он осуществит свои претензии на право стать истинным наследником своего деда Угэдэя, назначенного наследника Чингиса.

В один прекрасный день должен был обязательно последовать заключительный решающий поединок. Он состоится только через двадцать лет, уже не при жизни Хубилая. Но до конца его дней власть Хубилая в Центральной Азии оставалась чисто поминальной.

Глава 12

НОВЫЙ КИТАЙ ХАНА

Хубилай унаследовал от матери поразительное управленческое мастерство. Он не был интеллектуальным гением, но обладал талантом, сделавшим его одним из величайших глав исполнительной власти всех времен: он превосходно разбирался в людях, совершенно без всяких личных предубеждений, и умел привлекать на службу людей умнее себя самого. Подобно своему деду, он рад был принять на службу любого, кто обладает талантом. Его советники образовали международную команду. На должности финансовых администраторов старательно выискивали торговцев-мусульман. Хубилай взял на службу 66 уйгуров, 21 из которых были особыми уполномоченными или местными чиновниками, управляющими китайскими округами, в то время как несколько других обучали наследников императорской семьи. И еще, также подобно своему деду Чингису, он умел замечать организационные проблемы — совершенно беспрецедентные, вызванные новизной разворачивающихся событий, — а потом вдруг неожиданно придумывал решения, которые действительно срабатывали. Чингис взял племена, поломал их структуру и выковал нацию, а затем принялся делать то же самое с иными культурами, выковывая империю. Хубилай повел этот процесс дальше. Его задача состояла в завоевании, а потом в управлении, к которому его соплеменники были вдвойне не готовы — во-первых, потому, что до Чингиса у них вообще не было никакого правительства, а во-вторых, потому, что хотя предыдущие некитайские завоеватели и захватывали северный Китай, никто из них не овладевал целиком севером и югом. Можно ли вспомнить какие-нибудь прецеденты в истории, когда столь малочисленный народ бросил бы вызов столь многочисленному и добился успеха?

Главный недостаток Хубилая, как мы увидим позже, заключался в том, что он не умел довольствоваться достигнутым. Да и как он мог, если хотел оставаться верен миссии своего деда — делать границы империи все шире и шире, пока весь мир не признает факт монгольского верховенства?