Навстречу ветрам - Петр Лебеденко

Машина продолжала зарываться. Далекий, усыпанный мелкими бледными звездами горизонт поплыл вверх, правое крыло чертило дугу по Млечному Пути. Второй пилот подался к Андрею, обдал его горячим дыханием. Андрей не отрывал взгляда от горизонта, но почему-то видел там не темную линию, а бледное Сашино лицо с глазами, полными тоски. «Она пишет, что Витька разбил нос своему приятелю. Паршивый мальчишка…» Дуга на Млечном Пути, прочерчиваемая крылом, становилась круче. Мелькнул ковш Большой Медведицы. Полярная звезда прыгнула вниз. Андрей чувствовал, как второй пилот судорожно вцепился рукой в его плечо и. сказал не своим голосом:

— Все..

Андрей резким движением головы стряхнул со лба капли пота. Он понимал, что это уже катастрофа, но не хотел сдаваться. Не желал и думать о смерти. Он еще жив, руки еще держат штурвал, мозг работает ясно и четко, значит, надо бороться и думать не о смерти, а о жизни. О жизни второго пилота Саши, о его сыне Витьке, Ване Сирицыне, враче, медсестре. Они ведь все верят Андрею. И второй пилот Саша, который сам видит нависшую опасность, хотя и сказал непохожим голосом: «Все», — тоже верит. И не может не надеяться на спасение. Каждый человек всегда надеется до последней минуты…

Продолжая отдавать штурвал вправо, Андрей постепенно убирал газ правого мотора. Он хотел испробовать все. Может быть, разница в силах тяги уравновесит другие силы. В этом тоже могло быть спасение. «Только спокойнее, Андреи, еще ведь не конец, в запасе есть несколько секунд, может быть, даже минут…

На миг самолет перестал вращаться, он словно замер в нерешительности. Потом вдруг Андрей снова увидел Полярную звезду. Теперь она медленно поднималась вверх. Все выше и выше. Крыло на Млечном Пути вычерчивало дугу в обратном направлении. И постепенно разжимались Сашины пальцы на плече Андрея. Второй пилот что-то говорил, но Андрей ничего не слышал. Он напряженно продолжал следить за горизонтом, прислушиваясь к работе моторов. Лицо у него было строгим, но спокойным. Между бровями вздрагивала морщинка, новая морщинка — след пережитой тревоги. Она останется как память еще одной победы. Когда-нибудь, взглянув на нее, Андрей вспомнит этот полет и эту ночь. Может быть, вспомнит об этом и второй пилот Саша, рассказывая своему сынишке Витьке о летчике Андрее Степном…

Машина снова шла по прямой, звезды висели совсем рядом, мигали не так мрачно, как минуту назад. Под крыльями корабля лежала Белоруссия, темнели ее леса, бежали быстрые реки.

Командир! — В пилотскую кабину заглянул штурман, приблизил лицо к Андрею. Голос у него был взволнованный и радостный. — Командир, продержись две минуты. Обрыв нашли, скоро будет в порядке, Продержись, командир!

Андрей кивнул головой:

Продержусь.

Штурман ушел, Андрей посмотрел на Сашу и сказал:

— Так и напиши Витьке: «Без дела драться нельзя. А если по делу — пожалуйста». Ты меня слышишь?..

Саша сидел молча, глядя через иллюминатор на землю:

Ладно, командир, я так ему и напишу.

Первым, кого увидел Андрей на своем аэродроме, был техник Василий Васильевич Терешин. Пожилой уже, в очках с квадратными стеклами, этот человек чем-то напоминал большого муравья. Никто никогда не видел Терешина сидевшим без дела. Когда самолет был на стоянке, Василий Васильевич часами копался в моторе, бесконечно проверял рули, смазывая тросы, что-то подкручивал, подтягивал. Если самолет находился в полете, Терешин или благоустраивал свою стоянку, или спешил на помощь другим техникам. Но в такие часы и минуты голова Василия Васильевича была как-то странно вытянута вперед и склонена набок. Все знали: техник прислушивается к небу, в хаосе звуков он хочет уловить ни с чем не сравнимый для него гул моторов своего самолета. Он не смотрел на приземлявшиеся машины, он просто слушал и, когда далеко в темноте, еще невидимая, появлялась машина Никиты, облегченно вздыхал, поправлял квадратные очки и бежал встречать своего командира…

Еще не дорулив до стоянки, Андрей заметил пробегавшего мимо капонира Терешина с тряпкой в руке. Голову Василий Васильевич держал прямо, он ни к чему не прислушивался, и Андрей понял: Никита уже прилетел.

Поставив самолет в капонир, Андрей вылез из кабины и сразу же увидел Никиту. Без шлема, со слипшейся прядью волос, Никита подошел к Андрею и, взяв его под руку, потащил в сторону. Он был чем-то радостно возбужден, и Андрей подумал: «Наверно, письмо от Анки». Но Никита вдруг сказал:

Андрей, я привез одного фрица и только сейчас присутствовал на предварительном допросе. Интереснейший тип. Полковник-штабист, настоящий прусский служака. Посмотрел бы ты, как он держался на допросе! Наглая такая рожа, трын-трава, курит сигарету и говорит: «Никто не сомневается, что Россия уже проиграла войну». Но не в этом главное. Знаешь, кто этот фриц?

Андрей пожал плечами:

Ты же сам сказал: полковник-штабист.

Да, но какой полковник! Я вот часто думаю: разбросала нас война в разные концы страны, и, кажется, так далеко мы друг от друга, что и связи между нами никакой нет. Где-то там на юге Вася, Яша, где-то Игнат с Лизой, не услышишь о них, не протянешь к ним руку. А все это не так. У полковника нашли письмо от его сынка, летчика. Знаешь, что он пишет? Я примерно запомнил. Слушай. «До последнего времени мы чувствовали себя, как боги. Мы знали: воздух — за нами, мы его хозяева. И вот что-то изменилось. Целую неделю горы и море были закрыты туманом, мы сидели в землянках, не смея оторваться от аэродрома. А русские в это время прилетали из-за гор и штурмовали аэродром, порт. Черт возьми, мы скрипели зубами от злости, а наш командир капитан Вирт настолько раскис, что стал похож на бабу (кстати, ты не мог бы подсказать кому-нибудь, что Вирта следует заменить и передать командование более энергичному и смелому летчику?). Мы все время думали, что у русских, за горами, ясная погода, поэтому они и рискуют. Но потом узнали: там такая же муть, как у нас. И еще узнали: первый вылет, совершенно вслепую, сделали не прославленные русские асы, а какие-то мальчишки. В приказе нашего командования даже указаны их фамилии — Нечмирев, Райтман… Да, а мы сидели и проклинали все на свете…»

Никита закурил, несколько раз затянулся и сел на чехол.

Это здорово! — сказал Андрей. — Вася не писал, что они — первые. Молодцы.

И знаешь, в чем еще признался этот летчик своему папаше? Он говорит: «Заметно, что боевой дух наших парней становится не таким, как раньше. Надо что-то делать, иначе мы можем потерять господство в воздухе».

Если уже не потеряли, — сказал Андрей.

В конце своего послания летчик пишет, — продолжал Никита, — что лично его боевой дух не иссяк. Он клянется папаше: «Я буду драться, как прежде. За смерть своего кузена Вилли я буду уничтожать всех, кого встречу на земле, на воде и в воздухе…» Слышишь, Андрей! Всех, кого встретит. Смог бы ты убить немецкого ребенка, если бы даже знал, что его отец бродит по нашей земле с автоматом в руках?

Прежде чем ответить, Андрей долго молчал. И наконец тихо, но твердо проговорил:

Не с такой душой родились мы, Никита, как это… зверье… Кто он, этот летчик? Старый ас?

Шут его знает. — Никита вдруг засмеялся: — Фамилия у него не из веселых: Гюнтер Трауриг… Трауриг— значит печальный…

Глава третья

Гюнтер Трауриг вылез из самолета, закурил, хлопнул по плечу механика:

Все хорошо, старина! Сегодня я им отплатил за Вилли!

Хороший был бой, господин обер-лейтенант? — спросил механик.

Боя не было, но они свое получили. Верно, Крауз?

Лейтенант Крауз стоял около своей новой машины, раскуривая сигарету. Он кивнул головой:

Работка была подходящая, Гюнт!

Гюнтер и Крауз барражировали над портом, где немецкие суда грузились хлебом. Время барража подходило к концу, когда Крауз передал по радио:

Вижу две машины. Идут с востока на нас.

Гюнтер обрадовался: два на два, черт возьми, это хорошо. Он имел на своем счету пять сбитых самолетов, будет совсем недурно, если это число увеличится. Крауз — неплохой ведомый, на него можно положиться. Правда, горяч, но для летчика-истребителя это не порок…

Подберем высоту, малыш! — весело крикнул Гюнтер, делая боевой разворот. — И атакуем.

Но атаковать не пришлось. Два самолета, о которых говорил Крауз, были «мессершмиттами». Ганс Вирт со своим братом летел на смену,

Черт! — выругался Трауриг. — Идем домой, малыш.

Они снизились почти до бреющего полета и пошли над морем. Оно было спокойным, чистым. Ни одного дымка, ни одного паруса. Только далеко от берега виднелась едва заметная точка.

Подвернем, малыш, — сказал Трауриг.

Это была рыбачья лодка. Какой-нибудь мальчишка, наверно, вышел половить кефали. Гюнтер пронесся над лодкой, успел увидеть испуганное, бледное лицо рыбака. Да, это был мальчишка. Когда самолеты пролетели, он бросился к веслам, чтобы грести к берегу…