PR-проект «Пророк» - Павел Минайлов

— Тогда у меня, к сожалению, не было времени думать, и никогда прежде к убийству Пророка я не готовился. Мое решение и мои действия — это было как вспышка, как озарение.

— Не хотите ли вы сказать, что вы себя не контролировали, были вне себя или не отдавали отчет в собственных действиях? — На убийцу в упор смотрели внимательные глаза человека в сером пиджаке. Это были глаза юриста и глаза врача.

— Нет. Никогда раньше я не мыслил так ясно. В долю секунды передо мной возникли все доводы за и против, вся ответственность за то, что я хотел совершить, и ответственность, которую я понесу в том случае, если не совершу этого. Я не мог поступить иначе. Повторяю, такой возможности в жизни могло больше не представиться.

— Но вы, в лучшем случае, сядете в тюрьму на много лет. Из оставшейся жизни эти годы — лучшие… Вы должны были понимать, что навредите только себе, что испортите себе жизнь.

— Напротив. Я буду счастлив, что сделал что-то действительно значимое. Неужели вы думаете, что альпинист боится восхождения? В этом — его счастье. Можете считать, что я вообразил себя орудием в руках справедливости.

— Не много ли вы на себя берете? Вам ли судить о добре и зле? И вам ли судить человека и его душу? Откуда вам знать о том, что скрыто за его внешним обликом — его мотивы, его устремления, его намерения. Не суди, да не судим будешь. Вы не можете это не знать. Вы понимаете, что вы не судья. Не в вашей компетенции судить и тем более — выносить приговор.

— Я так не думаю. Представьте, если бы у власти стояли людоеды, неужели бы вы полагались на их суд? Вы должны определить для самого себя, что выше — этот суд или суд вашей совести, когда вы решаете самые важные для вас вопросы. Для меня решение самых важных вопросов в моей жизни находится исключительно в юрисдикции моей совести.

— Но что будет, если каждый присвоит себе право самостоятельно решать вопросы, пусть даже самые важные для него?

— Это право и так принадлежит каждому.

— Вероятно, вы считаете себя пупом земли.

— Каждый человек — пуп земли. В равной мере. А насчет слов Христа, которые вы здесь процитировали, я думаю, что он оговорился. Он должен был сказать: «Суди, потому как судим будешь. По судам своим». Так и есть — если есть тот свет, то судят там именно по судам нашим.

Фимин поднялся со своего стула.

— Все, достаточно, — сказал он. — Этот фанатик становится симпатичен, — может быть, повторить историю с Руби?

— Кто такой Руби? — спросил Виталич.

— Это — убийца убийцы Кеннеди. Он его грохнул, и тот не успел дать показания.

— Плодотворная мысль.

— Нет. Уже было. Надо подумать. На сегодня хватит, — сказал Фимин режиссеру.

— Как насчет завтра? — спросил Виталич.

— Я позвоню.

Фимин поехал к Антоновичу. Его пропускали на постах, отдавая честь.

— Один? — спросил Фимин у секретаря.

— Да. Подождите, я сейчас доложу.

Через минуту он был в кабинете Льва Семеновича.

— Ну, что теперь думаешь делать? — не здороваясь, спросил Антонович.

— Пора объявлять о смерти Терещенко.

— А как насчет убийцы?

— Я предлагаю сказать, что его растерзала толпа.

— Прошло два дня.

— Полтора. Мы скажем, что он тоже умер в больнице.

— Не слишком ли много совпадений? — Лев Семенович был зол, измотан двумя прошедшими днями.

— Мы можем их использовать. Если посмотреть с другой точки зрения, это тоже символ. Похожая смерть жертвы и убийцы. А какая разная память о них. Один погибает, как герой, как полубог, другой — дохнет, как избитая собака.

— А где этот… настоящий убийца?

— Он тоже у нас. Его сразу вывезли со стадиона.

— Что с ним думаешь делать?

— То, что объявлено. Один укол — и все.

— Я этого не слышал. Берешь ответственность на себя. Что будем делать дальше?

— Сейчас объявим о смерти Терещенко и убийцы. Завтра будет готов сценарий дальнейших действий.

— Сегодня ночью.

— Хорошо. Сегодня ночью.

XXXIII. Мария + Эвита (ноябрь)

Антонович помолчал и, будто только что вспомнив, спросил:

— Что с фильмом о допросе?

— Придется уничтожить.

— А актеры?

— В кино все должно быть достоверно. Как в жизни.

Через час Фимин вернулся в кабинет Антоновича. Здесь уже сидел Маковский.

— Ну как? — спросил Антонович.

— Все по плану, — ответил Фимин. Он выглядел свежее, чем час назад, как будто освободился от тяжелого груза.

Антонович еле заметно улыбнулся и другим тоном продолжил:

— Слушай, Анатолий, ты только не подумай, что я претендую на твой хлеб, но у меня есть небольшая идейка… Я накропал тут кое-что, называется «Судьбы народов и память поколений». Послушайте: «Кто не знает национальную героиню Аргентины и США — Эвиту Перон. Надежда нации, олицетворение ее нелегкой судьбы, воплощение лучших черт и духовных сил. Аргентинская Жанна д’Арк и Мария Магдалина в одном лице.

Все это — о героине американского фильма с Мадонной в главной роли. Об Эвите Перон мы знаем только из этого фильма, вне зависимости от того, имеет ли он отношение к правде. Создан образ святой. Специалист может сказать о Пероне, что это — дважды президент или диктатор Аргентины, об Эвите, что она — его жена и дожила до тридцати пяти лет. Хотя Перон дожил до весьма преклонного возраста. Никто не задается вопросом, не вышла ли она замуж за хрыча и в ее ли пользу говорит этот факт».

Антонович сделал паузу, обвел взглядом слушателей и стал читать дальше:

— «А кто самая известная американка, я имею в виду — гражданка США, которая годилась бы на роль матери нации? После некоторых умственных усилий и с долей сомнения многие вспомнят Жаклин Кеннеди. Кроме того, что она — жена самого молодого президента США и обладательница незаурядной внешности, кто-то вспомнит ее не слишком знатное происхождение и то, что ее появление в одной из богатейших семей Америки — символ американской демократии. Но ни первое, ни второе, ни третье — не есть заслуга Жаклин. Если бы не ее измена памяти первого мужа с Онассисом, из нее вполне можно было бы сделать национальную героиню.

Кто-то может сказать, что в этой красивой сказке про Эвиту Перон есть какая-то фальшь, нечто такое, что коробит. Возможно, это та легкость, с которой кинематограф игнорирует реальные факты, события, недавнюю историю, что есть судьба народа. Но кого это коробит? Кучку думающих людей, причем думающих инако и не имеющих доступа к СМИ, к тому же и не желающих навязывать другим свою точку зрения.

Должно ли иметь значение, что еще живы люди, которые чувствовали по-другому, переживали другое, совсем не то, что показано в фильме? Да, у них была другая драма, но их настоящую драму у них забрали, объявив их память фальшью, и сказали: вот что у вас было в действительности, вот почему вы страдали! Для вас это — годы молодости, годы счастья, время надежд и дерзаний? Все это неважно — вот как все было! И люди начинают сомневаться в том, что их память соответствует реальности, а их дети уже будут уверены, что все было совсем не так, как утверждают их родители. А вот созданная, мифологизированная героиня — не на сезон, даже не на десятилетия. Она вечно останется в истории.

Такая героиня нужна и России. Эффективность такого образа-мифа доказали наши зарубежные коллеги, доказала современная массовая культура. Пророк умер. Да здравствует святая!» Ну как?

— Похоже на завещание Даллеса, — ответил Маковский.

— Я имею в виду вот что: не нужна ли нам героиня, еще более управляемая, чем Илья? Кроме того, она будет связана тем, что уже проповедовал Илья. Рамки очерчены очень точно.

— В общем-то интересная мысль, — задумчиво произнес Фимин. — Кто бы это мог быть?

— Я об этом давно думаю. У меня есть такой человечек.

Марина сидела в своем офисе и листала журнал. Был очередной период, когда заказов не было. Не было и денег. Марина не могла сосредоточиться и отложила журнал в сторону. Иногда ей казалось, что жизнь закончилась вместе с жизнью Ильи. Она так думала, потому что еще недавно верила в то, что рождена для него, что ее жизнь без него не имеет смысла, что они будут вместе, что он будет принадлежать ей. Она знала, что добьется этого, потому что по-другому просто не может быть. И теперь все изменилось.

«Илья умер, и его жизнь закончилась, — думала Марина. — То, что происходит сейчас, для него не существует. Он этого лишен. Но почему этого должна быть лишена я? У меня впереди длинная жизнь, длиннее той, которую я уже прожила. Лучше той, которую я уже прожила, потому что она будет новой и неизвестной».

Еще недавно она жила тем, что Илья должен принадлежать ей. В этом был смысл. Но он погиб. Это была самая большая подлость с его стороны. Напоследок. Но теперь он будет принадлежать ей после смерти и тем самым составит ее счастье. Если это можно назвать счастьем. Ведь все-таки ей нужен был он, а не его деньги и его слава, хотя, конечно, и деньги, и слава — это не так уж плохо.