Кюхля - Юрий Тынянов

Николай Иванович расшаркался. Шульгин сказал:

- Отвечайте на вопросы.

Он подал Николаю Ивановичу бумагу. На бумаге было написано косым, четким почерком, карандашом: "Где живет Кюхельбекер? Где живет Каховской?" Возле имени Каховского было написано в скобках другим, дрожащим почерком: "У Вознесенского моста, в гостинице "Неаполь", в доме Мюсара".

Николай Иванович отлично знал, где живет Вильгельм. Но он наморщил лоб, цицероновским жестом поднес правую руку к подбородку, подумал с минуту и отвечал медленно и задумчиво:

- Сколько я знаю, Кюхельбекер живет неподалеку отсюда, в доме Булатова. У Каховского адрес показан, но верно ли, мне неизвестно.

- Точно ли так? - спросил Шульгин.

- Точно.

Шульгин приблизился к Николаю Ивановичу:

- Ну, смотрите, вы знаете, кто это написал? Сам государь. Вы за правильность сведений головой отвечаете.

Николай Иванович поклонился почтительно:

- Правильность сведений подтверждаю безусловно.

- В дом Булатова, - сказал Шульгин жандармам. Жандармы вышли. Николай Иванович медленно вернулся в свою опочивальню.

II

К концу дня Фаддей Венедиктович совсем растерялся. Он взял извозчика и начал разъезжать по знакомым. Извозчик попался Фаддею Венедиктовичу неразговорчивый. Город был безлюден и тих. Вдали, на Эрмитажном мосту, чернело войско. Фаддей Венедиктович спросил у извозчика неожиданно для самого себя:

- А скажи, братец ты мой, нельзя ли нам на Петровскую площадь?

Сказал и прикусил язык. Извозчик покачал головой:

- Никак нельзя, барин, там теперь мытье да катанье, кругом пушки да солдаты.

Фаддей хихикнул бессмысленно:

- Какое мытье?

- Вестимо дело, замывают кровь, посыпают снегом и укатывают.

- А крови много было? - спросил дрожащим голосом Фаддей.

Извозчик помолчал.

- Значит, много, коли под лед людей спускают. Фаддей огляделся.

- Поезжай, братец, к Синему мосту, - сказал он просительно, как будто извозчик мог ему отказать.

У дома Российско-Американской компании он слез, расплатился кое-как с извозчиком и вбежал рысцой по знакомой лестнице.

"Войти или не войти? - подумал он. - Боже сохрани, и думать нечего, назад; скорей назад. И зачем я только сюда приехал?"

Он дернул за колокольчик.

Дверь отворил слуга, бледный, с испуганными глазами.

Мелкими шажками, потирая для чего-то руки, вошел Фаддей в столовую. За столом сидели Рылеев, Штейн-гель, еще человека три. Они тихо разговаривали между собой, пили чай. Фаддей, быстро кивая головой и виновато улыбаясь, подошел к столу. Он не поздоровался ни с кем, но уже высмотрел свободный стул и приготовился сесть на краешек.

Тогда Рылеев встал лениво, вышел из-за стола, подошел к Фаддею и взял его за руку повыше локтя.

- Тебе, Фаддей, делать здесь нечего, - сказал он протяжно. Он посмотрел на Фаддея и усмехнулся. - Ты будешь цел.

Потом, все так же держа его за руку, он вывел его из комнаты и закрыл дверь.

Очутившись на улице, Фаддей подумал тоскливо:

"Пропаду. Ей-богу, пропаду".

Он побежал по улице, потом остановился.

"Нет, бежать не годится. Домой скорей".

Кое-как добрался он до дому, укутался в халат, лег, угрелся и задремал.

В два часа ночи Фаддея все еще спал. Проснувшись, он увидел над собой незнакомую усатую голову.

- Булгарин, журналист?

Фаддей сел на постели. Перед ним стоял жандарм. В дверях виднелась теща - "танта", - величественно смотревшая на Фаддея: своим поведением он наконец добился достойного конца.

"Начинается", - подумал Фаддей.

- Одевайтесь немедля, поедете со мной к полицеймейстеру.

- Я сейчас, - бормотал Фаддей. - Я мигом. Сию же минуточку с вами и поеду.

Руки его дрожали.

Полицеймейстер Шульгин сидел за столом в расстегнутом мундире. Перед ним стояли два жандармских офицера, которым он отдавал предписания.

Фаддей ему почтительнейше поклонился. Шульгин не ответил.

"Плохо дело", - подумал Фаддей.

Отпустив офицеров, Шульгин пристально вгляделся в Фаддея. Потом он усмехнулся.

- Садитесь, - сказал он ему, кивнув на стул. - Вы чего перетревожились? - Он засмеялся. Фаддей заметил, что он слегка пьян.

- Я ничего, ваше превосходительство, - сказал он, осмелев несколько.

- Коллежского асессора Вильгельма Карловича Кюхельбекера знать изволите? - посмотрел вдруг в упор на него Шульгин.

- Кюхельбекера? Я? - лепетнул Фаддей ("пропал", - быстро подумал он), - по литературе, единственно по литературе. Ни в каких других отношениях с этой личностью не состоял, да и отношения у нас самые, можно сказать, враждебные.

- По литературе так по литературе, - сказал Шульгин, - но в лицо его вы знаете?

Фаддей начал догадываться, в чем дело.

- В лицо знаю.

- Наружность описать можете?

- Могу-с.

- Пишите. - Шульгин придвинул Фаддею перо, чернила и лист бумаги. Пишите подробные его приметы.

"Кюхельбекер Вильгельм Карлов, коллежский асессор, - писал Фаддей, росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые. - Фаддей задумался, он вспомнил, как говорил сегодня утром у Греча Вильгельм. - Рот при разговорах кривится. - Фаддей посмотрел на пышные бакенбарды Шульгина. - Бакенбарды не растут, борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись. - Фаддей вспомнил протяжный голос Вильгельма. - Говорит протяжно, горяч, вспыльчив и нрав имеет необузданный".

Он подал листок Шульгину.

Шульгин посмотрел листок, дочитал до конца внимательно и под конец усмехнулся:

- "Горяч, вспыльчив" - это до примет не относится. А лет ему сколько?

- Около тридцати, - сказал Фаддей, - не больше тридцати. - Он говорил довольно уверенно.

Шульгин записал.

- За правильность сообщенных примет вы головой отвечаете, - сказал он хрипло, выкатив на Фаддея глаза.

Фаддей приложил руку к сердцу.

- Ваше превосходительство, - сказал он почти весело, - не беспокойтесь: по этим приметам вы его в сотне людей различите. Это описание - прямо сказать, литературное произведение.

- Можете идти.

Фаддей приподнялся. Чувствуя прилив какой-то особенной, верноподданнической радости, он спросил, неожиданно для самого себя:

- А скажите, пожалуйста, как здоровье его императорского величества?

Шульгин с удивлением на него поглядел.

- Здоров, - кивнул головой. - Можете идти. Фаддей вышел и высунул от радости самому себе язык. "А Хлебопекарь-то, - подумал он потом с каким-то тоже удовольствием, - видно, сбежал, что приметы спрашивают".

III

Издали доносилось какое-то громыхание, дробное и ровное, как будто пересыпали горох из мешка в мешок, - не спеша возвращалась конница. Вильгельм уходил все дальше от площади. Потом он остановился, поглядел и на минуту задумался. Он повернул назад - заметил, что прошел Екатерининский институт. И позвонил в колокольчик. Привратница отперла калитку и осмотрела с удивлением Вильгельма. Потом она узнала его. Вильгельм прошел к тетке Брейткопф. Грязный, в оборванном фраке, он стоял посреди комнаты, и с него стекала вода. Тетка стояла у стола неподвижно, как монумент, лицо ее было бледнее обыкновенного. Потом она взяла за руку Вильгельма и повела умываться. Вильгельм шел за ней послушно. Когда он снова вошел в столовую, тетка была спокойна. Она поставила перед ним кофе, придвинула сливки и не отрываясь смотрела на него, подперев голову руками. Вильгельм молчал. Он выпил горячий кофе, согрелся и встал спокойный, почти бодрый. Он попрощался с теткой. Тетка сказала тихо:

- Виля, бедный мальчик.

Она прижала Вильгельма к своей величественной груди и заплакала. Потом она проводила его до ворот.

Вильгельм, крадучись, шел по улицам. Улицы молчали. Не доходя Синего моста, он остановился на мгновенье.

Ему показалось, что в окнах Рылеева свет. Вдруг он услышал громыханье сабель, и несколько жандармов прошли мимо.

Вильгельм пошел прямыми, быстрыми шагами, не оглядываясь. Вдали, на площади, горели костры. Он быстро свернул в переулок и поднялся по лестнице к себе.

Семен отворил ему.

- Александра Ивановича нет дома? - спросил Вильгельм.

- Не приходили, - отвечал Семен хрипло. Вильгельм сел за стол и подумал с минуту. Он рассеянно

глядел на свой стол, смотрел в окно. И стол, и окно, и стул, на котором он сидел, были чужие. Его комната была уже не его. Что делать? Сидеть и ждать? Ожидание было хуже всего. Вильгельм почти хотел, чтобы сейчас открылась дверь и вошли жандармы. Только бы поскорей. Так он просидел за столом минут пять, - ему показалось - с час. Не приходили. Тогда он встал из-за стола.

- Семен, - сказал он нерешительно, - сложи вещи. Семен, ничего не говоря и не глядя на Вильгельма,

полез в шкап и начал укладываться.

- Ах, нет, нет, - вдруг быстро сказал Вильгельм. - Какие там вещи. Дай мне две рубашки.

Он взял сверток, посмотрел вокруг, увидел свои рукописи, книги, наткнулся глазами на Семена и кивнул ему рассеянно: