Рецепт колдуньи. Сборник - Черных Валентин Константинович

Теперь, когда она присмотрелась к этим справным, покрашенным голубой или зеленой краской (предпочитали именно эти цвета: коричневый — слишком мрачно, беж — ярко, красный — вызывающе), то впервые осознала, что поддержание этой исправности требовало усилий каждый день. Чтобы все это не развалилось, надо ремонтировать прохудившееся, подбивать, подкрашивать. Но это при готовом, а им предстояло перестроить. В эти дни она поняла, что в деревне не справиться ни одному, ни вдвоем. Может быть, поэтому в деревне такие большие семьи — работы хватало на всех.

Она знала, что у Шарова есть сын, уже взрослый. Она знала, что они изредка встречаются, но особой близости между ними не существовало. Теперь, когда Шаров явно не справлялся с тяжелыми работами, в одно из воскресений появился сын. Такой же, как и Шаров, приземистый, длиннорукий и плотный. Они начали менять стропила. Работали молча, что называется, понимая друг друга с полуслова.

Весна в том году оказалась ранней и дружной. Остатки снега стаяли в три дня. На участке давно ничего не сажали, земля слежалась.

— Осенью будет плохо с картошкой, — сказал Шаров-младший.

— Посадим, — сказал Шаров-старший.

— И огурцы бы, и помидоры, и капусту.

Шаров-старший кивнул.

В следующую субботу они начали вскапывать участок лопатами. Шаров-старший всаживал лопату, переворачивал пласт земли, разбивал его. Три движения: вонзить, перевернуть, разбить. Отец и сын методично перелопачивали участок. Она попробовала помогать, но быстро выдохлась. Когда участок вскопали, появилась сноха Шарова, жена его сына. Высокая, полногрудая, с мощными бедрами. Такая родит хоть десятерых. Оказалось, что она из той же деревни, что и Шаровы. Бывая в деревне наездами, Шаровы присматривались к рослой, красивой девочке. Такую в Москве они бы не заполучили. Шаров-старший помог ей поступить в институт. Нынешней зимой она вышла замуж за его сына.

Сноха привезла рассаду помидоров, высадила на гряды. Мужчины натянули целлофан, опасаясь заморозков. Шаровы на время оставили работы на доме и принялись за забор: посаженное надо защитить. На двух самосвалах завезли штакетник. Врыли цементные столбы, прикрепили к ним брус и начали набивать штакетник. Следом за мужчинами шли они со снохой, олифили и красили. Сорная трава стала забивать гряды, и они пололи, пололи, пололи. Потом наступила жара, и они носили воду и поливали, вначале только утром, а потом и вечером.

Шаров прорубил второй, отдельный вход, и она поняла, что половина дачи предназначалась для снохи и сына. И не она теперь становилась главной женщиной на даче, а сноха, которая умела все: и копать, и окучивать, и полоть, и варить варенье, и мариновать, и солить, и сушить.

В середине лета выяснилось, что сноха беременна, уже на третьем месяце. Мужчины освободили ее от тяжелых работ, и она ходила по участку выпятив живот и даже платья носила тесноватые, чтобы живот выпячивался наиболее отчетливо. Ей показалось, а может быть, так и было, — сноха теперь с нею разговаривала покровительственно, снисходительно.

Она, конечно, могла бы родить, но Шаров не заговаривал о женитьбе, он как будто присматривался к ней: сгодится или не сгодится в будущем хозяйстве. Ее явно испытывали на терпение и прочность.

После очередной закупки материалов, необходимых для штукатурки стен, она заглянула в главную сберегательную книжку Шарова. Она знала, что строительные материалы дорогие, но не предполагала, что настолько. Деньги у Шарова заканчивались, и она вдруг осознала, что этой осенью они с Шаровым никуда не поедут: ни в Индию в туристическую поездку, как планировали раньше, ни на юг, в санаторий. У нее износилась дубленка, и она ждала удобного случая, чтобы сказать об этом Шарову.

Она подсчитала, сколько Шаров потратил на покупку материалов для дачи, прикинула оставшийся объем работ и поняла: чтобы завершить перестройку дачи, потребуется не меньше пяти лет, а чтобы рассчитаться с долгами, в которые придется влезть, пройдет еще пять лет как минимум. Она попала в ловушку.

Вечером усталый Шаров сидел на крыльце, курил и смотрел на заходящее солнце.

— Мне надо заканчивать диссертацию, — сказала она.

— Глупости все это, — ответил Шаров. — Никому эти диссертации не нужны. Все уйдет и забудется. А вот этот дом останется.

Все коту под хвост, как говорила ее мать. Надо будет заглянуть в словарь идиом: почему коту и почему под хвост?

Она ничего не ответила Шарову, боясь, что сорвется и начнет кричать, обзовет его старым дураком. Она вспомнила их первый приезд на дачу еще зимой, когда Шаров намечал, что предстояло сделать. Она тогда осторожно усомнилась: стоит ли?

— У меня никогда не было своего дома, — сказал тогда Шаров. — У меня вообще не было ничего своего. А теперь будет.

Она смотрела на похудевшего за лето Шарова, на его морщинистое лицо и огрубевшие руки и ничего, кроме раздражения, к его тупому упорству не испытывала. Она все рассчитала верно. Шаров должен был включить ее в группу на договорную работу для кооперативного комбината. На основе этих разработок под контролем Шарова она смогла бы защитить диссертацию. Но Шаров отказался от этого проекта и взял подряд в кооперативе, который давал деньги для закупки материалов на дачу, но диссертацию защитить на этом кооперативном подряде было невозможно: производство массажных ковриков к науке отношения не имело.

«Если бы не эта дача, — подумала она и вдруг осознала, что выход есть. — Дачи не должно быть». И все не так уж и сложно. Приехать на дачу на последней электричке. В кладовке стоял бидон с керосином. Шаров запасся керосином на случай, если в поселке отключат электричество. Пока пламя разгорится, она успеет выбежать с участка, по оврагу добежать до речки, потом через нее выбраться на дорогу. Но этот вариант предполагал слишком много случайностей. Она могла встретить в электричке соседей по даче, которые припозднились в городе. В детективных романах следователь всегда опрашивал соседей, знакомых, пассажиров. Даже если она выйдет на шоссе незамеченной, следствие опросит всех таксистов, которые проезжали в это время. К тому же в ночное время автоинспекторы на постах останавливали машины и проверяли документы у водителей: в последние годы очень уж часто крали автомашины. И милиционер может запомнить ее, и не потому, что она такая уж красивая, а потому, что в ночное время им делать нечего, и почему бы не поглазеть на молодую женщину, а может быть, и не заговорить с ней. Нет, ей необходимо безупречное алиби, во время пожара она должна находиться рядом с Шаровым.

Она знала, что найдет решение, надо только думать, думать непрерывно. И она думала. В лаборатории, в троллейбусе по пути на работу. Решение нашлось внезапно. Она смотрела телевизор. Показывали военную хронику к очередной годовщине победы над немцами во Второй мировой войне. Старый колхозник, увешанный медалями, рассказывал о рельсовой войне.

В следующую субботу она не поехала на дачу, сказала Шарову, что у нее болит голова. В библиотеке она заказала книги о партизанском движении в последней войне. В воспоминаниях партизанских командиров упоминались мины с часовым механизмом, магнитные, химические и даже радиомины, которые взрывались на расстоянии. Ей оказалось достаточно одного упоминания о химическом составе смеси. В понедельник в лаборатории она приготовила более совершенную горючую смесь, выверила время растворения медного провода в кислоте. Можно было, конечно, использовать реле времени, которыми еще пользовались некоторые хозяйки для выключения старых стиральных машин, еще без встроенных таймеров. Подумав, она отказалась от этой идеи. Реле могло сгореть не полностью, и вообще, от любого механизма остаются следы. Абсолютное алиби при пожаре давала только химическая мина. И партизанские командиры утверждали, что химическая мина практически не оставляет следов.

Мину она установила вечером в воскресенье. Перед отъездом с дачи она поднялась на второй этаж, положила провода в кислоту. Она накрыла мину старыми газетами и поставила рядом бидон с керосином.