Волшебный корабль - Хобб Робин

И вот тут ее окатил ледяной холодок сомнения. Ее мать ведь не родилась в семействе Вестрит. Она в нее вошла через брак. То есть в точности как и Кайл. Так, может быть, она, как и этот стервец, не питает к кораблю никакого особого чувства? Нет. Нет. Такого просто не могло быть. Не могло – после всех лет, проведенных ею с отцом. Альтия что было сил отгородилась от непрошеной мысли, отрицая за ней всякое право на смысл. И мать, и Кефрия наверняка знали – обязаны были знать! – ЧЕМ в действительности являлась Проказница для семьи. И в таком случае все случившееся было местью. Непонятной, несоразмерной местью лично ей, Альтии. Наказанием непонятно за что. Быть может, за то, что она слишком любила отца? Больше, чем кого-либо другого из членов семьи?

И вновь потекли слезы. Это не имело значения. Ничто больше не имело значения. Им придется-таки передумать. И отдать корабль ей. «Даже если, – сурово сказала она себе, – даже если Кайл останется капитаном и мне придется служить у него под началом!» Как ни отвратительна была ей подобная мысль, она вдруг показалась ей наилучшим выходом из положения. Да! Да! Наверное, именно этого они и хотели. Им требовалась уверенность, что торговое дело будет вестись таким образом, как видели это они и Кайл. Ну и пусть его торгует как хочет и чем хочет. Хоть маринованными яйцами и красильными орешками. Лишь бы у нее не отнимали возможности жить на борту… быть частью Проказницы…

Альтия подняла голову. У нее вырвался вздох облегчения, как если бы она приняла некое важное решение. «Но ведь ничего не изменилось… Или все-таки изменилось?» Она заглянула в себя и поняла, что верно было второе. Выяснилось, что она – в отличие от себя прежней – готова была пойти на любые унижения. Абсолютно любые. Все, что угодно, – лишь бы ходить в море вместе с Проказницей. Все, что угодно…

Она огляделась и даже застонала про себя. В этот вечер она слишком много пила. И слишком много плакала. В голове стучали молоты, и она даже не смогла бы с уверенностью назвать матросский кабак, в котором сидела. Одно было ясно – ее занесло в один из наихудших клоповников. Вот один из матросов уснул прямо за столом и тихо сполз на пол. Ничего необычного в этом, собственно, не было, другое дело, что обыкновенно таких пьянчужек немедленно вытаскивали вон. Мягкосердечные кабатчики позволяли им отоспаться возле двери, равнодушные выкидывали на улицы и в переулки, где бедолаг неминуемо обирало ворье. Ходили слухи, будто иные содержатели питейных заведений вели с уличными грабителями какие-то дела, но Альтия особо в это не верила. В других портах – да, там чего только не происходило. Но не в Удачном!

Она кое-как поднялась на непослушные ноги. Кружево юбки зацепилось за деревянный заусенец на ножке стола. Альтия дернула – полоса кружева надорвалась и повисла. Плевать. Да пусть рвется хоть вовсе в клочки. Это платье она все равно не наденет больше никогда в своей жизни. Она последний раз шмыгнула носом и ладонями потерла глаза. Домой – и в кровать! Завтра она сумеет посмотреть жизни в глаза и уж как-нибудь со всем разберется. Не сегодня. Завтра… «О Са, сделай так, чтобы дома все уже спали, когда я туда доберусь!»

По пути к двери ей пришлось переступить через вдрызг пьяного матроса, валявшегося прямо в проходе. С этим дело не заладилось. То ли деревянный пол под ногами качнулся, то ли ноги еще не привыкли ступать по суше… Она сделала очень широкий шаг, едва не упала и удержалась только благодаря тому, что успела схватиться за дверной косяк. Кто-то хохотнул у нее за спиной. Гордость не позволила Альтии оглянуться и посмотреть, кто именно. Она распахнула дверь и вышла наружу, в ночь.

Темнота и прохлада поначалу совсем сбили ее с толку, но потом помогли хоть как-то прийти в себя. Она помедлила на деревянной мостовой у таверны, чтобы сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. На третьем по счету ей показалось, что ее вот-вот вытошнит. Она ухватилась за перильца и замерла, стараясь дышать потише и дожидаясь, чтобы улица перестала качаться перед глазами. Дверь кабака позади нее заскрипела, приоткрываясь, и выпустила наружу еще одного человека. Забеспокоившись, Альтия повернулась рассмотреть его. В потемках ей понадобилось некоторое время, чтобы признать его.

– Брэшен, – обрадовалась она.

– Доброй ночи, Альтия, – отозвался он устало. И помимо воли спросил: – С тобой все в порядке?

Несколько мгновений она молча смотрела на него. Потом сказала:

– Я хочу назад. К Проказнице. – Слова выговорились сами собой, но, едва они прозвучали, она поняла – именно это ей и следует обязательно сделать. – Мне непременно нужно посмотреть на нее. Я должна объяснить ей, почему сегодня ушла и оставила ее.

– Лучше тебе сделать это завтра, – предложил Брэшен. – Когда выспишься и протрезвеешь. Ты же не хочешь, чтобы она увидела тебя такой, верно? – И Альтия распознала в его голосе хитринку, когда он добавил: – Вряд ли она обрадуется. И батюшка твой тоже бы не обрадовался…

– Нет. Она поймет. Она все поймет. Мы достаточно хорошо знаем друг дружку. Она поймет все, что я натворила…

– Значит, она тем более поймет, когда ты придешь к ней назавтра, трезвая и чисто умытая. – Брэшен говорил дело, а голос у него был очень усталый. Помолчав немного, он подал ей руку. – Пошли домой. Я тебя провожу.

Глава 8

Разговоры в ночи

Как только они переступили порог своего дома, Роника Вестрит буквально сломалась. У нее попросту подкосились колени – силы были на исходе. Кайл только головой покачал. Кефрия подхватила мать и повела ее к кровати.

Опочивальня, которую она так долго делила с любящим мужем, с некоторых пор превратилась в обитель болезни и скорби. Кефрию объял ужас при мысли, что надо будет уложить мать на диван, где та уже и так провела множество невеселых ночей. Она велела Рэйч приготовить комнату для гостей – и сидела с Роникой, пока кровать не была застелена и мать не уложили. Потом Кефрия отправилась взглянуть, как там Сельден. Сынишка плакал. Он, оказывается, требовал маму, но услышал от Малты, что маме, дескать, сейчас некогда – она слишком занята, чтобы возиться со всякими зареванными младенцами. После чего Малта его так и оставила сидеть на краешке постели. Не позаботилась даже служанку к нему позвать… Кефрия готова была всерьез рассердиться на дочь, но вовремя сообразила, что Малта и сама совсем почти дитя. Разве можно ждать от двенадцатилетней девчонки должной заботы о семилетнем братишке после такого-то дня?

Утешив мальчика, Кефрия переодела его в ночную рубашку и не уходила, пока он не задремал… В общем, когда она наконец отправилась к себе, то ничуть не сомневалась, что больше в доме ни одной бодрствующей души не осталось.

Она шла анфиладами хорошо знакомых комнат, и пляшущие отсветы свечки заставляли тени таинственно шевелиться. Тут поневоле задумаешься о привидениях, и Кефрия внезапно спросила себя: а что, если дух отца еще задержался здесь, в этом доме, где ему выпало так долго страдать? Мороз пробежал по спине, шевельнулись волосы на затылке… «Да как же мне не стыдно! – упрекнула она себя тут же. – Дух отца теперь в корабле. Но и пожелай он вернуться сюда, чего мне страшиться? Ведь это мой отец, может ли он причинить мне зло?»

Тем не менее, когда она беззвучно проскользнула в комнату, где уже улегся в постель Кайл, ей стало гораздо спокойней. Она задула свечку, чтобы не побеспокоить спящего мужа, и стала раздеваться во мраке, а ее одежды оставались лежать там, куда падали. Ощупью нашла ночную рубашку, приготовленную для нее Наной, и с удовольствием ощутила на коже ее прохладную ткань. И вот – о счастье! – наконец-то постель! Кефрия откинула одеяло и простыню и осторожно устроилась подле супруга.

Кайл тут же распахнул ей свои объятия. Оказывается, он и не думал засыпать и все это время дожидался ее. День выдался мучительно длинным, да и недавние хлопоты веселыми не назовешь – и все равно объятия мужа несказанно обрадовали Кефрию. Ей казалось, его прикосновения разом исцеляли судорожное напряжение, так долго копившееся внутри ее тела. Какое-то время Кайл просто прижимал ее к себе, гладя волосы и растирая ей шею и плечи. А потом они занялись любовью. Просто, без хитроумных затей, и очень нежно. Они не говорили ни слова, и лунный свет вливался в комнату сквозь высокие окна. Луна сияла так ярко, что почти различимы были цвета вокруг. Сливочный тон простыней. Волосы Кайла, отливавшие слоновой костью. Его кожа переливалась двумя оттенками тусклого золота: темнее там, где его покрывал загар, а там, куда солнце не добралось, – бледнее.