Геральт (сборник) - Анджей Сапковский

Она схватила его обеими руками за волосы и пылко поцеловала в губы, впившись в них словно вампир. Медальон на шее задергался, Геральту почудилось, что цепочка укорачивается и стискивает горло словно гаррота. В голове сверкнуло, в ушах дико зашумело. Фиалковые глаза чародейки исчезли, и он погрузился во тьму…

Геральт стоял на коленях. Йеннифэр обращалась к нему мягким, нежным голосом.

– Запомнил?

– Да, госпожа.

Это был его собственный голос.

– Так иди и выполни мое поручение.

– Слушаюсь, госпожа.

– Можешь поцеловать мне руку.

– Благодарю тебя, госпожа.

Он пополз к ней, не поднимаясь с колен. В голове гудели десятки тысяч пчел. Ее рука источала аромат сирени и крыжовника… Сирени и крыжовника… Вспышка. Тьма.

Балюстрада, ступени. Лицо Хиреадана.

– Геральт! Что с тобой! Геральт, ты куда?

– Я должен… – Его собственный голос. – Должен идти…

– О боги! Взгляните на его глаза!

Лицо Вратимира, искаженное изумлением. Лицо Эррдиля. И голос Хиреадана.

– Нет! Эррдиль, нет! Не прикасайся к нему и не пробуй задержать. С дороги, Эррдиль! Прочь с его дороги!

Запах сирени и крыжовника…

Дверь. Всплеск солнца. Жарко. Душно. Запах сирени и крыжовника. «Будет буря», – подумал он. И это была его последняя сознательная мысль.

Тьма. Запах…

Запах? Нет – вонь. Вонь мочи, гнилой соломы и мокрых лохмотьев. Смрад коптящего факела, воткнутого в железный захват, закрепленный в стене из грубо отесанных каменных блоков. Отбрасываемая факелом тень на покрытом соломой земляном полу…

Тень решетки.

Ведьмак выругался.

– Наконец-то. – Он почувствовал, что кто-то приподнимает его, прислоняет спиной к влажной стене. – Я уже стал опасаться. Ты так долго не приходил в себя.

– Хиреадан? Где… Черт, голова разламывается… Где мы?

– А ты как думаешь?

Геральт отер лицо ладонью и осмотрелся. У противоположной стены сидели трое оборванцев. Он видел их смутно, они приткнулись как можно дальше от факела, почти в полной темноте. Под решеткой, отделяющей всех их от освещенного коридора, прикорнуло что-то, на первый взгляд напоминающее кучу тряпья. На самом деле это был старик с носом, похожим на клюв аиста. Длина висящих сосульками волос и состояние одежды говорили о том, что он находится здесь не первый день.

– Нас кинули в яму, – угрюмо сказал Геральт.

– Рад, что ты обрел способность логически мыслить и делать выводы, – бросил эльф.

– Дьявольщина… А Лютик? Давно мы здесь сидим? Сколько времени прошло с тех пор…

– Не знаю. Когда меня кинули, я тоже был без сознания. – Хиреадан подгреб солому, уселся поудобнее. – Разве это важно?

– Еще как, черт возьми. Йеннифэр… И Лютик. Лютик там, с ней, а она собирается… Эй, вы. Нас давно здесь заперли?

Оборванцы пошептались, но не ответили.

– Вы что, оглохли? – Геральт сплюнул, все еще не в состоянии отделаться от металлического привкуса во рту. – Я спрашиваю, какое сейчас время дня? Или ночи? Наверное, знаете, когда вам приносят жратву?

Оборванцы снова пошептались, покашляли.

– Милсдарь, – сказал наконец один, – оставьте нас в покое и, пожалуйста, не разговаривайте с нами. Мы – честные воры, мы не политические. Мы супротив власти не шли. Не… покушались. Мы токмо воровали.

– Угу, – сказал второй. – У вас свой угол, у нас свой. Кажному свое.

Хиреадан фыркнул. Ведьмак сплюнул.

– Так оно и есть, – промямлил заросший волосней старик с длинным носом. – В тюряге кажный стерегёт свой угол и держится своих.

– А ты, дедок, – насмешливо спросил эльф, – держишься их или нас? Ты к какой группе себя относишь? К честным или политическим?

– Ни к какой, – гордо ответил старик. – Ибо невинен есьм.

Геральт снова сплюнул.

– Хиреадан, – спросил он, массируя виски, – с этим покушением на власть… Верно?

– Абсолютно. Ты ничего не помнишь?

– Ну, вышел на улицу… Люди на меня поглядывали… Потом… Потом был какой-то магазин…

– Ломбард, – понизил голос эльф. – Ты вошел в ломбард. И сразу же дал по зубам ломбардщику. Крепко. Даже очень.

Ведьмак сдержал проклятие.

– Ломбардщик упал, – тихо продолжал Хиреадан. – Ты дал ему несколько раз ногой по весьма чувствительным местам. На помощь прибежал слуга. Ты выкинул его через окно на улицу.

– Боюсь, – буркнул Геральт, – этим дело не ограничилось.

– Опасение вполне обоснованное. Ты вышел из ломбарда и направился по середине улицы, расталкивая прохожих и выкрикивая какие-то глупости относительно чести дамы. За тобой тянулся солидный хвост. Там же были я, Эррдиль и Вратимир. Ты остановился перед домом аптекаря Лавроносика, вошел и через минуту снова вышел, волоча Лавроносика за ногу. Затем обратился к собравшейся толпе с чем-то вроде речи.

– Какой?

– Говоря наиболее доходчиво, ты сообщил, что уважающий себя мужчина не должен называть курвой даже профессиональную проститутку, ибо это низко и отвратительно. Что применять определение «курва» по отношению к женщине, которую ты никогда не… имел – ты выразился более красочно – и никогда ей за это не давал денег, дело грязное и абсолютно недопустимое. Экзекуция, сообщил ты всем и вся, будет произведена немедленно, и это будет наказание в самый раз для такого говнюка, как Лавроносик. После чего зажал голову аптекаря между колен, стащил с него портки и врезал по заднице ремнем.

– Продолжай, Хиреадан. Продолжай, не жалей меня.

– Лупцевал ты Лавроносика по заднице, не жалея сил, а аптекарь выл и верещал, плакал, взывал к помощи господней и людской, умолял сжалиться, обещал даже исправиться, но ты ему явно не верил. Тут подбежали несколько вооруженных бандитов, которых в Ринде почему-то принято именовать гвардией.

– А я, – покачал головой Геральт, – именно тогда и покусился на власть?

– Куда там! Ты покусился гораздо раньше. И ломбардщик, и Лавроносик числятся в городском совете. Вероятно, тебе интересно будет узнать, что оба требовали выкинуть Йеннифэр из города. Они не только голосовали за это в совете, но говорили о ней всякие гадости по корчмам и обсуждали ее весьма неизящным образом.

– Об этом я догадывался уже давно. Рассказывай. Ты остановился на гвардейцах. Это они бросили меня в яму?

– Хотели. Ох, Геральт, это было зрелище. Что ты с ними вытворял, описать невозможно. У них были мечи, дубины, палки, топоры, а у тебя только ясеневый стек с ручкой, который ты отобрал у какого-то франта. И когда все уже лежали на земле, ты пошел дальше. Большинство из нас знали, куда ты направляешься.

– Хотел бы знать и я.

– Ты шел в храм. Ибо богослужитель Крепп, тоже член совета, уделял Йеннифэр много места в своих проповедях. Впрочем, ты вовсе и не скрывал своего мнения относительно богослужителя Креппа. Ты обещал прочитать ему лекцию, касающуюся уважения к прекрасному полу. Говоря о нем, ты упускал его официальный титул, но добавлял иные эпитеты, вызывавшие заметное оживление у следовавшей за тобой детворы.

– Так, – проворчал Геральт. – Стало быть, прибавилось и богохульство. Что еще? Осквернение храма?

– Нет. Войти ты не успел. Перед храмом ждала рота городской стражи, вооруженная всем, что только нашлось в цейхгаузе, кроме катапульты, как мне кажется. Походило на то, что тебя просто-напросто изувечат. Но ты не дошел до них. Неожиданно схватился обеими руками за голову и потерял сознание.

– Можешь не заканчивать. Но, Хиреадан, ты-то как очутился в яме?

– Когда ты упал, несколько стражников подскочили, чтобы продырявить тебя копьями. Я вступил с ними в собеседование. Получил по голове алебардой и очутился здесь, в яме. Мне, несомненно, пришьют обвинение в участии в противолюдском заговоре.

– Ну, коли уж мы попали в обвиняемые, – заскрежетал зубами ведьмак, – то как думаешь, что нам грозит?

– Если Невилл, ипат, успел вернуться из столицы, – буркнул Хиреадан, – то кто знает… Мы знакомы. Но если не успел, приговор вынесут политики, в том числе, разумеется, Лавроносик и ломбардщик. А это значит…

Эльф сделал короткий жест в районе шеи. Несмотря на царящий в подвале полумрак, этот жест оставлял мало места для домыслов. Ведьмак помолчал. Воры шепотом переговаривались. Сидящий за «невинность» дедок, казалось, спал.

– Прекрасно, – сказал наконец Геральт и грязно выругался. – Мало того что я буду висеть, так еще зная, что оказался причиной твоей смерти, Хиреадан. И, вероятно, Лютиковой. Не прерывай. Я знаю, что это делишки Йеннифэр, но виноват все равно я. Моя дурь. Она окрутила меня, сделала из меня, как говорят краснолюды, дуба.

– Хм, – проворчал эльф. – Ни добавить, ни убавить. Я тебя предупреждал. Черт побери, тебя предупредил, а сам оказался таким же, пользуясь твоим выражением, дубом. Ты сетуешь на то, что я попал сюда из-за тебя. Я мог остановить тебя на улице, обезоружить, не допустить… Я этого не сделал. Боялся, что, когда развеются чары, которые она на тебя навела, ты вернешься и… причинишь ей зло. Прости.