Пожизненный срок - Лиза Марклунд

Обернувшись, он увидел, что София смотрит на него от двери кухни.

— Если ты все время будешь за ним убирать, то он никогда ничему не научится, — сказала она.

Он слегка пожал плечами, улыбнулся и развел руками:

— Ты права. — Он склонил голову набок.

Она улыбнулась ему в ответ:

— Можешь садиться за стол. Обед готов.

Она снова исчезла на кухне. Он прошел к обеденному столу в студии и невольно пригнулся, подавленный огромным пространством. Обычная высота потолков в прихожей и ванной только усиливала разницу. Пространство студии доминировало над всей квартирой. Только покатая стена отделяла студию от неба. В самом высоком месте высота потолка доходила до шести-семи метров. Косые световые люки и переплетение брусьев заставляли вспомнить Три БеКу или другие стильные нью-йоркские кварталы (Томас там, правда, не был, но София была и говорила ему о схожести).

— Калле! — крикнул Томас, обернувшись. — Обед готов!

Он услышал, как в комнате Калле — размером не больше посудного шкафа — пиликнул плейстейшн, и вздохнул. Он поднял с пола Эллен и усадил ее на подложенную на стул подушку, чтобы она смогла дотянуться до тарелки. София решила, что покупать высокий детский стул не надо — «она все равно скоро вырастет», — и была, наверное, права.

Она вошла в студию с миской картофельного пюре и со сковородкой, на которой лежали ломтики жареной колбасы.

— Калле! — снова позвал Томас, усаживаясь. — Обед на столе!

— Меня сначала должны убить, — скучным голосом ответил мальчик.

— Нет, иди сюда сейчас же!

София, потупившись, смотрела в стол. Она не любила, когда Томас кричал.

Послышался демонстративный вздох, потом игра остановилась, и в студии появился Калле.

— Я чуть было не побил свой старый рекорд, правда.

Томас потрепал его по волосам.

— Ничего, зато сейчас поешь колбасы.

— Мм! — промычал Калле, взбираясь на высокий, обтянутый черной кожей хромированный стул. — Она с луком? Н-ну! Можно его соскрести?

— Да ты попробуй, — сказал Томас.

— Что заработали, то и едим, — заметила София. — Хочешь вина?

Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ:

— Спасибо, не откажусь.

«Любая еда кажется вкуснее с вином. Тефтели и макароны становятся вкуснее с вином. И колбаса. Даже готовое картофельное пюре становится съедобным. Почему до сих пор я пил так мало вина?»

Они чокнулись.

— Как прошел день? — спросила она, отпив «Риохи».

Он тоже отпил глоток и прикрыл глаза. Божественно.

— О, — ответил он, поставив бокал на стол. — Крамне перестал со мной разговаривать после того, как я показал ему, что мы не можем исполнить директивы. Он считает, что увеличить сроки заключения — это хорошая идея, а у меня на этот счет нет своего мнения, но стоимость содержания заключенных возрастет, а это полностью противоречит полученным нами директивам.

Он отпил еще вина, а София понимающе кивнула.

— Это хорошо, что ты все ему показал, — сказала она. — Теперь социалистическому правительству придется еще раз хорошенько все обдумать, и все это благодаря тебе.

Томас поставил на стол бокал и уставился в тарелку. Он сам голосовал за это социалистическое правительство и на самом деле считал, что оно будет разумно работать. Он знал, что София не разделяет его взгляды, но, вероятно, думает, что он разделяет ее взгляды.

«Анника всегда голосовала за левых».

Он отогнал эту непрошеную мысль.

— Как прошел день у тебя?

София не успела ответить, как заплакала Эллен.

— Мне снова больно, папочка, — сказала она, протягивая ему заклеенный пластырем пальчик. Наверное, он слишком туго навернул пластырь, потому что кончик пальца сильно распух.

— О, дорогая, — сказал он, дуя дочке на палец. — Мы дадим тебе таблеточку, чтобы ты спокойно спала ночью и эта глупая рука тебе не мешала.

— Или сладости, — сказала девочка, вытирая слезы.

— Может быть, тебе бы дали сладкого, даже если бы ты не поранила руку, — подколол сестру Калле.

— Ты сначала доешь, а потом посмотри, нет ли чего сладкого у меня в портфеле, — сказал Томас.

— Ура! — крикнул Калле и взмахнул ножом и вилкой, плеснув жиром на обои.

— Ну вот, — сказал Томас. — Посмотри, что ты наделал!

София встала, оторвала кусок бумажной салфетки и вытерла жир. Впрочем, на стене уже были и другие пятна.

— Сиди за столом как следует! — прикрикнул на сына Томас, и Калле съежился под его взглядом.

Они продолжали есть молча.

— Можно я пойду? — спросил Калле, кладя нож и вилку в пустую тарелку.

— Подожди сестру, — сказал Томас, и Калле застонал:

— Но она такая медлительная.

— Я уже поела, — сказала девочка и отодвинула тарелку с недоеденной колбасой.

— Ладно, — сказал Томас и облегченно вздохнул, когда дети сползли со стульев и убежали в холл.

Он посмотрел на Софию и улыбнулся, она улыбнулась ему в ответ. Они снова чокнулись.

— Это жизнь, — не отрываясь от бокала, сказала она, глядя Томасу в глаза.

Он не ответил, глядя на ее блестящие от лака светлые волосы и яркие глаза.

«Колбаса и готовая толченая картошка. Это и есть жизнь?»

— Нетрудно заставить мир по-праздничному сверкать, — продолжила она. — Но в такой обычный вторник, как сегодня, можно быть и поскромнее. Но очень важно добавлять даже к скромности немного огня.

Он продолжал смотреть в стол. Наверное, она права.

«Но почему все это так меня смущает? Почему все это кажется мне собачьей чушью»?

— Ты думаешь о работе? — спросила она, кладя руку ему на плечо.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Боюсь, что да, — ответил он. — Завтра будет вынесен вердикт по первой апелляции о смягчении наказания в районном суде Эребро.

Она вопросительно посмотрела на него:

— О смягчении наказания?

Он открыл было рот, чтобы продолжить, но потом вдруг осознал, что она не понимает, как работает юридическая система юстиции.

«Естественно, да и откуда она может ее знать?»

— До сих пор люди, осужденные на пожизненное заключение, могли ожидать ограничения срока наказания только от правительства и только после подачи прошения о смягчении наказания. Но эта система никогда не была полностью легальной. Правительство не давало объяснений своим решениям, и они, эти решения, не могли быть оспорены. Но теперь, уже в течение некоторого времени, осужденные на пожизненное заключение могут обращаться в окружной суд в Эребро, где получают юридическое обоснование просьбы о смягчении наказания. В их распоряжении услуги юриста-омбудсмена, и он дает это юридическое обоснование. Первый вердикт мы услышим завтра. — Он сделал еще глоток вина. — Не случится ничего страшного, если суд откажет в удовлетворении прошения. Очевидно, это даже хорошо, чтобы не сложилось впечатление, будто пересматривать дела в Эребро легче, чем в центральном суде.

— Но почему в Эребро? — удивилась София.

Он улыбнулся.

— Где у нас самые большие тюрьмы?

— Какие тюрьмы?

— Кюмла и Хинсеберг. Самые большие мужская и женская тюрьма соответственно. Где они находятся?

Она широко раскрыла глаза.

— В лене Эребро?

— Именно.

София рассмеялась.

— Представляешь, — сказала она, — я до сих пор этого не знала. Как многому я научусь с тобой!

Он выглянул в холл, где дети, сидя на полу, делили сладости.

Он уже говорил об этом с Анникой, когда только обсуждалось местоположение суда, которому предстояло рассматривать прошения о смягчении наказания. Она тогда засомневалась в том, что Эребро — самое подходящее для этого место, и Томас ответил ей той же фразой: «Где у нас самые большие тюрьмы?»

«Ерунда! — заявила тогда Анника. — К тому времени, как заключенные подадут эти прошения, они уже не будут находиться ни в Кюмле, ни в Хинсеберге. Их переведут на реабилитацию в какую-нибудь более открытую тюрьму в неведомой глуши. Единственная причина выбора Эребро заключается в том, что министр баллотируется в тамошнем избирательном округе».

Он помнил свое изумление. Эта простая мысль почему-то не пришла ему в голову раньше.

— Ты преувеличиваешь, — сказал он, и София неопределенно пожала плечами.

Он поднял голову.

— Как твои дела? — спросил он. — Что нового?

— Сегодня произошла одна забавная вещь, — начала рассказывать София, но в этот момент в студию с воплем вбежал Калле.

— Папа, скажи ей! Она забрала последнюю конфету и говорит, что она для тех, кому больно.

Томас допил вино и встал.

— Если вы будете драться из-за конфет, то их больше не получите, — сказал он и обернулся к Софии. — Посиди здесь, я потом сам уберу посуду. Мне надо постирать комбинезон Эллен, он весь в крови.