Не остаться одному - Олег Верещагин

Как писал Гайдар в «Мальчише-Кибальчише»: «И все бы хорошо, да что-то нехорошо». Я видел, что многим из наших не по себе. И сам понял, что имел в виду Джанни, когда впадал в истерику. Меня давило.

Давило, и все тут. И это было не ощущение отталкивания, которое я испытывал в некоторых местах, в которых побывал, словно тебя тут не хотят; есть такие места, чужие человеку, чаще всего – морское побережье или горные плато. Нет. Нас тут явно хотели.

Что-то подобное, наверное, испытывает животное, ощущающее присутствие охотника, но не видящее его. За нами наблюдали – жадно и оценивающе. И взгляд был осмысленный, а главное – повсеместный. Ниоткуда – и отовсюду.

Все-таки этот мир надо за кое-что благословить. Он «заморозил» в нас способности подростков, исчезающие с возрастом, в частности, интуитивное ощущение опасности, молниеносную реакцию, бесстрашие. И одновременно наделил опытом, вещью бесценной. Так вот. Не урса за нами следили. И не люди. И вообще…

Под «и вообще» начались чудеса. Андрей остановился, вскидывая левую руку, а правой молниеносно обнажив свою валлонку. Но он мог бы и не сигналить, потому что трудно было не увидеть то, что предстало нашим глазам.

Точно перпендикулярно к нашему курсу шла группа ребят. Очень похожих на нас (в том смысле, что похожи вообще-то все, прожившие здесь определенное время), но вооруженных как бы «потяжелее» – со щитами, многие в шлемах, кое-кто с копьями, некоторые – в чешуйчатых панцирях. Двигались они быстро, привычно-ходко и бесшумно.

Совсем бесшумно.

Один из парней обернулся в нашу сторону, и я встретился взглядом с его глазами, светло-серыми и широко расставленными.

Он меня не видел. Отвернулся и зашагал дальше в этой странной процессии.

– У них ни у кого нет тени, – сказал напряженно Йенс. Мы оставались на месте, словно не в силах пересечь ту невидимую черту, по которой они шли, пока странный отряд не скрылся за деревьями, двигаясь все так же размеренно, бесшумно и уверенно.

– Пошли, Андрей, – окликнул я Альхимовича. Он обернулся, посмотрел на меня, сглотнул – и зашагал вперед.

Ничего не случилось…

– Олег, – мы с Йенсом шли в центре ромба, а Танька и Ленка Власенкова на время заменили нас в охранении, – ты понял, кто это был?

– Понял, не дурак – дурак бы не понял, – пробурчал я. – Те, кто погиб тут когда-то.

– Дурак, – искренне заметил Йенс. – Наоборот – те, кто смог пройти эти места. Вендихо сравнивает нас с теми.

– С чего ты взял? – спросил я. Йенс вздохнул так, что мне захотелось дать ему по шее:

– «Тир», – палец Йенса описал в воздухе «наконечник стрелы». – У них на щитах была руна «тир», или «тиваз», не знаю, но скорее «тир», если это англосаксы, – и он прочел:

Тир – звезда,веру крепит в атлингах,не собьются с пути,туман в путиим не помеха…

…К вечеру мы вышли на берег тихого лесного озера.

Обычно я ставил на двухчасовые ночные дежурства по два человека и считал это более чем достаточным. Нормальным было и то, что часовые старались замаскироваться и не привлекать к себе внимания. Но на этот раз я изменил своей привычке – опасностью были не урса. Мы еще засветло натаскали на поляну у речного берега огромное количество хвороста и сушняка (ходили по четверо!), из которого выложили огненное кольцо. На те же двухчасовые смены я назначил снова четверки, приказав ни в коем случае не покидать круга.

Как только стемнело – начались мелкие и гадкие чудеса. Ощущение взгляда стало неотрывным и физически тяжелым. По кустам вокруг ярко горящего огня крались отчетливые звуки. Из темноты протягивались сами собой ветви деревьев. Кто-то тяжело перепрыгивал с одного ствола на другой. Вода у озерного берега шептала вкрадчиво и затягивающе. Что-то плескалось там.

Мы поели и стали укладываться – никто не рвался петь, сыграть в шашки или шахматы, просто посидеть и поговорить, хотя вроде и устали не очень. Ложились головами к огню, ногами наружу – такой «звездой». В первой смене стояли (было десять часов) Йенс, Видов, Димка и Фергюс. И я еще какое-то время бродил по лагерю, стараясь не вглядываться в темноту и дергая часовых без нужды, пока Йенс не сказал почти весело:

– Да ложись ты, князь. Тебе меньше чем через четыре часа вставать.

Я не признался ему, что боюсь ложиться, но вздохнул и отправился к Танюшке. Она уже спала, кстати, лег и я, не разуваясь, просто накрывшись плащом и крепко зажмурив глаза. Я был уверен, что если открою их, то увижу за линией огня нечто непередаваемо страшное.

Странно, но уснул я мгновенно и спал без сновидений, пока не проснулся от какого-то внутреннего толчка. Костер в центре горел, кольцо тоже полыхало. Поднеся к глазам руку с часами (переставлять их по часовым поясам я уже давно бросил, но заводил регулярно, и они исправно отмеряли время), убедился, что проспал больше трех часов, до смены еще двадцать минут, а спать не хочется.

Я сел, потом встал, оглядываясь. Андрей неподалеку подбрасывал в костер хворост. Ян и Мило мерили шагами внутренний круг, а Раде стоял у дальней его границы, напряженно вглядываясь в темноту, и я подошел к нему. Он оглянулся:

– Чего встал?

– Ну, что там? – вполголоса поинтересовался я, не отвечая на вопрос.

– Мерзость разная чудится, – признался он. – Такая, что волосы дыбом… Остальные говорят, что тоже.

– Не всматривайтесь, – резко и громко буркнул я, отворачивая его за плечо; размытая черная тень отдернулась от огненного круга в двух-трех метрах от нас. – Вот сволочь!

– Князь, – Раде серьезно смотрел на меня глазами, отражающими языки пламени, – ты встречался когда-нибудь с нечистью? В смысле – там?

– Никогда, – решительно ответил я. – А ты что, встречался?

Раде вздохнул:

– Вы, русские, совсем европейцы… А у нас до черта такого, о чем вслух не говорят. Мы жили в Скопье, отец нас всегда возил отдыхать в Италию, но пару раз не мог, дела были, и мы жили у прабабки, в селе на границе с Косово. Ей уже за сто, прабабке. Она нас после темноты даже из дома не выпускала, потому что говорила, что у околицы бродят вурдалаки.

– Кончай… – я передернул плечами. Раде моргнул, улыбнулся и продолжал:

– Вот… А во второй раз – мне было двенадцать – я ночью спер у нее ключ, открыл дверь и вышел. Страшно было – не передать, но и тянуло… Там до околицы рукой подать было. Ночь лунная… Вот, помню, я иду и уговариваю себя, что все это сказки, никаких вурдалаков не бывает… Пыль блестит, как серебро, никого нет, в домах – ни огонька, но видно все равно неплохо. – Раде вдруг нервно засмеялся и продолжал: – Короче, я едва успел добежать до дому. А ключ потерял. Он до утра стоял прямо у открытой двери и просил впустить, а я сидел у порога и трясся – чтобы дверь закрыть, нужно было руку наружу протянуть. Я даже, что обдулся, заметил только утром, когда он ушел. Прабабке я, кстати, все рассказал. Так вот, ты не поверишь. Сельский шериф[3] меня расспросил и сам пошел на кладбище – я потом там был и видел, как он – в форме, при оружии! – загонял в одну могилу осиновый кол.