Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Так в сладостной дреме, подергиваемый нервными импульсами, засыпал Сан Настойчивый, Упорный.

Глава девятая

ПАУТИНА

(по следам притаившихся теней)

Тень над тенью. Оставляет ли тень след?

Если после ее пребывания находят обезображенный труп — это чья-то зловещая тень.

Чья?

Чье присутствие было столь необходимым, что человек оказался не у дел? Кто позволил столь отвратительные сцены насилия? Кто играет душами и умонастроениями людей? Кто вселяет в нестойкие умы затасканных вечным трудом людей страх и боязнь за свое бренное существование?

Кто?..

Мафия.

…

Многоликая, обширная.

…

В разных частях света.

В Юго-Восточной это первым делом «Триада». Вторым — тоже «Триада». Третьим?! — тоже «Триада».

Почему?

Потому, что все или почти все крупные шайкии-синдикаты — это своего рода ответвления «Триады», в свое время и по различным причинам отпочковавшиеся от самой первой «Триады».

Всякое могло быть в их среде. Во все можно верить. Потому что все-то и неизвестно. Но и от того, что известно, бросает в дрожь и разум, и совесть. Если какой-нибудь журналист с отчаянным характером и неспокойной совестью доберется до некоторой сути вещей и возвестит прислушивающемуся миру то, что досель являлось только уделом сплетен и газетных вариаций.

Подумаешь, где-то и с кем-то.

Но когда по прихоти неожиданной судьбы берет тебя костлявая за грудь, караул кричишь — да поздно, батенька. Раньше надо было шуметь. Когда и голос был, и слушать было кому. А сейчас?

Это на те пальцы, которые отпускают. Ты кричишь, хрипишь, сопротивляешься. Агонизируешь. Дергаешь ножками… и… испускаешь дух. Вот и все. А почему?

Потому, что до сей минуты не верил. Верил в то, что тебя обойдет крайность судьбы. Ты же пyn. Единственное сокровище Вселенной. Разве тебя можно трогать?

Но другой тоже пуп. Его руки половчей и пальцы жестче.

— Хвать тебя…

И ты с ангелочками возносишься к небесам, где твою покорную душонку принимает в свои похотливые объятия святой угодник, а то и сам господь бог. Но это редко.

Чаще тебя под белы рученьки принимают усердные работнички с рожками на лбу, с козьими копытцами вместо потресканных пяток и возносят тебя… — правда, уже не вверх, а в более прозаичное, горячее местечко, где и поджаривают, и подваривают, и кипятят, и шпарят, мило улыбаются и шаркающе, с реверансом неуклюжего артиста, озвучивают кромешность усыпальницы приятным голоском сатаны. Напоминают, что сие только начало, что впереди еще вечность и, дорогой удалец, не так живший в свое время, будешь теперь все эти вселенские века проклинать себя за содеянное и не… содеянное на земле. Вот как!

Думайте прежде, и низкие люди, и высокие, которые меньше всего об этом думают.

Непростое это дело — предвидеть загробное. Нам, смертным, потешиться хотя бы видимым мирком. А там ладно, терпят ведь наши предки.

Итак, Бангкок…

Невзрачное строение на уткой улочке окраины столицы Таиланда—Клонг-тонг. Во дворе хозяйка бойко полощет тряпки и развешивает их на веревках. Слегка настороженный взгляд косит вдоль улицы. Двое малышей, здесь же рядом, возятся на земле. Она иногда заходит в дом, иногда в сарай покормить домашнюю скотину. Смрадный навоз, обычно лежащий у задней стены, сейчас отброшен в сторону. Это место хозяйка обходит с почтением и затаенным страхом. Как-никак, здесь, в глубоком тайнике, собрались большие люди. А в ее доме, в сарае, по углам двора и сада укрылась охрана. Женщина не видела никого в лицо, хотя они также реальны в ее жизни, как милые деточки, увлеченно играющие с песком. Когда приезжают эти люди, ее закрывают в чулане. Потом выпускают, чтобы все было как обычно. Когда господа уезжают, ее снова втискивают в чулан. Правда, приезды случаются редко, да и то ближе к темному времени суток. Происходит это потому, что муж ее один из доверенных лиц этих господ. О них он с ней никогда не говорит. Но ей все равно. Благодаря ему, вернее тем людям, у нее имеется все. Они живут в достатке. Через несколько лет они переедут в центр или, скорее всего, как намекнул супруг, в другой город. Боязно, конечно, но терпеть можно. Она молода, красива, а терпения для своих детей у нее не занимать.

Что за могущественные лица заставляют себя собираться не в отелях высшего класса, где вполне можно обеспечить достойную безопасность, а на грязной окраине города, где многочисленная путано разветвленная сеть улиц позволяет не только тайность сбора сильных темного мира, но и труднодоступность для механизированной полиции.

В столь отчужденные для респектабельного джентльмена места наезжают главари, когда всем им приходится собираться в одном месте. Риск велик. Никто не желает попадаться на не уточненной мелочи. Если все разом влипнут, навряд ли найдется кто-то, который молвит за них слово с чемоданом ассигнаций.

Вот и сейчас четыре тяжелейшие фигуры «Триады» сидели в роскошных креслах, расставленных по разным углам комнаты. Их узкие глазки, как всегда, настороженно ощупывали друг друга. Долго присматривались. Даже надоели.

— Ну-с, великие и умудренные, — сухие тонкие губы говорящего насмешливо кривились в презрительной гримасе, — с чем вы так спешно собрались здесь? Зачем не вовремя потревожили голову «Триады»? Что могло заставить вас выскочить из нор своих, стать на ноги? Неужели все сыщики и детективы ополчились против вас? Будто я вас собрал под черное знамя по случаю Большой Вендетты. Не молчи, Красный Жезл. Что могло нарушить спокойствие «Триады» и ее Трон?

Хорошее настроение редко посещало Дракона. Но, несмотря на то, что ему под семьдесят, несмотря на опасность существования, он знал свою силу, свои возможности, не боялся решительных действий, когда того требовала ситуация. Любил одним жестом, одним росчерком делать крупную игру. Это была его соль, его зерно, которое давало ему наслаждение и полноту существования. Иначе он, неверное, и не смог бы жить.

Красный Жезл лет на двадцать моложе. Хмурое лицо с упорными злыми зрачками подчеркивало постоянное сомнение относительно других, притаенную в уголках раскосых глаз алчность, тщеславие. Говорил уверенно, убедительно. Но сегодня…

— Великий и Единственный Желтый Дракон Срединной, — с тщательным поклоном головы осторожно начал он, но не как обычно, что не скрылось от внимательных глаз присутствующих, — мои люди донесли, что в южных районах Китая некоторые влиятельные лица обращаются с просьбой о помощи в одном серьезном деле. За что, разумеется, они предлагают хороший кусок и в дальнейшем содействие во многих аспектах деятельности. Нужно ваше благословение.

Дракон до хруста сжал костлявые пальцы рук. Непривлекательная улыбка застыла неестественной маской на его лице. Он знал всех. Всех до мозга костей. Как глупы мнящие, при случае твердящие «мои люди». И кому? Наспех, необдуманно брошенной фразой они только настораживают старейшин, попадают под постоянное въедливое подозрение. Какая куриная слепота. Детская близорукость.

«Мои люди». С каких это пор у Жезла появились свои люди? Не с тех ли минут, когда в его сознании утвердилось самомнение, вера в свою исключительность? Вредно действует на людей даже ничтожная власть. Глупец.

Дракон поднял веки. Все настороженно молчали в ожидании ответа. В своих раздумьях он не заметил, как молчание стало длительным.

— Красный Жезл, почему ты замолчал? Считаешь, того, что ты нам выложил, достаточно, чтобы мы дали утвердительный ответ? Так нам понимать?

Дракон приподнял желтую полу длинного ритуального хитона с нарисованными на нем красными и синими драконами с широко раскрытыми пастями, извергающими мощные языки пламени. Стал теребить край, внимательно вслушиваясь в слова.

Жезл, что-то смекнув, более уверенно заговорил:

— Единственный, от тех лиц стало известно, что службы безопасности и янки вылавливают американского агента — бывшего монаха. За его уничтожение определено триста тысяч долларов.

С минуту Дракон ждал продолжения, но Жезл молчал.

— Что же ты хочешь услышать от меня? — не выдержал главарь.

— Только вашего благословения, — поклонился Жезл.

— Ты, наверное, так беден, так нуждаешься в подстилке для осла, что на клок соломы бросаешься, как глупое животное, сдуру посчитавшее, что это все для него, — не сдерживал своей досады Дракон. — Что скажет Бумажный Веер? — голос босса стол глух и металличен.

Веер был старше Дракона. Значительно. Дряблое, расплывшееся лицо густо намазано косметикой. От того оно казалось неестественно зловещим, отвратительным для такого хрупкого тела, какое находилось в распоряжении старца. Сидел он обычно с закрытыми глазами, молча слушал, иногда приоткрывая одно из своих слезливых век. Муторно впивался невидящим взглядом в говорившего. На самого Дракона старался не смотреть. Знал, тому противен его глаз. Дребезжащий тонкий голосок Веера уже отдавал загробным клацаньем замков на крышке саркофага. Воздух проходил через его голосовые связки и заторенное болячками горло, как сквозняк в узком склепе: шурша и посвистывая на разный лад всевозможных тертых звуков. Но речь свою старался держать твердо.