Белладонна - Карен Молинэ

Меня подмывает им сказать: скорее его можно сравнить с гаремом императрицы Феодоры в Босфоре. Из того гарема был только один выход: в мешке, с камнем в ногах, исчезнуть без следа в бурном море.

Проходит час, и Джорджу уже не так весело. Его лицо раскраснелось, сердце бешено колотится.

— Мне нужно выйти, — со стоном шепчет он жене. — Что эта дамочка со мной сделала?

— Джордж, не говори глупостей, — укоризненно отвечает Джун. — С какой стати Белладонна будет тебя травить?

— В самом деле, с какой стати? — вкрадчиво поддакивает Джек. — Позвольте, я отвезу вас домой.

Джун начинает благодарно щебетать, ей нравится чувствовать на локте сильную руку Джека. Он ведет ее в гардероб, к Джози, выводит на запруженную толпой улицу. Джордж плетется сзади на неверных ногах. Джек шепчет что-то одному из швейцаров, к ним мгновенно подкатывает машина. Будь Джун повнимательнее, она бы заметила в этом малую толику необычного. Но ее никак нельзя назвать наблюдательной особой.

Джордж плюхается на переднее сиденье, Джун усаживается сзади и без умолку лопочет о восхитительном вечере. Машина сворачивает за угол, в темноту, и останавливается на красный свет. Вдруг ни с того ни с сего дверь распахивается.

— Здравствуй, Джордж, — произносит чей-то голос, и тяжелый кулак бьет его в челюсть.

— Что… — только и успевает вымолвить Джун. Ей на голову опускается плотный капюшон, могучие руки толкают ее в бок и стискивают так, что она не может шелохнуться.

Дверь захлопывается, машина срывается с места. Ехать недалеко, всего лишь пару раз обогнуть квартал да свернуть к пустым загрузочным воротам фабрики «Чмок-чмок». Но для Джун поездка кажется бесконечной, она уверена, что эти негодяи хотят изнасиловать ее и убить.

Прошу, о, прошу, о, прошу вас, не надо…

Машина останавливается, двери открываются. Чьи-то руки вытаскивают извивающуюся Джун из машины, перекидывают через плечо; ее куда-то несут, голова болтается внизу, ее тошнит, голова кружится. От страха она тихо поскуливает под капюшоном. Потом ей связывают руки. Она не может дышать, ничего не видит. Помогите, кто-нибудь, помогите. Ее тащат куда-то вниз по лестнице. Убьют…

Потом похитители останавливаются, бесцеремонно кидают Джун на стул, лицом к стене. Ноги ее тоже связаны. С нее стягивают капюшон и хлопают по щекам. В комнате горит тусклая лампочка, она почти ничего не видит. Джун напугана до полусмерти, вот-вот упадет в обморок, зовет на помощь своего никчемного мужа: приди, спаси меня…

Сиди и готовься к смерти, Джун Никерсон. Теперь ты понимаешь, каково это, когда тебя бросают одну в темноте.

Джун не знает, что Белладонна сидит совсем рядом, позади нее. Она только чувствует присутствие чего-то злого, кого-то очень злого, человека, который желает ей одного — боли, смерти, забвения. Этого не может быть, думает Джун. Чем я заслужила такое? Наверное, меня отравили чем-то в клубе «Белладонна» и теперь мне снится кошмар, я проснусь возле бассейна в загородном клубе Гроувсайд и пойму, что все это лишь дурной сон.

— Джун Никерсон? Джун Элизабет Никерсон? — слышит она голос у себя за спиной. Голос, конечно, мой, только звучит он глубже и с легким акцентом; я специально изменил его, чтобы она ни о чем не догадалась, не распознала, что с ней говорит человек, который совсем недавно сидел рядом в клубе «Белладонна». Я вызвался вести эту милую беседу, и Джек, кажется, рад, что он избавлен от такой участи.

— Да, — отвечает Джун. Откуда незнакомый голос знает ее девичью фамилию? Она так удивлена, что даже решилась ответить. — Кто вы такой? Откуда знаете мое имя?

— Джун Элизабет Никерсон, вы выросли в Миннеаполисе с родителями, Полом и Блэр Никерсонами?

— Да, — отвечает она дрожащим голосом.

— Отлично, — продолжает голос, — тогда вы, наверное, та самая Джун Элизабет Никерсон, которая в феврале 1935 года отправилась в Англию, в Лондон.

Джун ничего не отвечает, но вдруг чувствует на горле сильную руку. Она визжит.

— Отвечайте на вопросы, — говорю я елейным тоном, стоя сзади, чтобы она меня не видела. — И тогда я не причиню вам вреда. Вы меня понимаете?

Она всхлипывает так громко, что не может ответить.

— Вы меня понимаете?

— Да, — выдавливает она наконец.

— Если вы не станете отвечать на вопросы, я буду вынужден причинить вам боль. Вы же не хотите, чтобы вам было больно, правда?

Джун трясет головой так усердно, что отваливаются накладные ресницы.

— Вот и умница, — говорю я. — Значит, вы и есть та самая Джун Элизабет Никерсон?

— Да, — всхлипывает она.

— Джун Элизабет Никерсон, вы уехали в Англию, в Лондон, в феврале 1935 года, а кузина приехала к вам в марте 1935 года? Вы покинули Лондон и Англию в мае 1935 года, без кузины?

— Да, — лепечет она. — Да.

— Как звали вашу кузину?

— Иза… Изабелла. — Она произносит это так тихо, что получается почти «Белла». Ее лицо позеленело куда сильнее, чем двумя часами раньше, когда Джек рассказал ей о кошке, которая съела палец хозяина.

— Сколько лет было вам тогда?

— Девятнадцать.

— Сколько лет было вашей кузине?

— Восемнадцать.

— Зачем вы приехали в Лондон?

— Я хочу домой, — рыдает Джун. — Отпустите меня, пожалуйста.

Хогарт был прав. До чего же она занудна.

— Я отпущу вас домой, если вы ответите на мои вопросы, — обещаю я ей, мелодраматично вздыхая. — Честное слово. — Я, естественно, забываю уточнить, когда именно отпущу ее. В таких случаях неведение блаженно.

— Зачем вы приехали в Лондон? — повторяю я.

— Повидать свет, — отвечает она, икая. Надо понимать — найти красивого, богатого мужа, хотя у меня не укладывается в голове, какими достоинствами эта капризная, до мозга костей буржуазная девчонка из Миннеаполиса могла бы заинтересовать серьезного лондонского джентльмена.

— Вам нравилась ваша кузина?

— Что вы хотите сказать? Она моя родственница, и все тут.

— Она была вам как сестра? Или она была умнее, красивее, обаятельнее?

— Не была она красивее, — протестует Джун. — Все говорили, что я красивее. Но у нее были большие зеленые глаза, и все мальчишки сходили по ним с ума.

Даже сейчас, даже здесь Джун все еще ревнует. Я прикусываю язык, чтобы не заговорить о тиаре.

— Где сейчас ваша кузина?

— Не знаю, — отвечает Джун, снова заливаясь слезами. — Понятия не имею. Кто вы такой, скажите же? Чего вы хотите? Зачем вы здесь?

Кто ты такая? Зачем ты здесь?

— Я хочу знать, что случилось с вашей кузиной.

— Она вышла замуж, — шепчет Джун. — Пошла на костюмированный бал без меня, познакомилась с мужчиной и сбежала, и вышла замуж, и бросила меня на произвол судьбы. — Она начинает рыдать по-настоящему, точнее, пронзительно скулит. Меня так бесит ее вой, что я затыкаю ей рот кляпом и ухожу налить себе виски. Джек сидит в соседней комнате и качает головой. Я отпиваю немного и возвращаюсь. Белладонна сидит на полу, она завернулась в свой черный хитон и не шевелится.

Я склоняюсь к плечу Джун.

— Хотите, чтобы я вынул кляп? — спрашиваю я, и она кивает. — Вы будете хорошо себя вести? — Она кивает еще усерднее. На всякий случай я выхожу, оставляя Джун медленно кипеть, допиваю виски и, чтобы успокоить нервы, читаю главу из «Последнего из могикан». Потом возвращаюсь к Джун и вынимаю кляп.

— Вам это не кажется странным? — спрашиваю я. Джун, не владея собой, трясется всем телом. — Ваша кузина, девушка всего лишь восемнадцати лет, сбежала с мужчиной, с которым только что познакомилась, и вы больше никогда о ней не слышали.

— Она звонила на нашу квартиру и оставила сообщение для меня, — с трудом выговаривает Джун между всхлипами. — Потом прислала письмо.

— Понимаю. А после того, как ваша сестра сбежала и вышла замуж, вы уже не хотели оставаться в Лондоне в одиночку? — спрашиваю я, и Джун кивает. — Значит, вы, одна-одинешенька, уехали домой, к маме и папе. Вы когда-нибудь получали вести от вашей кузины?

— Да, — отвечает Джун. — Она написала мне и родителям. Сообщила, что она счастлива и хочет начать новую жизнь.

— И вы поверили?

Джун опять кивает.

— Но вы ни разу не говорили с ней лично?

— Она оставила мне записку! — возмущается Джун. — Бросила меня одну в Лондоне. И уехала. И Хогарт уехал. — Она опять всхлипывает.

— Вы ей завидовали, верно?

— Нет.

— Да, завидовали, — настаиваю я. — Иначе и быть не может. Ваша более молодая кузина с красивыми зелеными глазами отправилась на костюмированный бал, где полным-полно богатых холостяков, а вы не могли пойти. Такого простить нельзя, верно? — В моем голосе, всегда таком сладком и благожелательном, звучит оттенок угрозы. — Верно?