Очищение армии - Герман Смирнов

Достигнув заветного фельдфебельства в 1913 г., Тухачевский в среде своих однокурсников «не пользовался ни симпатиями, ни сочувствием; все сторонились его, боялись и твердо знали, что в случае какой-нибудь оплошности ждать пощады нельзя… С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и еще не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой… Обладая большими дисциплинарными правами, он в полной мере и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов» (с. 89).

Это стремление сделать карьеру любой ценой привело к тому, что из-за придирок Тухачевского двое юнкеров были вынуждены перевестись в Алексеевское училище, а трое – покончить с собой. Начальнику училища генерал-майору Гениште как-то удалось замять дело, а «властный и самолюбивый, но холодный и уравновешенный Тухачевский с тех пор был постоянно настороже, чутко озираясь на все, что могло бы так или иначе угрожать его служебной карьере» (с. 90).

В последний раз Посторонкин встретил Тухачевского в ноябре 1914 г. в Москве, где они оба находились на излечении после ранений. Тухачевский «особенно восторженно говорил о своих боевых действиях, о том, что он известен уже в целой дивизии. В его глазах светился огонек затаенной досады – его заветная мечта о получении ордена св. Георгия IV степени не осуществилась» (с. 90). Оказывается, эту вожделенную награду получил капитан Веселаго, Тухачевский же, как младший офицер, был удостоен лишь Владимира IV степени.

Стоит ли удивляться, что человек такого бешеного честолюбия не удержался от искушения объявить ордена «как бы полученные» полученными в действительности. Ведь источником сведений о наградах Тухачевского, которым пользовались биографы, является послужной список, составленный в 5-й армии Восточного фронта в 1919 г. В нем в графе «знаки за боевые отличия» вписано со слов самого Михаила Николаевича: «Все от Анны IV ст. до Владимира IV ст. включительно, и золотые часы № 8561 от Ревст. Республики…»

Ревнивое отношение Михаила Николаевича к капитану Веселаго, перехватившему «его» Георгия IV степени, нашло драматическое завершение в феврале 1915 г.

В ночь на 21 февраля немцы окружили роту Семеновского полка, которая вынуждена была штыками отбиваться от наседавшего противника. Позднее на месте схватки среди погибших было обнаружено обезображенное тело Веселаго с более чем двадцатью пулевыми и штыковыми ранениями Что же касается подпоручика Тухачевского, то он, по словам Посторонкина, «не будучи раненным и, вероятно, не использовав всех средств для ведения боя, был захвачен в плен» (с. 90).

Даже этот мало славный период в жизни Тухачевского биографы ухитрились представить как едва ли не героическую эпопею, исполненную неслыханных лишений и подвигов. Так, Л. Никулин (Тухачевский. – М., 1964. С. 34) повествует, как после двух неудачных побегов Михаила Николаевича перевели в лагерь для штрафных офицеров в Бад-Штуере, обнесенный двумя рядами колючей проволоки и зорко охраняемый часовыми. Но неугомонный Тухачевский и тут нашел возможность совершить подвиг, с прапорщиком Филипповым он забрался в ящики с грязным бельем и в них выбрался из лагеря. Через 26 дней беглецы достигли голландской границы. Филиппову повезло – он достиг нейтральной Голландии, Михаила же Николаевича задержала немецкая пограничная стража. После этого беглеца заключили в форт № 9 крепости Ингольштадт, где томились самые неспокойные военнопленные, неоднократно пытавшиеся бежать.

Биографы не жалеют красок при описании этого страшного лагеря. Каменное сооружение, наполовину врытое в землю и окруженное широким рвом с водой. В окнах – железные прутья в два пальца толщиной. Несколько рядов колючей проволоки вокруг площадки перед фортом. Стальные двери. Часовых больше чем пленных… С тем большим изумлением узнаешь, что Тухачевский с капитаном Чернявским сбежали из сверхохраняемого места во время… прогулки по городу! Спрашивается, зачем было весь этот форт городить, когда стоило пленному дать подписку, скрепленную честным словом, – и иди гуляй по городу.

А. В. Благодатов, сидевший с Тухачевским в Ингольштадте, спасая репутацию своего кумира, утверждал, что в документах беглецов расписались другие узники. Известный же писатель Роман Гуль считает, что Тухачевский и Чернявский нарушили данное честное слово. «Что такое «честное слово»? – восклицает Гуль. – Перед карьерой, побегом, свободой, жизнью?» (Р. Гуль. Красные маршалы. М., 1990. С. 41).

На этот раз Тухачевскому повезло: 18 сентября 1917 г. он перешел швейцарскую границу, 12 октября был в Париже, 16 октября – в Петрограде. А 20 ноября, после короткой поездки к родным, прибыл в полк.

Перед 24-летним офицером стояли роковые вопросы: «Как жить дальше? Что делать? С кем идти?» И здесь все биографы Тухачевского, как один, стараются убедить читателей в том, что Михаил Николаевич сделал свой выбор на основе идейных соображений. Он будто бы в плену начитался социал-демократической литературы, в частности В. И. Ленина, и пришел к выводу, что правы большевики. Часто в биографиях Тухачевского цитируется один из его французских соузников Гойс де Мейзерак, которому Тухачевский будто сказал: если Ленин поможет стать России независимой и свободной, то он пойдет за Лениным.

Но это не очень-то хорошо вяжется со словами, которые Михаил Николаевич, тоже в плену, сказал другому французскому соузнику, Реми Руру: «Я ненавижу социалистов, евреев и христиан».

Думается, ближе к истине Посторонкин, который дал более простое объяснение мотивов, которыми руководствовался Тухачевский: «Когда он вернулся из плена в Россию, терзаемую смутами и беспорядками, он примкнул к тому лагерю, где, по его расчетам, было легче сделать карьеру».

«Задумчивый, почти рассеянный юноша в тужурке хаки»

Первые успехи в борьбе с внутренней контрреволюцией утвердили тогдашних руководителей Советской Республики в том мнении, что Красную Армию можно будет строить на добровольческих началах без привлечения кадровых военных специалистов. Однако германское вторжение в феврале 1918 г. похоронило эти надежды: в критические дни 18–23 февраля в распоряжении Наркомвоена не оказалось вооруженной силы, способной отразить наступление врага. На повестку дня стал вопрос о создании массовой регулярной армии, построенной по всем правилам военной науки.

По подсчетам генерала М. Д. Бонч-Бруевича, привлеченного Лениным к сотрудничеству с советской властью, в 1918 г. для защиты от немцев стране требовалось не менее 60 дивизий, для которых нужно было 55 тыс. офицеров. Об огромности этой цифры говорит один факт: выпуск всех ускоренных командных курсов к концу 1918 г. составил всего 1773 (!) красных командира.