Дневник немецкого солдата (Военные будни на Восточном фронте 1941-1943) - Гельмут Пабст

В 7.30 мы оставили Гридино и двинулись к "автостраде". Небо было в сплошной облачности, видимость плохой, и нас тихо поливал дождь. Мы в последний раз бросили взгляд на наши огороды и дружелюбные холмы, прежде чем наши транспортные средства изменили курс. Лошади неизменно шли впереди. Их бока округлились, и они лоснились после долгого отдыха. Мы двигались быстро. В 13.00 достигли Ярцева и остановились среди развалин больших зданий. Мы стояли на краю границы травяного покрова у жалкой дороги, обращенной к сохранившемуся основанию гипсового памятника, реликвии пролетарской культуры. Шел пар над полевой кухней. В 15.00 мы начали посадку на поезд. Наклонная платформа была достаточно широка для того, чтобы на ней поместились все машины боевого эшелона. Все проходило быстро. Вскоре все транспортные средства были закреплены деревянными крепителями и прикручены проволокой. Лошади были на своих платформах, по колено в сене. Между машинами возводились бивуаки, потому что места в сене возле лошадей для всех не хватало.

Северинов, русский наемник, пришел, чтобы попрощаться (по-видимому, санитар - не из тех, кто принимал присягу в качестве бойца). Переменчивая фортуна в перипетиях войны сделала его бездомным. Несколько недель он служил в части, а теперь хотел остаться со своей семьей, которая нашла работу в Ярцеве. К нам он пришел с тяжелым сердцем, молчаливый и замкнутый, и мне пришло в голову, что он, должно быть, носит на душе тяжелый груз печальных воспоминаний. Он нашел в нас некую опору. Теперь, когда он стоял передо мной, его длинная костлявая рука еще раз пожала мою. В этом его пожатии было все, что он хотел бы выразить словами.

И все-таки он должен был что-то сказать, даже рискуя быть понятым мной лишь наполовину. Он произнес нечто вроде небольшой речи, при этом его рука слегка подрагивала, не желая отпускать мою, и все время он смотрел мне прямо в глаза. Его кадык поднимался и опускался в тощем горле, и, хотя я почти не понимал ни слова, я воспринимал смысл. И хорошо, что было именно так.

* * *

В 21.00 мы начали движение. Полчаса спустя я завалился спать и впервые проснулся как раз перед полуночью.

Когда мы остановились в Р., я хорошо выспался с 4.00 до 6.00. Я умылся под струей воды из пожарного крана. По железному мосту, который пересекал дорогу, шли девушки с цветами в руках. Далее вдоль линии обороны были сторожевые посты за толстым частоколом в стиле краснокожих индейцев. Лесополоса по обеим сторонам дороги была вырублена, чтобы обеспечить поле обзора. Обгорелые ржавые останки хороших вагонов, пущенных под откос. Под прикрытием зенитных орудий многочисленные грузовые составы с боеприпасами и продовольствием катились на фронт. Порожние поезда двигались обратно. Где-то пять молотилок стояли, будто забытые на запасном пути.

В восемь часов я увидел первые подсолнухи в Д. Они росли в огороде. Пейзаж открылся широкой панорамой, мы находились на пути к Б. У асе давно местность здесь была лишена лесов или других ориентиров. Степь уходила в бесконечность. Холмы мягко сглажены, как волны на поверхности моря в штиль. Время от времени попадались группы берез с печально висящими веточками, словно тонкий платок на плечах старой женщины. И в селениях деревья стояли небольшими кучками.

Деревни были разбросаны вокруг как попало, как будто их строители не вполне представляли, где же конец этой бесконечной страны. Район был разделен на зеленые и желтые полосы, и дома казались даже ниже среди картофельных грядок и колышущихся колосьев. Продуваемые ветрами, потрепанные непогодой, с провисшей соломенной крышей, они являют собой жалкое и плачевное зрелище в унылом свете дня.

Более крупные деревни, в которых стояло по несколько фабричных зданий, выглядели даже еще более безнадежными. Но были отдельные места, где потоки воды разрезали земляной пласт и образовывалась равнина - и даже очень небольшие потоки разрезали поразительно широкие пласты. Здесь можно неожиданно выйти на крутой склон с деревнями и кучками деревьев, и это придавало пейзажу более веселый вид.

Мы долгое время шли по этой стране, и паши лица вытянулись. Нехватка дров затрудняет ведение войны. Но к концу дня мы снова повеселели. Были леса, пусть даже леса на болоте. Мы удовлетворенно болтали ногами в открытых дверях товарных вагонов. В конце концов, у нас не будет недостатка в лесе для строительства блиндажей и при устройстве артиллерийских позиций: Россия опять была в полном порядке. На станциях, как всегда, оборванные, босоногие дети попрошайничали: "Пан, дайте хлеба!" По странному контрасту, боевая техника последней модели катилась по дороге позади них. Огромные промышленные предприятия выросли вдруг среди лесов, и, даже если только высокие трубы стояли среди сгоревших сараев и груд камней, напряжение между двумя мирами было слишком очевидно - незамечаемая разница между башнями с балконами, подобными ласточкиным гнездам, и бедными соломенными лачугами крестьян. Но какое дело было нам до этого? Мы вели войну. В ближайшие недели у нас не будет времени на то, чтобы забивать голову подобными мыслями. Бутылка пошла по кругу. Н. высунулся из окна, его профиль выделялся на вечернем небе. Обветренная кожа плотно облегала его прекрасно скроенный череп. Это делало его похожим на скелет, на маску с выражением напряженной решимости.

* * *

Мы почти весь день провели в ожидании за пределами Б., высокие здания которого высятся над речными берегами. До наступления темноты мы музицировали на скрипке, кларнете, аккордеоне и на моей гитаре. Потом мы лежали в соломе, лишь просыпаясь и вновь засыпая с движением поезда.

В 4.00 мы достигли своего места назначения. Это было 31 июля. Мы посмотрели на запущенную станцию, единственной отличительной особенностью которой была наклонная платформа для погрузки боевой техники. Из леса появилась колонна повозок - одно транспортное средство за другим, лошади шли быстрой рысью и все время на одном расстоянии друг от друга. Они исчезли за следующим поворотом, как призраки из другого мира.

Мы разгрузили повозки и проследовали в деревню, где отдыхали до 7.30. Потом совершали длительный марш. Взору открылся ландшафт, более богатый и более обширный, чем показался вначале. Вет скакал рядом со мной и сказал, что это напоминает ему Украину.

Далеко впереди мы слышали глухой гул фронта, мощный и грозный, как в лучшие времена. Мы двигались с большими промежутками между транспортными средствами по жаре близкого дня. Все казалось таким знакомым: пот и песок, короткие передышки и озабоченность по поводу лошадей, жажда и остановки для приема пищи на обочине дороги. Эскадрильи истребителей с ревом пролетели мимо в голубом небе по направлению к противнику, а впереди в лесу виднелись темные клубы дыма от разрывов. Гроза разразилась с грохотом, но атмосфера оставалась гнетущей. Жара повисла над созревающими полями на обширной благодатной сельской местности. Везущие повозки лошади тяжело дышали, их грудь покрылась пеной от напряжения.