Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну и, конечно, самовлюбленный Моисей Маркович, как это бывает с говорунами, часто впадал в то особое состояние стервозности, когда человек вроде бы и сам понимает, что зарапортовался, но остановиться не может, и только еще стервознее лезет вперед, загоняя, как писал товарищ Маяковский, «клячу истории».
Как правило, отвратительное позерство совмещается в таких особах с трусливой наглостью и непроходимой глупостью.
Видимо, так было и у Володарского.
Упиваясь собственным красноречием, он зачастую выбалтывал то, о чем до поры положено было молчать…
Еще задолго до открытого разрыва с эсерами Моисей Маркович во всеуслышание ляпнул на заседании Петросовета, дескать, борьба с оборонцами, меньшевиками и правыми эсерами «будет вестись пока бюллетенями, а вслед за тем — пулями».
Нет-нет!
Мы не обвиняем товарища Володарского в сознательном саботаже директивы «Всемирного Израильского Союза» о соблюдении осторожности. Моисея Марковича подвел сам характер его профессии — оратора-пулеметчика, предполагавший основой как раз эту вдохновенную, клокочущую стервозность, которую А. B. Луначарский называл внутренней революционной раскаленностью и которая и не позволяла Володарскому удерживаться в разумных рамках осторожности…
Промахи Володарского можно было понять и объяснить, но по городу уже поползли слухи, что сам Израиль Лазаревич Гельфанд-Парвус недоволен Моисеем Марковичем, и товарищи по большевистскому ремеслу стали косовато посматривать на него.
5«Финансовый папа» Октябрьской революции Израиль Лазаревич Гельфанд (Александр Парвус) человек примечательный в революционном движении.
На год старше Владимира Ильича Ленина, он родился в белорусском местечке, закончил Одесскую гимназию и, уехав в Швейцарию, поначалу связал свою судьбу с германской социал-демократией…
Биографы И. Л. Гельфанда-Парвуса обыкновенно цитируют его письмо Вильгельму Либкнехту, в котором он пишет, что ищет «государство, где человек может по дешевке получить отечество».
Однако социал-демократическая «дешевка» в Германии не срабатывала, и в 1896 году за попытку устроить всеобщую забастовку И. Л. Гельфанда-Парвуса изгнали из Саксонии как русского…
О характере дальнейшей жизни И. Л. Гельфанда-Парвуса дает представление эпизод его отношений с А. М. Горьким.
В 1902 году он заключил в Севастополе договор с «буревестником революции» и стал его литературным агентом за границей.
Вместо денег Алексей Максимович получил от своего агента только сообщение, что собрано всего 100 000 марок и все эти деньги потрачены Израилем Лазаревичем на путешествие с барышней по Италии.
«Позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с ней путешествовал Парвус, — не без печали вспоминал A. М. Горький. — «Дорогая моя, — подумалось мне, — дорогая»{187}.
Поскитавшись с девицами легкого поведения по белому свету, И. Л. Гельфанд-Парвус в 1905 году объявился в Петербурге, где вместе с Львом Давидовичем Троцким создал самозваный Совет рабочих депутатов.
Образчиком революционной демагогии, которой пользовались они, пытаясь разжечь бунт, может служить обращение к рабочим Петербурга…
«Слушайте, товарищи! Вы устрашились царских солдат. Но вы не страшитесь жить изо дня в день ходить на фабрики и заводы, где машины высасывают вашу кровь и калечат ваше тело… Вы не страшитесь отдавать ваших братьев в царскую армию, которая гибнет на великом неоплаканном кладбище в Маньчжурии… (выделено мной — Н.К.). Вы не страшитесь жить изо дня в день под властью разбойничьей полиции, казарменных палачей, для которых жизнь рабочего-пролетария дешевле, чем жизнь рабочего скота».
Разжечь революцию тогда не удалось.
Доморощенных врагов России и заграничных любителей красивой революционной жизни смело тогда мощное движение русского народа, которое благословил святой праведный отец Иоанн Кронштадтский.
«Помню первый митинг Союза Русского Народа, — вспоминал П. А. Крушеван. — Он состоялся в Михайловском манеже. На митинге собралось тысяч двадцать народа… Это были величественные и потрясающие минуты народного объединения, которых никогда не забудут те, кому довелось пережить их. Все грани, все сословные и социальные перегородки исчезли; русский князь, носящий историческую старинную фамилию, стоял бок о бок с простолюдином и, беседуя с ним, волновался общими чувствами; тут же в толпе был и известный государственный деятель, были генералы, офицеры, дамы… Все перепуталось, все смешалось в какую-то кашу… Но над этой пестрой массой, сливая ее в одно существо, властно царила одна общая душа, душа народа, создавшего одно из величайших государств в мире, — и теперь угнетенная опасением, что и храм, созданный трудом десятков поколений, и народные жертвы, и подвиги предков — все это рухнет — бессмысленно под натиском врагов, которые уже рубят устои, поддерживающие священный храм».
Этой силой общей души народа, создавшего одно из величайших государств в мире, и были сметены в декабре 1905 года все Гельфанды и Троцкие. Вместе с другими членами Петроградского Совета они были арестованы и определены судом на жительство в Сибири.
Впрочем, в Сибири Израиль Лазаревич Гельфанд-Парвус не прижился, снова сбежал за границу, обогащенный опытом революционного строительства, точно зная, с кем революционерам надо бороться в первую очередь.
В январе 1915 года Парвус обратился в Константинополе к послу Германии с посланием, в котором утверждал, что «интересы правительства Германии и русских революционеров, которые уже действуют, совпадают»{188}.
Как писал Карл Радек: «Неверие в самостоятельные силы русской революции, толкнуло его (Гельфанда-Парвуса — Н.К.) к мысли, что неважно, кто разобьет царизм: пусть это сделает Гинденбург. Русские рабочие воспользуются поражением царизма»{189}.
Германские власти благожелательно отнеслись к инициативе И. Л. Гельфанда-Парвуса, передав ему первый аванс в сумме одного миллиона немецких марок, и Израиль Лазаревич начал формировать команду своих единомышленников, в которую вошли Яков Ганецкий, Георгий Скларц, Евгений Суменсон, Моисей Урицкий, Григорий Чудновский…
Хотя партийные биографы В. И. Ленина всячески маскируют его связь с Гельфандом-Парвусом, но сам Израиль Лазаревич утверждал, что привлек к деятельности группы Ганецкого — Скларца — Суменсона — Урицкого — Чудновского и своего погодка, убедив его, что, «пока война продолжается, никакой революции в Германии не будет. Революция возможна только в России, которая вспыхнет в результате победы немцев».
Кроме того, документы, включенные в сборник «Германия и революция в России. 1915–1918», достаточно наглядно демонстрируют, что В. И. Ленин воспользовался не только экстерриториальным вагоном, но и денежными средствами немецких спецслужб, предоставленными по проекту И. Л. Гельфанда-Парвуса.
Но, как и положено у большевиков, к весне 1918 года спонтанно в большевистских кругах начало вызревать желание «кинуть» «финансового папашу» Октябрьского переворота.
Это, как можно судить по туманным полунамекам, и совершил Моисей Маркович Гольдштейн-Володарский, прикарманив деньги, которые следовало передать Израилю Лазаревичу…
И все же, как нам кажется, погубило Моисея Марковича Гольдштейна-Володарского не только крысятничество. Сыграл свою роль и «наезд» его на верного помощника Израиля Лазаревича Гельфанда-Парвуса — Моисея Соломоновича Урицкого.
В начале июня, когда Урицкий докладывал Зиновьеву о ходе расследования по делу «Каморры народной расправы», Григорий Евсеевич мягко пожурил его за медлительность.
Упрек был обоснованным.
Уже вовсю разгорелась Гражданская война, а с консолидацией петроградского еврейства дела шли туго. Открытый процесс над погромщиками откладывался.
Но — мы-то видели, с каким тяжелым материалом приходилось работать Урицкому в своей конторе! — Моисей Соломонович вспылил и вышел из кабинета Зиновьева.
Присутствовавший тут же Моисей Маркович глубокомысленно заметил, что так все и должно быть…
— Почему? — удивился Григорий Евсеевич.
— А что от него требовать? — сказал Моисей Маркович. — Он же — меньшевик.
— Меньшевик?!
— Да… Я точно знаю, что раньше Урицкий состоял у меньшевиков.
Сцена вышла по-большевистски трогательная.
Володарский действительно знал, что не прошло еще и года, как Елена Дмитриевна Стасова-«Абсолют» выдала товарищу Урицкому билет члена РКП(б), но ему самому, сменившему за год три партии, можно было бы сообразить, что для большевиков партийное прошлое вообще не имеет никакого значения, они жили — в этом и заключался ленинский стиль партийного руководства — настоящим.
