Присяжный заседатель - Джордж Грин

Энни смотрит на своего сына и думает, что Учитель каким-нибудь неведомым образом наблюдает сейчас за ними.

Ему наверняка известно, где они. Он подслушивает смех Оливера. От этого человека не спрятаться, не убежать. Ей становится страшно, она хватает сына за плечо.

— Не так громко!

— Почему?

— Не знаю, — пожимает плечами Энни. — Ведь эти люди не знают, над чем ты смеешься.

— Мы все смеемся над одним и тем же. Вот тот тип взял и пукнул.

— Понятно…

Автобус останавливается, внутрь втискиваются еще несколько человек. Под окном собирается стайка оборванных мальчишек. Они галдят, орут, грызут арахис. У одного из мальчишек нет ног, он перемещается по земле на ящике с колесиками, отталкиваясь руками. Когда автобус трогается с места, калека мчится за ними, глядя на Оливера и Энни. Ничего не говорит, не просит, просто смотрит, и все.

— Господи, мама, — с ужасом бормочет Оливер. — Это не страна, а ад кромешный, правда?

Энни думает о своем.

Учитель на автозаправке. Он заливает полный бак, оставляет машину на стоянке и направляется в ночной кафетерий. Путь его лежит через мужской туалет, потом на служебную лестницу, а оттуда — на стоянку грузовиков дальнего следования. На стоянке горит свет, полно народу, в дальнем конце, под деревьями, — стол и стулья.

Там уже сидит Эдди.

— Винсент, она исчезла, — говорит он. Учитель смотрит на старого друга, видит, как тот в последнее время раздобрел — шея стала прямо бычья.

— Не хотел говорить тебе это по телефону, — продолжает Эдди. — Телефонам больше доверять нельзя. Их наверняка прослушивают. Мы по уши в дерьме. Того и гляди потонем.

— Так она исчезла, говоришь? — ровным голосом спрашивает Учитель.

Эдди кивает.

— Когда?

— Сегодня утром. Я думаю, что ФБР переселило их с парнишкой в какое-нибудь убежище. А может быть, это полиция штата. Во всяком случае, она теперь работает на легавых.

Учитель обдумывает эту вероятность и качает головой:

— Нет, она быстро учится и слишком умна. Думаю, решила прогуляться. Она не предаст нас.

— Ты совсем рехнулся? Они взялись за нее всерьез. Винсент, нам пора сказать всем «до свидания». Давай уедем на Кюрасао, там нас никто не найдет. Луи мы выручили, он не будет в претензии. Поехали, брось свою машину к черту. Я только заберу дочку, и первым же самолетом вылетим в Майами.

— Где Фрэнки?

Эдди пожимает плечами.

— Сейчас-то? В четыре часа ночи? Спит — где ему быть.

— Я хочу, чтобы он проверил хозяйку художественной галереи. Она дружит с Энни, может, что-то знает. Другая вероятность — человек по прозвищу Черепаха. Судя по фотографии, он живет где-то в Гватемале. Надо это выяснить.

— Надо ноги уносить, а не выяснять всякую хреновину!

— Нет, не вижу необходимости скрываться. Нужно держать Энни под постоянным напряжением. Она немножко растерялась, напугана. Ничего удивительного — прошлой ночью у нее умерла подруга.

— Какая подруга?

— Та, которая работала в госпитале.

— От чего умерла?

— Судя по газетам, наложила на себя руки.

— Ты ее убил? Винсент, зачем ты это сделал?

— Газеты пишут, что версия самоубийства подозрений не вызывает.

Эдди сердито хмурится. По кронам деревьев ползают яркие пятна света от фар.

— Эдди.

— Ну что еще?

— «Мудрец бесстрастен. Для него все люди — как соломенные псы». Не нужно сверлить меня взглядом. Если ты чего-то не понимаешь, спроси. Я все тебе объясню.

— Пошел ты со своими объяснениями. Я хочу только одного — чтобы все это дерьмо закончилось. Представляешь, что будет, если тебя зацапают? Меня в этом случае тоже заметут, а меня это никак не устраивает. По-моему, ты вел себя как последний кретин. Я люблю тебя, но на этот раз ты облажался.

Учитель смотрит на встревоженное лицо Эдди.

— По-моему, ты мало спишь в последнее время, дружище.

— Какое тебе дело?

— Наверное, видишь кошмарные сны?

— Какие еще сны?

— Тебе никогда не снятся сны про Энни?

— Пошел ты в задницу. Она сделала то, чего мы от нее хотели. Оставь ты ее в покое.

— Рад бы, но не могу. У меня такое ощущение, что мы с ней сочетались брачными узами. Как же я могу ее отпустить?

Путешествие Энни и Оливера продолжается. Теперь они едут в кузове грузовичка, куда набились еще полтора десятка местных жителей. Грузовичок несется по ухабам проселочной дороги, поднимаясь по горной дороге все выше и выше. Хуэхуэтенанго остался позади, теперь нужно добраться до городка Туй-Куч, где живет Черепаха.

У Оливера новый друг. Его зовут Хуан Калмо Круз, это мальчик того же возраста — может, на год постарше. Оливер учит Хуана английскому, Хуан его — местному диалекту.

Оливер показывает пальцы и говорит:

— Сигара.

Хуан Калмо отвечает:

— Сич. — И надувает щеки, как бы затягиваясь табачным дымом.

Оливер показывает и говорит:

— Женщина.

Хуан старательно складывает губы колечком:

— Жен-щи-на. Жен-щи-на.

Оливер передергивается.

— Холодно.

Этого Хуан не понимает.

— Мам, как по-испански «холодно»?

— Не помню. Кажется, фриа.

— Си, фрио, — радостно кивает Хуан, глядя на летнюю одежду иностранцев.

Он наклоняется к окошку водителя, кричит что-то на местном наречии.

Вскоре грузовичок останавливается у придорожной лавки. Хуан жестом зовет Оливера и Энни за собой, помогает задешево купить две теплые хлопчатобумажные рубашки в красно-белую полоску. Точно в такие же рубашки одеты все жители, включая самого Хуана. Кроме того, по его совету Энни покупает шерстяную накидку с изображением летучей мыши для Оливера и шерстяное одеяло с воротником из кроличьего меха для себя.

Когда, облачившись в новую одежду, Энни и Оливер возвращаются в кузов, все хлопают в ладоши.

Туйкучанцы не похожи на круглолицых обитателей долины, с которыми Энни и Оливер вчера ехали на автобусе. Жители гор высоки ростом, скуласты, у них резкие черты лица, походка гордая и мужественная. Когда они сидят, плечи у них расправлены, головы подняты.

Дорога поднимается на перевал, потом идет вниз, под уклон. Грузовичок ныряет в густое облако. Оливер и его новый друг стоят над кабиной и смотрят вперед; белесый ветер обдувает их лица. Целый час они стоят так, ничего не говорят и просто смотрят перед собой.

Когда туман поднимается, грузовик уже едет по узкой долине, утопающей в зелени. Тут и расположен городок Туй-Куч, зажатый между маисовыми и картофельными полями. Это не городок, а просто поселок. Дома с соломенными крышами, на холме — развалины каменной церкви. Над крышами вьются струйки дыма, с отвесного склона горы сбегают водопады.

— Мам? — поворачивается Оливер к Энни. — Мы приехали?

Энни смотрит по сторонам, выражение лица у нее каменное.

— Коносе… коносес… гринго… сельяма… Черепаха?

— Комо? — переспрашивает Хуан.

— То есть не Черепаха, а Уолтер Райзингер?.

— Комо? — по-прежнему не понимает Хуан.

— Уолтер Райзингер! — повышает голос Энни. Мальчик недоуменно качает головой. Тот же вопрос Энни задает остальным, но никому из них это имя неизвестно.

— Медико, — поясняет им Энни. Все опять пожимают плечами. Тогда Оливер достает свой словарик и ищет, как по-испански «черепаха».

— Тортуга, — читает он.

— А, тортуга! — раздается сразу несколько голосов. Водитель громко сигналит и подбавляет газу. Навстречу машине выскакивает, истошно визжа, тощая свинья. Со всех концов деревни сбегаются свиньи и собаки.

Грузовичок останавливается на рыночной площади, и Хуан вызывается проводить гостей до дома Тортуги. Большинство пассажиров охотно присоединяются к шествию. Шумная толпа идет мимо маисовых полей, по узким, благоухающим цветами улочкам. Оливер тащит тяжелый чемодан, поглядывая по сторонам. Толпа все разрастается и разрастается. Часто звучит одно и то же слово — «эспоза».

— Мам!

— Что?

— По-моему, они считают, что ты — жена Черепахи.

Оливер оглядывается назад и видит, что за ними идут человек тридцать, а то и сорок. Все улыбаются, смеются.

Они проходят мимо водопада, спускаются вниз по склону и останавливаются перед длинным приземистым зданием, на котором вывеска с надписью «Клиника». Тут же, рядом, маленький домик с садом, где разгуливают куры.

Возле двери дома установлен деревянный шест с изображением черепахи.

— Тортуга! — скандирует толпа. — Тортуга!

Дверь открывается, выходит маленький человечек. Оливер глубоко разочарован. Неужели они тащились за тридевять земель, чтобы полюбоваться на этого шута горохового? Он ростом не выше Оливера. Маленькие поросячьи глазки. Башка лысая, остатки волос собраны в конский хвост. Плюс к тому ощипанная бороденка, да еще очки, перемотанные изоляционной лентой. Самое большое негодование у Оливера вызывает улыбочка, с которой это чучело смотрит на маму.