Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

К вечеру воскресенья все попрятались, а на следующее утро, 10 ноября, Гордон Браун появился в радиоэфире «Би-би-си». На вопрос о пожертвовании он крайне неубедительно запирался и заявил, что ничего не знает о деньгах Экклстоуна. Ситуация вышла из-под контроля.

Патрик Нил ответил на запрос Сойера почти мгновенно. В тот же день вечером он написал, что, как бы в действительности ни обстояло дело, сам факт обсуждения пожертвований Экклстоуна ставит под сомнение репутацию партии и противоречит правилам. Таким образом, следует не только отказаться от второго пожертвования, но и вернуть первое.

На Даунинг-стрит воцарилась паника. Этого никто не ожидал. Так называемые политтехнологи рекомендовали выдать какую-то часть информации и минимизировать ущерб. Хилл выступил перед журналистами и признал, что Экклстоун пожертвовал лейбористам «более 5 тысяч фунтов». Это противоречило заявлению юристов из «Херберт Смит» и сильно ударило по Экклстоуну. Тот почти одновременно тоже выступил с заявлением, которое набросали Уорд и Мосли. Глава «Формулы-1» признал сам факт пожертвования, но добавил: «В ответ я не ждал и не получал никакой поддержки ни от „новых лейбористов“, ни от правительства». Вечером он посмотрел новости, а на следующее утро заглянул в газеты и «впал в ярость». Обоим заявлениям никто не поверил. Обман вышел наружу. Экклстоун жаловался, что лейбористам следовало соблюдать договорённость и молчать о пожертвовании.

Стихия влекла его по бурному морю, словно обломок затонувшего корабля. Правительство бросило своего союзника, и вся надежда была на Мосли.

— Чем они заняты? Выясни, что происходит, — велел Экклстоун, по привычке стараясь управлять событиями, а не реагировать на них.

Мосли снова отправил Уорда на Даунинг-стрит с просьбой публично поддержать Экклстоуна и защитить его от обвинений. К полудню ответа ещё не было, а они с Мосли, по занятному совпадению, как раз вели в Колнбруке дисциплинарное слушание по поводу столкновения Шумахера с Вильнёвом в Хересе. До того Экклстоун никогда не проводил мысленных параллелей между повсеместным мошенничеством в «Формуле-1» и уродливой ложью обитателей Вестминстера, однако в этом случае разбирательству обычной аварии сопутствовали всевозможные интриги.

Накануне слушания Экклстоун встретился с Шумахером и боссом «Феррари» Жаном Тодтом в одной из лондонских гостиниц. За ужином они признались, что в «Феррари» прослушивали переговоры между руководством «Уильямса» и Вильнёвом. Кто-то из менеджеров сообщил канадцу, что его догоняет Мика Хаккинен на «макларене» и финна нужно пропустить. Вильнёву сказали:

— Хаккинен нам очень помог. Не подводи меня, Жак. Мы это обсуждали.

Почти сразу Вильнёв пропустил Хаккинена вперёд и позволил тому выиграть гонку. Тодт сказал, что «Уильямс» и «Макларен» сговорились обеспечить нужный результат. Чтобы посильнее надавить на Мосли, расшифровку переговоров перед самым началом слушаний отправили в «Таймс». Как писала газета, руководство «Феррари» утверждало, будто бы Шумахер был вынужден устроить аварию, иначе заговорщики осуществили бы свой план. В ответ Фрэнк Уильямс и Деннис выразили «глубокую озабоченность» тем, что «Феррари» прослушивает чужие переговоры. По мнению одних наблюдателей, итальянцы просто хотели отвлечь внимание от выходки Шумахера, другие же усматривали здесь связь с борьбой, которую вели «Уильямс» и «Макларен» по поводу «Договора согласия». Экклстоун сказал Тодту, что записи ничего не изменят, и добавил:

— Я уже сказал Максу: Шуми не виноват. Думаю, он не станет спорить — Михаэлю нужно только правильно отвечать.

Шумахер кивнул. Он всё понял.

Во время слушания немец постепенно отступал под натиском Мосли. Он признался:

— Да, я видел, что Жак меня обходит, и подумал: «Нужно его остановить».

Размышляя над окончательным вердиктом, Мосли изменил свою первоначальную точку зрения.

— Решение должно пойти на пользу автоспорту, — сказал он Экклстоуну. — Нет смысла дисквалифицировать или сильно штрафовать Шумахера. Зрителям это не понравится.

В итоге Мосли объявил: Шумахер совершил свой манёвр «инстинктивно», и «в нём не было злого умысла. Это всего лишь грубая ошибка». Взамен дисквалификации он лишил Шумахера второго места по итогам чемпионата, отлично понимая, что жест этот — чисто символический, а также предписал ему в течение семи дней вести занятия по безопасности дорожного движения.

Собираясь покинуть здание вместе с Мосли, Экклстоун «случайно подслушал» чей-то разговор: оказывается, Алистер Кэмпбелл в беседе со специально приглашёнными журналистами заявил, будто бы Экклстоун внёс своё пожертвование, рассчитывая повлиять на политику лейбористов. «Блэр заговорил. Это просто свинство», — разозлился он.

На улице к нему сразу бросились журналисты и закричали, что Блэр подтвердил факт пожертвования.

— Если мистер Блэр сказал, значит, так оно и есть.

— Сколько денег вы внесли?

— Миллион фунтов.

Его признание произвело эффект разорвавшейся бомбы. На первых страницах газет красовались слова Экклстоуна, а на последних — новость об исключении Шумахера из итогового протокола за преднамеренное столкновение. В истории Британии имя Экклстоуна стало синонимом коррупционера. Остряки говорили «Берни» вместо «миллион фунтов», а в политических кругах здание на Даунинг-стрит десять окрестили «Бернис-инн» — «Забегаловкой Берни» — в честь популярной в 60-е и 70-е годы сети ресторанов. Министр внутренних дел Джек Стро пошёл против линии партии и публично признал, что Блэру «было известно о втором предложении мистера Экклстоуна во время их встречи на Даунинг-стрит», после чего тут же исчез с экранов.

Чтобы подвести черту под этим кошмаром, Кэмпбелл организовал первое интервью Блэра после вступления в должность. Речь премьер-министра была тщательно отрепетирована. Всю вину он возложил на Экклстоуна. Блэр заявил: «Ещё до того, как журналисты заинтересовались этой историей», лейбористы уведомили Экклстоуна, что, несмотря на его «серьёзные намерения» пожертвовать ещё миллион, «они не могут более принимать от него финансирование». По словам премьера, правительство обратилось к Нилу за консультацией по поводу первого пожертвования уже после этого, а теперь, разумеется, вернёт Экклстоуну деньги. Желая окончательно склонить аудиторию на свою сторону в споре с продавцом подержанных автомобилей, Блэр закончил выступление словами: «Я-то всё-таки человек честный». Ложь спасла премьера, но испортила репутацию Экклстоуна.

«Меня бросили на произвол судьбы», — жаловался он. Если раньше Экклстоуна не волновало, что о нём говорят, то теперь каждое слово стоило немалых денег. Обвинения в коррупции ставили эмиссию под угрозу.

«Они постоянно ищут грязь, — злился он на журналистов, — но люди всё равно купят акции компании, которая приносит прибыль. Это главное».

Чтобы восстановить подпорченную репутацию, Мосли написал от его имени в «Таймс»: «Я финансировал кампанию лейбористов, поскольку считаю мистера Блэра человеком выдающихся личных качеств. С развязанными руками он сможет принести колоссальную пользу нашей стране». По словам Экклстоуна, он хотел обеспечить лейбористам свободу от профсоюзов «без всяких дополнительных условий». Он напоминал также, что в прошлом году заплатил 27 миллионов фунтов в качестве налогов «за право жить в Англии, а не в каком-нибудь „налоговом оазисе“». Экклстоун настаивал: как налогоплательщик он должен «иметь равные со всеми права» и жертвовать деньги «любой партии по своему усмотрению. Любые ограничения станут возмутительным и абсурдным нарушением моей свободы — словно я что-то нарушил». В интервью «Таймс» Экклстоун пояснил, что нынешний премьер, как и он сам, придерживается «антиевропейских» убеждений, а пожертвование он внёс, разозлившись на оскорбительную для Блэра рекламную кампанию тори с «взглядом дьявола»{19}.

В другом случае он высказался яснее, ведь под сомнение ставилась его честность: «Я просто хочу сохранить репутацию прямого и откровенного парня, который никогда никого не обманет — я ведь не обманывал! Для меня репутация дороже денег. Пусть меня запомнят человеком, чьё рукопожатие — лучшая гарантия». В своё время один из Ротшильдов с усмешкой вспоминал, как в лондонском Сити была в ходу присказка «и моё слово тому залог», на что сам он неизменно отвечал: «Я всё же предпочёл бы залог». Доверять политикам — невероятная наивность…

Экклстоун ждал, что его объяснения примут за чистую монету. Он совершенно не представлял себе всю циничность электората. К тому же мало кто поверил его заявлению: «Притворяться добреньким, чтобы чего-то добиться, — это не для меня… Я нацелен на результат. Мне нравится честно вести бизнес, и неважно, что обо мне думают… У меня достаточно денег — продаваться незачем… Я всегда поступал честно. Я простой парень, который занят своим делом и никогда никого не обманывал».