Сержанту никто не звонит - Шимун Врочек

— Жданов его послал, — хмуро поправил Яшка. Вспомнился тот испуг, когда из рук дядечки появились зеленые молнии. Покосился на коробку «Addedasa». Вздохнул. — Далеко и надолго. Жданчик у нас человек легкий... на язык. Дядечка аж позеленел. Во всяком случае, когда мы вылезли из той пещерки, он был весь зеленый.

Пашка насмешливо прищурился.

— Этот не муж Хозяйки, случайно, был?

— Чего?

— Хозяйка медной горы. Бажов. У нее кожа зеленая, кажется. И превращается Хозяйка в ящерку...

Яшка похолодел. «Ни фига себе совпадения!»

— Не пифагоровы же штаны ему рисовать, верно? — Пашка вошел в раж. — Надо быть оригинальнее. Покажем ему, например, как разум... стоп! Как любовь побеждает зло и ненависть. Самая выигрышная тема... Слушай, а он действительно способен выполнить угрозу?

— Не знаю, — Яшка пожал плечами. «Со Жданчиком у него получилось... и очень впечатляюще.» — Думаю, да. В любом случае рисковать не стоит.

— У меня ощущение, что он блефует.

Яшка про себя чертыхнулся.

— Он способен, — сказал как можно убедительнее.

Вернулся Салмат, держа в горсти какие-то листья. «Самый умный» вновь прищурился. Яшка не выдержал:

— Слушай, только не обижайся, ладно? Ты очки носишь? Или у тебя линзы? Если есть — надень. Задолбал щуриться, честное слово!

Некоторое время Советский Союз молчал.

— Может, действительно, обидеться, а? Нет, Яков... хм... Михайлович. Не ношу. Ни линз, ни очков. У меня стопроцентное зрение.

— А чё тогда щуришься?

— Характер такой.

— С кем биться-то? — спросил Карл, военный вождь рэмэзевских. Парень он был небольшого роста, щуплый, неприметный — в мирное время. В драке Карл преображался. Берсерк. Богатырь. Цепных дел мастер.

— С богом.

— Чего-о? Какой еще бог? Я такого погоняла не знаю.

— Ты сказы Бажова читал? — спросил Яшка. Они пришли сюда по настоянию Советского Союза. «Самому умному» требовалась массовка. — «Каменный цветок»? Данила-мастер, Хозяйка Медной горы... Помнишь?

— Ну.

— Баранки гну! Там была Хозяйка Медной горы, а у нас — Хозяин. Обещал всеобщий кирдык, если мы ему того... не докажем: человечество достойно жить дальше. Понял?

— Ага.

— И чего ты понял?

— Мочить будем, — уверенно сказал Карл. — Что я, маленький, что ли... Цепь возьму.

Вот и разговаривай с ним после этого...

Придется по другому.

— Салмат, неси сюда коробку.

Яшка снял крышку. В коробке на груде листьев (то ли смородина, то ли малина) уютно устроилась небольшая зеленая ящерка. Когда открыли крышку, ящерка проснулась и посмотрела на людей. Вокруг левого глаза была странная желтизна.

Карл зевнул.

— Видишь? — спросил Яшка без особой надежды.

— Что это? — высунулся Советский Союз из-за плеча Карла.

— Не что, а кто. Жданов это.

— Издеваешься? — Карл поднял брови. — А в нос?

— Ну заколдованный он, что я сделаю? Крэкс-пэкс-фэкс... и вот.

— В жабу что ли?

— Нет, в соловья-разбойника!! В жабу, конечно.

— В ящерицу, — поправил Жданов из коробки.

И Карл и Пашка вытаращили глаза. Больше не щурится, подумал Яшка.

— Знаете что интересно, — сказал Советский Союз. — Если старик не соврал, и человечество будет уничтожено... то у нас остается надежда.

— Какая?

— Он, — Пашка показал на Жданова.

Яшка посмотрел, развернулся обратно к Пашке:

— Не понял.

— Предположим, люди погибнут. Но он-то — уже не человек.

С минуту все молчали.

— Цивилизация разумных говорящих ящериц, — сказал Диман. — Саламандров. Полный абзац. С дуба рухнуть.

...

— Короче, я все понял, — сказал Карл. Потянулся с довольным видом. Пашка все еще сидел, положив голову на кулаки.

— Чего короче? — не понял Яшка.

— Вокзальских надо звать. Одни не справимся.

Яшка страдальчески наморщил лоб.

— А он прав, — Советский Союз вдруг поднял голову. — Нужно звать вокзальских.

Труба была симпатичная. Прямо так и просилась в ладонь. Только подбери. И длина как раз под руку...

— Ну и на фига? — сказал Яшка мрачно. — Пойми ты, это ж... это... ну, почти бог. Ему что труба, что танковая пушка — плюнуть и растереть. Высшее существо!

— Это мы еще проверим, — набычился Салмат, — а трубу я возьму. Пригодится.

Спорить бесполезно — не переубедишь.

— Хозяйственный ты у нас, Салмат, — сказал Яшка со вздохом. — Все в дом... Ладно, пошли. Время-то идет...

На дорогу из кустов шагнули четверо. Вокзальские. Все здоровые, как...

— Оп-па, — удивился Диман. Развернулся на сто восемьдесят градусов. — Оп-па. И здесь пятеро. Приплыли, шеф.

Против ожиданий, бить сразу не стали.

— Слушайте ультиматум, — сказал рыжий.

— Чего?

— Ультиматум, — повторил рыжий. — Слушайте внимательно. Повторять не буду. Или ваш рахит, который вчера что-то про голубых вякал, выходит на драку с нашим бойцом... или мы вас здесь закопаем. Подпись: Пан.

Яшка от бессилия заскрипел зубами. Попали! Как куры в ощип.

— А если его сейчас с нами нету? — спросил Яшка.

— Ваши проблемы, — сказал рыжий. — У вас десять минут. Пан ждет за вон тем гаражом. Время пошло. На одиннадцатой минуте вы должны выдать рахита. Да... не пытайтесь убежать! Будет только хуже.

Ребята переглянулись. Жданов притих. Диман посмотрел на Яшку, потом на остальных... Наморщил лоб:

— Им чё? Прямо так в коробке и выдать?

— Где ваш рахит-то? — спросил Пан лениво. По лицу было видно, что настроен вожак вокзальских благодушно. Как победитель.

Яшка глубоко вдохнул и сделал шаг вперед.

— Мы посовещались...

— И ты решил?

— Точно. Не можем. Никак, — сказал Яшка. — Мы бы и рады, но...

Он оглядел своих. Диман набычился, Салмат привычно спокоен. Коробки в его руках не было. «Спрятали Жданчика, — понял Яшка. — Молодцы!» Салмат подмигнул, взвесил обрезок трубы в ладони. «Давай старшой, мы с тобой».

— Но не можем. Поэтому не пойти ли вам... с вашим ультиматумом... куда подальше?

Тишина. Вокзальские изготовились.

— Уважаю, — сказал Пан. — Нет, пацаны, серьезно. Вы настоящие пацаны. Только теперь мы вас всех отпинаем. Звиняйте, панове...

— Подожди, Пан! Нам нужно с тобой поговорить...

Земля опрокинулась. Яшка вывернулся, наугад саданул ногой... попал... попытался вскочить... удар! Яшка упал. Проклятие. Прокля... Прокля...

— БАСТА! Стоять, уроды!

Все замерло.

— Тебя же посадят! — Пан уже не казался победителем. У его виска застыл самодельный пугач, заряженный дробью.

— А мне наплевать, — сказал Пашка. Не зря его прозвали Советский Союз. Было сейчас в Пашке нечто очень величественное. — Видишь ли, я уверен, что судьба человечества зависит от меня. Поэтому жалость недопустима. Никаких компромиссов.