Устами Буниных. Том 2. 1920-1953 - Иван Бунин

Ильин, Ив. А., издал стопроцентную книгу против большевиков, а нужно было бы вскрыть и объяснить, а то получилась глупость. Сотрудники у него посредственные, о большевицкой литературе пишет Кульман. […]

Спор с Яном о Бердяеве, которого Степун ставит высоко, хотя и говорит, что он «кружится, но не достаточно быстро для дервиша».

О Достоевском: — У него точно экзема на языке. — У него большая ноздря и он нюхает канализацию человечества. — У него сильно развито нравственное чувство, мучается, сколько ему поставить в Москве, на празднествах Пушкина, за масло и колбасу. Я, например, не мучался, а просто поставил в счет свои расходы и расходы Наташи в гостиницах, когда читал теперь лекции о театре. […]

Он вскакивал, пересаживался, ходил — все это как-то необыкновенно легко, свободно, весело. Говорит, что не чувствует себя настоящим образом образованным, что его интересует теперь политич. эк., что без нее нельзя понять мира, что он в день читает 5 газет, что знакомства отнимают у него много времени, но это необходимо и интересно.

— Германия живет интенсивно. Она сумасшедшая. […]

Да, еще об Ильине — У него ум только в бельэтаже, ни подсознательного ума, ни надсознательного нет. Он теперь и русскую революцию по Фрейду рассматривает.

— Достоевский самый умный русский писатель. Если отнять талант у Пушкина, неизвестно, что останется, а если отнять талант у Достоевского — то останется ум.

Ян оспаривал — ум всегда талантлив. […]

12 марта.

Вчера мы были приглашены к Фондаминским. […] Степун занимал всех. Он много говорил о Рильке, которого очень ценит, как поэта и философа.

20 марта.

[…] Брежневы на днях привезли свою невестку (вдову их несчастного сына), вышедшую замуж за голландца. […] они из «Ленинграда», были у «Алексея Максимовича». Он голландец, что-то строит, восторженно говорил о правителях России. Пел настоящий гимн. Вращаются они в литературных кругах — Толстых, Замятина и еще кого-то.

Толстые живут богато — собственная дача. Наташа вся в детях. Фефа — комсомолец. Ника — «очень милый мальчик». Митя чуть не гениальный ребенок, пишет.

Думают, что здесь к ним относятся с ненавистью. Очень удивились, что Ян сказал, что больше с жалостью и непониманием. «А там вас жалеют», сказала Гуля. […]

Она, правда, сказала: «Мы там живем, ни о чем не думаем, а тут нас засыпают вопросами». Это правда, думать там страшно, вот и не думают.

Как-то вечером у нас был Степун, много говорил, как всегда. Рассказывал, что ставил при большевиках «Эдипа». […] Очень хвалил Андрея Белого, восхищался его «Голубем», сценой, как 2 человека одну палку держат. Хвалил очень «Тургенева» Зайцева […] да еще Сирина. Опять бранил Алданова. […] Зато Гиппиус — «очень талантлива в стихах».

Ян почти все время ему возражал. Когда припирал Степуна к стенке, то он делает вольт и переводит разговор на другие рельсы. Вообще, он редкий собеседник, главный талант его в этом. Он должен чувствовать своего слушателя, это его возбуждает, почему он и предпочитает форму писем в своих произведениях. […]

25 марта.

М. С. [Цетлина. — М. Г.] вчера мне звонила. […] Ей пришла в голову благая идея устроить вечер в отсутствии Ив. Ал. — вечер Бунина. Я сказала, что передам Яну. Это нас спасло бы, ведь в этом году у нас ежемесячный доход уменьшился на 550 фр. (чехи и Маня). […]

27 марта.

Прочла «Петербург» [А. Белого. — М. Г.] […] Ужимочки, скачки, самолюбование. Особенно это чувствуешь, когда вспоминаешь Пруста. У обоих «искание новых путей в искусстве», как говорит Андрей Белый, но у Пруста все органически, а у Белого все пробы, попытки. […]

6 апреля.

[…] Письмо Яну от Бориса Зайцева, очень милое, дружеское. Его сестра Таня — игуменья «Нечаянной радости». По-видимому, она хорошо влияет на них — и он, и Вера в последних письмах очень благожелательны. Боря сообщает, что Валери едет в Швецию, соперник очень сильный, […]

За обедом разговор о Достоевском. Ян сказал, что он читал сцену в монастыре и что ему было нестерпимо скучно: «Всегда один прием, собрать всех вместе и скандал». […]

Леня говорит, […] что Достоевского Яну мешает понимать его талант, он всегда внутренне отталкивается от него. […]

10 апреля.

Слава Богу, мы говеем. Ян очень добр ко всем. Вчера приехал к 12 Евангелиям, что нас всех очень обрадовало. […]

15 апреля.

[…] Вчера после обеда был очень интересный разговор между Яном и Степуном. Начался с того, что Степун рассказал, что он читал Скобцовой фельетон Бунина и объяснял. Ян засмеялся, и сказал — это хорошо, ибо это подлинная Россия, а не литературная, Блоковская, Андрей Беловская. — С этого и началось. Степун доказывал, что Бунин берет часть России и не касается другой. В нем 100% бытийность. Ян возражал, что у Бунина есть персонажи небытийные, как Шаша, Аверкий, Иван Рыдалец.

— Бунин и про небытийность пишет бытийно, у него нет невнятности, а у других она есть, у Блока, например.

Ян доказывал, что в хорошем художественном произведении аура художника и аура произведения должны сливаться. Тут Степун как будто уступил. Но заметил, что ему мало Бунинской атмосферы, нужна и Блоковская.

Потом он читал Блока. Читает Степун по-актерски, временами устремляя взгляд в пространство. Ян: Как Блок эстраден. Очень рад, что слышу его в вашем чтении. Это объясняет его успех.

Степун только раз слышал Блока. — Он читал глухим голосом, без выражения, но когда его слушаешь, то улавливаешь очень тонкий рисунок, как водяные знаки.

Да, Ян, между прочим, говорил: — Вот безумие Аполлона Григорьева, его цыганщину, я приемлю. Замечательные у него письма, лучше статей! А вот Блоковская цыганщина меня не трогает.

17 апреля.

[…] Да, Ап. Григорьев умел любить, имел этот, может быть, самый тяжкий дар, дар, встречающийся редко. Он этот дар развивал в себе всю жизнь и познал от него тоску великую, за которую я полюбила его уже на всю жизнь. […]

Отчего люди, одаренные любовью, редко бывают счастливы? Отчего они так сильно страдают, мучаются? […]Роднит меня с Григорьевым и та жалость, которую он испытывал к людям. […]

20 апреля.

Завтракал Демидов. […] Много расспрашивал о Шаляпине. Он ходил к нему записывать его автобиографию. «Нудно было. Как рассказывает хорошо, а не понимает, что нужно. Длинно говорил о Крыме, о горе, где дворец артистов». Кабинет его без окон, т. е. окна есть, но вверху стены, т. ч. комната имеет вечерний характер, улицы не видно. Рояль, дубовая старая мебель, обитая зеленым репсом. Столик посредине. Большой письменный стол, за которым Шаляпин едва ли сидит. Писать ему трудно.