Камбрия — навсегда! - Коваленко Эдуардович

Тут и ушастенькая под окном нарисовалась. «Ну, где моя подружка?» — спрашивает. Муж, как уговорено, плечами жмёт: «Как в прошлый раз!» «А что котёл весь в сале?» «Так не мужское это дело, посуду мыть! А жена приболела… Выздоровеет — всё перемоет. Хочешь — жди, не хочешь — мой сама». Удивилась сида. «А в походе как?» «Ну, то в походе, а то дома». Вздохнула Немайн. Грязный-то котёл в холм волочь совсем неловко, да и одежду перепачкать недолго. Опять же, подруга приболела. Надо бы и помочь. «Вода», — спрашивает, — «хоть в доме есть тёплая?»

А мужу лениво дрова таскать было. Так что подогрел он не бочку, не бадью, и не ведро даже. А так — кувшинчик! Сида посмотрела — да и махнула рукой. Мол, хватит. Руки на груди сложила и запела. Муж ленивый, конечно, в окно… Но ничего, успел, страшного с ним ничего не стало. Даже увидеть успел, как вся посуда в доме маленькой стала. Даже и не детской, а вовсе как для мышей! Сида всё помыла — кувшинчика как раз и хватило, котёл свой в кулачок зажала, да и была такова. Тут и жена от соседей вернулась. Глядь: а всё её хозяйство — было обычное, стало кукольное. Забыла Немайн посуду обратно увеличить. Ну и ленивица про всё забыла. Юбки подобрала, да побежала к холму ругаться-свариться. А там голо, пусто, ветер свищет… Покричала — никого. Стала прыгать-топать. Сида и выглянула.

Ну ленивица ругать подруженьку. Мол, сделай посуду такого же размера, как и всё остальное! А та только стоит себе, слушает. Потом и говорит: «Как-то ты выздоровела быстро, соседушка. Чем недужила то?» Так жена и попалась. Ведь что ни скажи — лжа выходит. Увидала сида, как над ней насмеялись, рассерчала. Ленивица — ни жива, ни мертва. Немайн же говорит. «Ладно. Ступай себе домой. Будь по-твоему, будет тебе посуда такого же размера, как и всё остальное! И докучать мне отныне не смей! Шаг на холм ступишь — косточек не соберёшь. Ясно?» И глазами сверкнула так, что ленивица под гору кубарем покатилась…

Бросилась та бегом обратно. Рада-радёшенька, что жива осталась. Но на полпути поуспокоилась. И тем себя за страх утешала, что, пусть за котлом ей теперь снова далеко ходить, зато над сидой-судомойкой вся Ирландия смеяться будет. Вот и к дому подошла — а дома то и нет. Пригорок — тот же, деревья — те же, колодец на месте, поля, мостик — всё есть, а дома нет. Закричала. Забегала — да тут и споткнулась: стоит домишко, никуда не делся, только размером стал с пенёк лесной. Сида не посуду увеличила, а скукожила и дом, и мужа с детьми. А сама ленивица осталась и без посуды, и без дома, и без припасов. Да, в общем-то, и без мужа. Уж как она до следующей ярмарки перебивалась — никто не знает. А только на ярмарках Коннахта да Мунстера на домик с карликами лет тридцать смотреть можно было. И им, и жене их, и матери на прокорм хватало, да и трудиться особо не приходилось. Вот только смеялся народ совсем не над сидой…

Тут хмыкнул один из валлицев.

Громко и насмешливо.

— Сказка хороша, да не к месту рассказана. Если б Немайн уменьшила самих саксов, а не их число — вышло б по-твоему, что скукожила. А так — не получается. И вообще, у вас, в Ирландии, она была помоложе, понасмешливей, да, поди, и не такой искусной. А что она на самом деле утворила, это вы из моей байки поймёте. История-то свежая, хоть я и не застал тех, кто всё видел своими глазами, но деду своему доверять привык. Да и на кладбище ходил. На новое, христианское. Камни смотрел, проверял. Всё верно.

— Что-то невесёлый у тебя рассказ выходит, — упрекнули его, — начал и то с могилок.

— А Неметона и была невесёлая, — отвечал тот, — сейчас вот, вроде, приободрилась. И то хорошо. Не везёт ей, видите ли. Уже и в ирландской-то басенке, заметьте, одна живёт, да к первой встречной дуре благоволит — просто ради того, чтоб раз в полгода было с кем словом перекинуться. Ну, на западе привыкли все, что она веселушка да проказница. Так и понимали: кашляет — смеётся, плачет — притворяется. Того не понимали, что покровительнице рек жить в холме, да к воде не выбираться — пытка. А прочие сиды её договор с людьми исполнять принуждали. Опять же, внучатая племянница жениха отбила. Ну, она в Британию с матерью и подалась. А толку? Мать пристроилась в королевы, детей начала рожать от местного короля. А Немайн сиди, ройся в книгах, как моль! Опять ушла, присмотрела себе местечко — как раз на Туи, нравится ей у нас, — воду привела к порядку. Болота тогда совсем ушли, зато луга да поля родили, как в сказке. Тут ей Мерлин повстречался. Неметона его полюбила, а тот любил только её секреты. Настолько, что и бабой сделать забыл. Ну какая такое перенесёт? Чем закончилось — это уже все слышали. И старинное, и свеженькое, из первых уст. А сида совсем пригорюнилась. Реку илом стало заносить, болота наступили… Потому как сида дело не делает, сидит в камышах, как цапля, в воду смотрится. Всё пытается понять: чего в ней не хватает?

Там себе парня и насмотрела: не ангела, не колдуна с демонской кровью — обычного охотника, что бил уток из лука. Вылезла, заговорила… Тот — ни жив, ни мёртв: узнал, конечно. Простая фэйри по болоту, аки посуху, ходить не сможет. А потому — мямлит, мычит что-то…

— И не влюбился? Это ж сида!

— А ты влюбился? Ты ж её видал. И как? То-то. Опять же, Медб не свела с ума своих подданных, да и Бригита среди людей прижилась. Похоже, как раз великие сиды и не умеют в себя влюблять. Иначе и тому же Манавидану не приходилось бы притворяться чужим мужем. Так что — посидели они на кочке, как брат с сестрой, ну да она и этому рада была, просила ещё приплывать. Тот — обещал, лишь бы вырваться. А слово нужно держать. Правда, охота у него пошла — загляденье. Ещё бы: вода по слову Неметоны уток за лапки хватала, да со всей округи и стаскивала. Стрелять, правда, приходилось — уж больно сиде нравилось, как её парень уток бьёт влёт. Наоборот, запускала их сложненько, чтоб мастерство показал. Но мазал он редко. А дичь у него была всегда.

Стал парень завидным женихом — с такой добычей, да и собой недурен. И девушки старались ему глянуться. Одна таки глянулась. А сиду, что ждала в заводях, он тогда уже как товарища по охоте понимал. И только, значит, собрался будущим своим счастьем похвалиться хотел, как этот дружок и говорит: «А мы с тобой уже почти год знаемся. Нехорошо как-то, да и скучно! Давай-ка, женись на мне!»

А у охотника любовь! Сказать — боязно. И даже не оттого, что Немайн великая сида. Просто — не посмел отказать в глаза. А тот, кто его за это осудит, верно, не имеет понятия ни о любви, ни о дружбе, ни о совести. Другое дело, что побоялся родителям да старшим клана рассказать, но и тут парня понять можно: как услышали бы, что есть возможность с великой сидой породниться, вряд ли устояли б. Оно и правильно — только вы попробуйте поперёк страсти стать! Но был один человек, кому он правду рассказал. Ну да, той девице, что завладела сердцем. Не сказал только, что виды на него имеет великая сида. Пугать не хотел. Та ж его цап за руку — и к родителям. Сперва к своим, а там, всей роднёй — и к его. Мол, решайте, кто вам милей, соседи старые иль нечисть болотная. Ну и поросенка с собой прихватили, по поводу.